Шофер согласился взять нас, меня и собаку, и я поздравила себя с этой удачей, ибо доступ в автобус и метро был нам закрыт, и в редакцию я могла попасть или благодаря сострадательному таксисту, или пешком. Но сегодня утром это лишило бы меня остатка сил. Мне казалось, что на одном поводке у меня будет мой толстый и неуклюжий пес, а на другом — воспоминание о Луи и этих двух днях, похожее на большого сторожевого пса, громоздкого и норовистого, только в ином роде, чем мой восхитительный метис. Дюкре ожидал меня; вернее, его секретарша перехватила меня по дороге и направила в кабинет главного редактора. В Дюкре преобладал серый цвет: и костюмы его, и глаза, и волосы были одинаково серыми. Но в этот день вид у него был взбудораженный и довольный, и это меня обрадовало. Это был робкий, очень вежливый человек, страстно увлеченный своим журналом, которым он руководил вот уже восемь лет и который доставлял ему, я знала, большие финансовые затруднения.
— Дорогая Жозе, — сказал он, — у меня для вас чудесная новость. Если предположить, что для вас это новость. Вот. Речь о том, что журнал будет выходить на шестидесяти четырех страницах вместо тридцати двух, будет преобразован и обогащен. Иными словами, мы предпримем попытку сделать из него нечто иное, чем журнал для узкого круга.
— Это великолепно, — искренне ответила я. Журнал нравился мне и своим серьезным тоном, и своей независимостью, и тем еще, что постепенно его сотрудники, я чувствовала, приняли меня в свою среду.
— Если все это удастся, — продолжал Дюкре, — я предложу вам более значительную должность, но и связанную с большей ответственностью. Ибо, с одной стороны, я вас очень уважаю, а с другой — ведь именно благодаря вам я смогу, наконец, сделать из моего журнала то, о чем я мечтал.
— Совсем ничего не понимаю, — сказала я. Мгновение он смотрел на меня с недоверием, потом улыбнулся.
— Это действительно так, — сказал он. — Вы должны быть вдвойне счастливы, потому что это ваш замечательный друг Юлиус А. Крам предложил финансировать наш журнал.
Я застыла, озадаченная. Потом вскочила, бросилась к Дюкре и поцеловала его в лоб. Я тут же извинилась, но он тоже смеялся от удовольствия.
— Это так прекрасно, — сказала я. — Как я счастлива и за вас, и за всех, и за себя. Как все будут веселиться! Юлиус — чудо. Это правда, — добавила я с присущей мне бессознательностью, — счастье никогда не приходит одно.
Он глянул на меня вопросительно, но я вместо ответа только махнула рукой,
— А когда вы узнали об этом? — спросила я.
— Сегодня утром. Я уже, конечно, встречался о Юлиусом А. Крамом, — он сделал жест рукой, также избавлявший его от объяснения этого «конечно» — но сегодня утром он мне позвонил. Он объяснил мне, что ему представляется очень интересным, очень занятным принять участие в таком серьезном журнале, как наш. Попутно он спросил, с большой деликатностью, должен заметить, считаю ли я возможной вашу более активную работу в журнале. Если бы в его просьбе был малейший повелительный оттенок или если бы я не знал, что вы действительно любите свое дело, я бы отказался. К счастью, это не тот случай. Дорогая Жозе, я хочу вам доверить весь отдел живописи и скульптуры, вам и Максу, — и я уверен, что, наконец-то, вы будете по-настоящему увлечены, не говоря уже о том, что и ваше материальное положение улучшится.
— Я в восторге, — ответила я.
Я и вправду была в восторге. Это доказывало, что «Даймлер», виденный утром, не был ни хорошим, ни тем более дурным знаком. Это доказывало, что Юлиус начинает принимать меня всерьез как журналистку, а, следовательно, и как независимую женщину. Это доказывало также, что Дюкре, отличавшийся, как мне было известно, принципиальностью, ценил мою работу. У меня не только забилось сердце, но и заработала голова.
— У вас нет никаких возражений? — спросил Дюкре. Я подняла брови:
— Чего ради?
— Просто я хотел убедиться, — ответил он. — Я считаю нужным сказать вам только, что если по какой-то причине, которая меня не касается, вы желали бы отказаться от этой должности, это абсолютно ничего не изменило бы в наших отношениях.
Я совсем не понимала, что он хочет сказать. Вероятно, он принадлежал к плеяде несчастных глупцов, веривших в тайные узы между мной и Юлиусом, этих слепоглухонемых, не знающих о существовании Луи.
— Никакой сложности подобного характера не существует, — ответила я с тем добродетельным видом, который дает сознание разделенного чувства. — Нам следовало бы лучше выпить шампанского.
Через десять минут восемь интеллектуалов — к их числу я относила и себя, — две секретарши и собака оккупировали соседнее кафе и распили три бутылки шампанского за будущее великого журнала, который должен появиться на свет. Дюкре, осаждаемый вопросами о таинственном вкладчике, с улыбкой говорил о некоем друге, изредка бросая на меня вопросительный взгляд, но благодаря моей искренней радости и выпитому шампанскому, взгляд этот вскоре стал дружелюбным и теплым. Я позвонила Дидье и приказала ему бросить все дела и приехать обедать в «Шарпантье», где я буду его ждать.
— Нет, — говорил Дидье, — нет, не может быть! Как я рад!
Я только что поведала ему о моей любви к Луи, о его любви ко мне, а он был и изумлен, и счастлив.
— Луи хотел, чтобы мы объявили вам об этом вместе, — рассказывала я. — Но мне казалось, что прожить неделю, даже ни с кем не говоря о нем, это так долго, что он, в конце концов, разрешил сказать вам.
— Подумать только, — говорил Дидье, — подумать только, с какой яростью он на вас обрушился в первый раз, а вы на него.
— Он думал, я любовница Юлиуса, — весело ответила я, — ему это не нравилось.
— Я уговаривал его, что это не так, — продолжал Дидье, — а он назвал меня дураком. Надо признаться, поверить было трудно, вернее, не поверить. А Юлиус знает?
— Нет, еще нет. Но на днях я ему скажу.
— У Апренанов вид у него был не очень-то довольный, — продолжал Дидье. — Он казался даже взбешенным.
— Да нет же, — возразила я, — он не только не сердится, но даже позвонил Дюкре, моему милому редактору, как раз сегодня утром, и предложил помочь ему вытащить журнал. Ему вдруг показалось забавным потерять немного денег. Это чудесно, вы не находите? Милый Юлиус…
Я совсем растрогалась.
— Милый Юлиус, — задумчиво повторил Дидье. — Впервые я узнаю, чтобы Юлиус А. Край заинтересовался убыточным предприятием.
Он вдруг помрачнел, задумчиво разминая в тарелке картофелину.
— Вы не думаете, — произнес он, — что этим Юлиус делает попытку вас удержать?
— Нет, он не настолько недалек. Во всяком случае, Дюкре дал мне понять, что не принимает этого в расчет и ценит мою работу. Дидье, дорогой мой деверь, вы отдаете себе отчет? Я люблю Луи, и у меня есть профессия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Дорогая Жозе, — сказал он, — у меня для вас чудесная новость. Если предположить, что для вас это новость. Вот. Речь о том, что журнал будет выходить на шестидесяти четырех страницах вместо тридцати двух, будет преобразован и обогащен. Иными словами, мы предпримем попытку сделать из него нечто иное, чем журнал для узкого круга.
— Это великолепно, — искренне ответила я. Журнал нравился мне и своим серьезным тоном, и своей независимостью, и тем еще, что постепенно его сотрудники, я чувствовала, приняли меня в свою среду.
— Если все это удастся, — продолжал Дюкре, — я предложу вам более значительную должность, но и связанную с большей ответственностью. Ибо, с одной стороны, я вас очень уважаю, а с другой — ведь именно благодаря вам я смогу, наконец, сделать из моего журнала то, о чем я мечтал.
— Совсем ничего не понимаю, — сказала я. Мгновение он смотрел на меня с недоверием, потом улыбнулся.
— Это действительно так, — сказал он. — Вы должны быть вдвойне счастливы, потому что это ваш замечательный друг Юлиус А. Крам предложил финансировать наш журнал.
Я застыла, озадаченная. Потом вскочила, бросилась к Дюкре и поцеловала его в лоб. Я тут же извинилась, но он тоже смеялся от удовольствия.
— Это так прекрасно, — сказала я. — Как я счастлива и за вас, и за всех, и за себя. Как все будут веселиться! Юлиус — чудо. Это правда, — добавила я с присущей мне бессознательностью, — счастье никогда не приходит одно.
Он глянул на меня вопросительно, но я вместо ответа только махнула рукой,
— А когда вы узнали об этом? — спросила я.
— Сегодня утром. Я уже, конечно, встречался о Юлиусом А. Крамом, — он сделал жест рукой, также избавлявший его от объяснения этого «конечно» — но сегодня утром он мне позвонил. Он объяснил мне, что ему представляется очень интересным, очень занятным принять участие в таком серьезном журнале, как наш. Попутно он спросил, с большой деликатностью, должен заметить, считаю ли я возможной вашу более активную работу в журнале. Если бы в его просьбе был малейший повелительный оттенок или если бы я не знал, что вы действительно любите свое дело, я бы отказался. К счастью, это не тот случай. Дорогая Жозе, я хочу вам доверить весь отдел живописи и скульптуры, вам и Максу, — и я уверен, что, наконец-то, вы будете по-настоящему увлечены, не говоря уже о том, что и ваше материальное положение улучшится.
— Я в восторге, — ответила я.
Я и вправду была в восторге. Это доказывало, что «Даймлер», виденный утром, не был ни хорошим, ни тем более дурным знаком. Это доказывало, что Юлиус начинает принимать меня всерьез как журналистку, а, следовательно, и как независимую женщину. Это доказывало также, что Дюкре, отличавшийся, как мне было известно, принципиальностью, ценил мою работу. У меня не только забилось сердце, но и заработала голова.
— У вас нет никаких возражений? — спросил Дюкре. Я подняла брови:
— Чего ради?
— Просто я хотел убедиться, — ответил он. — Я считаю нужным сказать вам только, что если по какой-то причине, которая меня не касается, вы желали бы отказаться от этой должности, это абсолютно ничего не изменило бы в наших отношениях.
Я совсем не понимала, что он хочет сказать. Вероятно, он принадлежал к плеяде несчастных глупцов, веривших в тайные узы между мной и Юлиусом, этих слепоглухонемых, не знающих о существовании Луи.
— Никакой сложности подобного характера не существует, — ответила я с тем добродетельным видом, который дает сознание разделенного чувства. — Нам следовало бы лучше выпить шампанского.
Через десять минут восемь интеллектуалов — к их числу я относила и себя, — две секретарши и собака оккупировали соседнее кафе и распили три бутылки шампанского за будущее великого журнала, который должен появиться на свет. Дюкре, осаждаемый вопросами о таинственном вкладчике, с улыбкой говорил о некоем друге, изредка бросая на меня вопросительный взгляд, но благодаря моей искренней радости и выпитому шампанскому, взгляд этот вскоре стал дружелюбным и теплым. Я позвонила Дидье и приказала ему бросить все дела и приехать обедать в «Шарпантье», где я буду его ждать.
— Нет, — говорил Дидье, — нет, не может быть! Как я рад!
Я только что поведала ему о моей любви к Луи, о его любви ко мне, а он был и изумлен, и счастлив.
— Луи хотел, чтобы мы объявили вам об этом вместе, — рассказывала я. — Но мне казалось, что прожить неделю, даже ни с кем не говоря о нем, это так долго, что он, в конце концов, разрешил сказать вам.
— Подумать только, — говорил Дидье, — подумать только, с какой яростью он на вас обрушился в первый раз, а вы на него.
— Он думал, я любовница Юлиуса, — весело ответила я, — ему это не нравилось.
— Я уговаривал его, что это не так, — продолжал Дидье, — а он назвал меня дураком. Надо признаться, поверить было трудно, вернее, не поверить. А Юлиус знает?
— Нет, еще нет. Но на днях я ему скажу.
— У Апренанов вид у него был не очень-то довольный, — продолжал Дидье. — Он казался даже взбешенным.
— Да нет же, — возразила я, — он не только не сердится, но даже позвонил Дюкре, моему милому редактору, как раз сегодня утром, и предложил помочь ему вытащить журнал. Ему вдруг показалось забавным потерять немного денег. Это чудесно, вы не находите? Милый Юлиус…
Я совсем растрогалась.
— Милый Юлиус, — задумчиво повторил Дидье. — Впервые я узнаю, чтобы Юлиус А. Край заинтересовался убыточным предприятием.
Он вдруг помрачнел, задумчиво разминая в тарелке картофелину.
— Вы не думаете, — произнес он, — что этим Юлиус делает попытку вас удержать?
— Нет, он не настолько недалек. Во всяком случае, Дюкре дал мне понять, что не принимает этого в расчет и ценит мою работу. Дидье, дорогой мой деверь, вы отдаете себе отчет? Я люблю Луи, и у меня есть профессия!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33