" - то я первый присоединился к тому дружному хохоту, которым были встречены его слова. Ведь мне наплевать, поправятся ли Архилоху мои заметки или нет. Вам, уважаемый Архилох, может, не по вкусу овсяная каша, или простокваша, или что-то еще. Ну так отведайте чего другого. Я же не намерен потчевать вас своим кушаньем и укорять, если вы откажетесь от него. В бытность мою в Америке на каком-то обеде я оказался рядом с одной умной и откровенной дамой, которая сказала мне, когда обед подходил к концу: "Мистер Разные Разности, меня предупреждали, что знакомство с вами не доставит мне удовольствия; так оно и случилось". "Что же делать, сударыня, - ответил я с самой неподдельной искренностью, - мне-то ведь все равно!" После чего мы тотчас же подружились и с тех пор относимся друг к другу с большим уважением.
А потому, любезный мой Архилох, если случится, что этот очерк попадет к вам в руки и вы, проворчав: "Какой вздор", - приметесь за что-нибудь другое, то я-то уж из-за этого горевать не стану. Вы можете еще спросить: "С какой стати он назван "О двух мальчиках в черном"! Ведь ни о чем подобном автор даже не упоминает, разве только встреченные им дамы (на которых он, как видно, нагнал скуку) были чернокожие. И что это за самовлюбленное мельтешение, все "я" да "я" - просто божье наказание!" Так вот, дорогой мой, если вы читали "Опыты" Монтеня, то вы согласитесь, что названия своих эссе автор мог бы без малейшего ущерба заменить любыми другими и что заголовок "О Луне" или "О молодом сыре" годился бы не хуже, чем его собственные - "О каретах", "Об искусстве вести беседу", "Об опыте" и о чем угодно. И, кроме того, даже избрав определенную тему (как сейчас), я все же сохраняю за собой право говорить в своих заметках о разных разностях.
Вы, вероятно, помните, как в романе Бальзака волшебная шагреневая кожа всякий раз уменьшалась, едва исполнялось очередное желание героя, и он видел по ней, как постепенно укорачивается его жизнь. А у меня столь сильное желание угодить публике, что я для этого готов пожертвовать своей любимой историей. Я собираюсь зарезать курицу, несущую золотые яйца. Когда этот очерк будет напечатан и разойдется по стране, я не смогу уже заводить речь о двух мальчиках в черном. Лишь только эти малютки уйдут к типографщикам, они станут общественным достоянием. И я прощаюсь с ними. Я благословляю их. Я говорю им: "Прощайте, мои милые детки". Мне, конечно, жаль расставаться с ними, но, впрочем, рассказав уже о них всем своим друзьям, я не намерен больше таскать их за собой.
Прежде всего, в этой незатейливой истории все до последнего слова правда. Но осмелюсь предположить, что именно поэтому она заключает в себе какую-то удивительно любопытную и будоражащую воображение маленькую тайну. Я чувствую себя человеком, который достает в вашу честь последнюю оставшуюся у него бутылку кларета разлива 1825 года. Она - гордость его винного погреба, и, помня об этом, он не отказывает себе в праве похвастать ею. Он поднимает над столом эту изящную бутылку, с любовью взвешивает ее в руке, осторожно наполняет бокалы, затем ставит на видное место и с чувством законной гордости оповещает всех о достоинствах этого вина, замечая, что не прочь бы иметь в своем погребе еще сотню дюжин таких бутылок. Si quid novisti Если знаешь ты... (лат.) - Начало цитаты из "Посланий" Горация: "Если знаешь ты что-нибудь лучше честно со мной поделись, если нет, то воспользуйся этим" (1, 6)., и т. д. Буду очень рад этому. Я же клятвенно заверяю, что отдаю самое лучшее из того, что у меня есть.
Видимо, я до конца своих дней так и не узнаю, кто же они, те маленькие мальчики в черном. Это были прелестные создания с бледными личиками, большими печальными глазами и миниатюрными ручками; они были в маленьких башмачках, в рубашечках из тончайшего полотна, а подкладка их черных пальтишек была из самого дорогого шелка. С собой они везли детские книжки, помнится, на разных языках - английские, французские, немецкие. Маленькие лорды, да и только! Они ехали в сопровождении красивой бледной дамы, облаченной в траур, и ее служанки, тоже в черном. По лицу дамы было видно, что ее постигло большое горе. Мальчики играли в вагоне, забирались на скамьи, а она сидела, посматривая на них. Все это происходило в вагоне поезда, идущего из Франкфурта в Гейдельберг.
Без сомнения, это была их мать, и, как мне показалось, ей предстояло вскоре расстаться с ними. Возможно, я подумал, что и мне доводилось расставаться с собственными детьми и как мало в этом было приятного. А может быть, вспомнил, как меня самого когда-то провожала мать, - мы подъехали с ней к остановке дилижанса (на козлах стоял мой дорожный сундучок и саквояж) и подождали там совсем немного, пока не послышался шум пассажирской кареты, приближавшейся с неотвратимостью рока. И вот взвизгивает рожок, сундучок взлетает на крышу, убирают подножку - щелк! До сих пор у меня перед глазами тот осенний вечер, я слышу громыхание колес, сердце мое вновь сжимается от мучительной боли... И ребенком, и уже в зрелом возрасте я никогда не мог спокойно смотреть, как разлучаются родители со своими детьми.
По всей вероятности, подумал я, эти детишки впервые в жизни отправляются в школу - в закрытую школу в другом городе. Мать отведет их к наставнику и, прежде чем оставить их там, скажет знакомые им нежные слова и, ласково напутствуя, напомнит старшему о его долге заботиться о младшем брате, а младшему скажет, чтобы был послушным, чтобы всегда вспоминал в молитвах свою маму, а она тоже будет молиться за своего маленького. Во время нашего недолгого путешествия я и мои спутники успели подружиться с детьми, что же до их несчастной матери, то она была слишком погружена в грустные думы, чтобы участвовать в беседе. Лини, временами она обращалась к сыновьям и затем снова замирала в своем уголке, тихо поглядывая на них.
На другой день, в Гейдельберге, мы вновь увидели эту даму и ее служанку, они направлялись к вокзалу уже без мальчиков. Итак, предчувствие меня не обмануло: они расстались. Эту ночь дети проведут в чужом для них месте. А дома бедная мать будет, наверное, долго стоять у их опустевших кроваток. Что поделаешь, в этом мире всегда где-то льются слезы, расстаются близкий люди, и матери молятся по ночам за своих детей. Мы же в тот день отправились осматривать Гейдельбергский замок: полюбовались видом полуразрушенных крепостных стен, причудливым нагромождением островерхих крыш и сверкающим Неккаром, несущим свои воды средь чарующего ландшафта, исполненного красоты и умиротворенности. После чего нас ждал обед, за которым мы отведали чудесного вина. А несчастная мать в этот день заставит себя съесть только скромный Abendessen Ужин (нем.).. Что касается ее мальчиков, то их первая ночь в школе - это жесткие койки, грубые слова, незнакомые мальчишки, изводящие насмешками и угрозами и устраивающие из этого жестокое развлечение, - большинству из нас это знакомо, мы помним, что такое первая ночь в школе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12
А потому, любезный мой Архилох, если случится, что этот очерк попадет к вам в руки и вы, проворчав: "Какой вздор", - приметесь за что-нибудь другое, то я-то уж из-за этого горевать не стану. Вы можете еще спросить: "С какой стати он назван "О двух мальчиках в черном"! Ведь ни о чем подобном автор даже не упоминает, разве только встреченные им дамы (на которых он, как видно, нагнал скуку) были чернокожие. И что это за самовлюбленное мельтешение, все "я" да "я" - просто божье наказание!" Так вот, дорогой мой, если вы читали "Опыты" Монтеня, то вы согласитесь, что названия своих эссе автор мог бы без малейшего ущерба заменить любыми другими и что заголовок "О Луне" или "О молодом сыре" годился бы не хуже, чем его собственные - "О каретах", "Об искусстве вести беседу", "Об опыте" и о чем угодно. И, кроме того, даже избрав определенную тему (как сейчас), я все же сохраняю за собой право говорить в своих заметках о разных разностях.
Вы, вероятно, помните, как в романе Бальзака волшебная шагреневая кожа всякий раз уменьшалась, едва исполнялось очередное желание героя, и он видел по ней, как постепенно укорачивается его жизнь. А у меня столь сильное желание угодить публике, что я для этого готов пожертвовать своей любимой историей. Я собираюсь зарезать курицу, несущую золотые яйца. Когда этот очерк будет напечатан и разойдется по стране, я не смогу уже заводить речь о двух мальчиках в черном. Лишь только эти малютки уйдут к типографщикам, они станут общественным достоянием. И я прощаюсь с ними. Я благословляю их. Я говорю им: "Прощайте, мои милые детки". Мне, конечно, жаль расставаться с ними, но, впрочем, рассказав уже о них всем своим друзьям, я не намерен больше таскать их за собой.
Прежде всего, в этой незатейливой истории все до последнего слова правда. Но осмелюсь предположить, что именно поэтому она заключает в себе какую-то удивительно любопытную и будоражащую воображение маленькую тайну. Я чувствую себя человеком, который достает в вашу честь последнюю оставшуюся у него бутылку кларета разлива 1825 года. Она - гордость его винного погреба, и, помня об этом, он не отказывает себе в праве похвастать ею. Он поднимает над столом эту изящную бутылку, с любовью взвешивает ее в руке, осторожно наполняет бокалы, затем ставит на видное место и с чувством законной гордости оповещает всех о достоинствах этого вина, замечая, что не прочь бы иметь в своем погребе еще сотню дюжин таких бутылок. Si quid novisti Если знаешь ты... (лат.) - Начало цитаты из "Посланий" Горация: "Если знаешь ты что-нибудь лучше честно со мной поделись, если нет, то воспользуйся этим" (1, 6)., и т. д. Буду очень рад этому. Я же клятвенно заверяю, что отдаю самое лучшее из того, что у меня есть.
Видимо, я до конца своих дней так и не узнаю, кто же они, те маленькие мальчики в черном. Это были прелестные создания с бледными личиками, большими печальными глазами и миниатюрными ручками; они были в маленьких башмачках, в рубашечках из тончайшего полотна, а подкладка их черных пальтишек была из самого дорогого шелка. С собой они везли детские книжки, помнится, на разных языках - английские, французские, немецкие. Маленькие лорды, да и только! Они ехали в сопровождении красивой бледной дамы, облаченной в траур, и ее служанки, тоже в черном. По лицу дамы было видно, что ее постигло большое горе. Мальчики играли в вагоне, забирались на скамьи, а она сидела, посматривая на них. Все это происходило в вагоне поезда, идущего из Франкфурта в Гейдельберг.
Без сомнения, это была их мать, и, как мне показалось, ей предстояло вскоре расстаться с ними. Возможно, я подумал, что и мне доводилось расставаться с собственными детьми и как мало в этом было приятного. А может быть, вспомнил, как меня самого когда-то провожала мать, - мы подъехали с ней к остановке дилижанса (на козлах стоял мой дорожный сундучок и саквояж) и подождали там совсем немного, пока не послышался шум пассажирской кареты, приближавшейся с неотвратимостью рока. И вот взвизгивает рожок, сундучок взлетает на крышу, убирают подножку - щелк! До сих пор у меня перед глазами тот осенний вечер, я слышу громыхание колес, сердце мое вновь сжимается от мучительной боли... И ребенком, и уже в зрелом возрасте я никогда не мог спокойно смотреть, как разлучаются родители со своими детьми.
По всей вероятности, подумал я, эти детишки впервые в жизни отправляются в школу - в закрытую школу в другом городе. Мать отведет их к наставнику и, прежде чем оставить их там, скажет знакомые им нежные слова и, ласково напутствуя, напомнит старшему о его долге заботиться о младшем брате, а младшему скажет, чтобы был послушным, чтобы всегда вспоминал в молитвах свою маму, а она тоже будет молиться за своего маленького. Во время нашего недолгого путешествия я и мои спутники успели подружиться с детьми, что же до их несчастной матери, то она была слишком погружена в грустные думы, чтобы участвовать в беседе. Лини, временами она обращалась к сыновьям и затем снова замирала в своем уголке, тихо поглядывая на них.
На другой день, в Гейдельберге, мы вновь увидели эту даму и ее служанку, они направлялись к вокзалу уже без мальчиков. Итак, предчувствие меня не обмануло: они расстались. Эту ночь дети проведут в чужом для них месте. А дома бедная мать будет, наверное, долго стоять у их опустевших кроваток. Что поделаешь, в этом мире всегда где-то льются слезы, расстаются близкий люди, и матери молятся по ночам за своих детей. Мы же в тот день отправились осматривать Гейдельбергский замок: полюбовались видом полуразрушенных крепостных стен, причудливым нагромождением островерхих крыш и сверкающим Неккаром, несущим свои воды средь чарующего ландшафта, исполненного красоты и умиротворенности. После чего нас ждал обед, за которым мы отведали чудесного вина. А несчастная мать в этот день заставит себя съесть только скромный Abendessen Ужин (нем.).. Что касается ее мальчиков, то их первая ночь в школе - это жесткие койки, грубые слова, незнакомые мальчишки, изводящие насмешками и угрозами и устраивающие из этого жестокое развлечение, - большинству из нас это знакомо, мы помним, что такое первая ночь в школе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12