— Да… Когда узнал… Да, — сказал он. — Я думал, ты погибла… На, распишись…
— Я тоже думала, ты не выживешь… Крепко я тебя тогда приложила.
Он протягивает ей бланк. Она расписывается.
— Это ты убила Золотова?
— Сама не знаю, Витя, — сказала она.
Есть розы под названием «Слава мира». Ольга Берггольц их описывала.
А как вычислить славу мира?
Это всё равно что слепить в реторте любовь. В реторте любовь можно только уничтожить.
Учёных всё больше — любви всё меньше. Любовь от изучения гибнет. Это её свойство.
Потому что изучать можно повторяемое. А ещё Шекспир сказал, что всякая любовь — исключение. В этом и есть её правило.
Я видел, как бились их души друг о друга, и ничем не мог повлиять на битву.
Потому что корни её питались давней водой, а ветви ещё только ожидали плодов.
«…Белокурая — чужая сестра, потом чужая жена. Манкая до ужаса, но недоступная, а всё время любила меня, да я не знал этого.
Потому что я был из войны, а она из жизни. Миру принадлежала она, и я был из другой жизни, где страшно, а она не боялась силы.
В сущности, она была невысокая, но производила впечатление крупной женщины.
Она и девчонкой была похожа на женщину, и девушкой.
В ней не было детского, она всегда была мудрой.
Как-то миновал её возраст вытягивания и неловкости, и она росла, как будто приближалась к нам по дороге, ведущей от горизонта, не меняясь в пропорциях, а только становясь крупнее.
И потому казалось, что она большая, когда наконец вошла в комнату…»
А когда много лет спустя он увидел себя и её в зеркале, она оказалась ему как раз под подбородок.
— Ты зачем пришёл? — спросила Минога.
— Мне стало известно, что инспектор Громобоев — твой бывший муж… — сказал майор. — Или, может быть, жених?
— А тебе что?
— Его люди узнали… Я-то у вас с после войны, а старожилы узнали…
— А что старожилам делать, — сказала Минога, — только трепаться.
— Говорят, ты его когда-то обидела… Смертельно обидела.
— Не смертельно… — сказала Минога. — Живой приехал.
— Если хочешь, я напишу докладную с изложением обстоятельств… Другого пришлют…
— Зачем мне другой?
— А этот может необъективно вести расследование, — настаивал майор. — Короче, закатает тебя…
— Ты только не заплачь, — сказала Минога. — Говори, чем он тебе нехорош?
— Тихий он больно… твой Громобоев… Вялый какой-то, — сказал майор.
— Тихий? — спросила Минога. — Да он бешеный! Он потому тихий, что себя боится…
— Интересно, — сказал майор.
Абрам, откидываясь назад, внёс ящик пива.
— Вот Абрам, говорят, видел, как ты опять костёр зажгла на берегу.
— Моё дело, — сказала Минога.
— Не твоё, — сказал майор. — Со стройки нарекания… Новый директор звонил.
— С директором я сама разберусь, — сказала Минога, — это он для вас директор…
И вытащила из серванта стеклянную тару, чтобы пить пиво и вино белое, чтобы помянуть то, что помнить не хочется.
— Скажи, Дуся… — спросил Абрам. — Ты костёр с намёком разожгла?
— Умный ты чересчур, Абрам, — сказала Минога.
— Скажи… мы опять что-нибудь не то делаем? — поднял Абрам на неё синие свои, пронзительные глаза.
— Пей пиво… — мягко сказала Минога. — А лучше спой…
— Про синюю воду? — спросил майор.
— Про синюю воду… — сказала Минога.
Он поднял глаза к потолку и положил руки на стол, поджав пальцы с выжженными ногтями.
Детский плыл кораблик
По синей реке,
Плыли дирижабли
По синей реке.

Наши вдаль уходят,
Небеса горят.
Молодость уходит,
Небеса горят.

Небо моё, небо,
Синяя вода,
Корабли уплыли
В небо навсегда.

С той поры я не был
У синей воды,
Небо моё, небо —
Зеркало беды.
Вот такие дела. Мне рассказали, я — вам. Моё дело сторона.
Директор о Миноге и слышать не хочет.
Когда он приехал, его поселили по соседству от Миногиного дома, и он уже видел её несколько раз, когда она в стёганом халате бродила вокруг дома и глядела то на реку, то на недалёкую стройку.
И директору казалось, что, когда она смотрит на стройку, кипучая работа перестаёт быть кипучей.
Директору казалось, что вся затхлость, вся болотность и убожество мира были собраны в этой женщине.
И директор говорил себе: «Ну ладно, недолго уже всему этому…» Хотя чему «всему этому», ему не удавалось сформулировать однозначно.
Тут всё одно за одно цеплялось.
Городок захолустный, медленный, а стройка довольно большая, быстрая. А директору передали совершенно точно, что Минога сказала про директора, будто вся его работа в том, что он, директор, хочет сделать городу вставную челюсть, стало быть, считает его инвалидом.
Директор даже не сразу понял. А когда понял — задохся.
— Что?.. — спросил директор, ужаснувшись этому дикому образу. — Так и сказала?
— Ага. А город, говорит, не инвалид, и директор ничего ещё не знает, у него, говорит, молоко не обсохло, так она сказала, и не ему судить.
Директору было тридцать два года, и молоко у него обсохло.
— Ладно, — говорит он. — Новое всегда борется со старым, тьма со светом. Предложим ей квартиру подальше, а её частный дом, конечно, на снос.
Однако это разумное предложение споткнулось о старые бумаги.
Оказалось, что дом, хотя и действительно был частным владением, однако был бесплатно выстроен по постановлению давнего горсовета, председателем коего тогда был Фонин, ныне благополучно руководящий придорожным кафе-модерн.
Директор первый раз слышал, чтобы кому-либо частный дом выстроили бесплатно, и потому не поверил, что так может быть. Справедливо предположив давние махинации сильно пьющего Фокина, он хотел было озадачить этим делом заводского юриста, но этого вовсе не потребовалось, так как ему как раз сообщили, что произошло убийство некоего Золотова, и Миногу забрали по подозрению, и приезжает инспектор.
— Ну вот всё и выяснилось, — сказал директор и успокоился было.
А как только успокоился, ему тут же сообщили, что приезжий инспектор не только Миногу отпустил, но и сам ведёт себя странно, и костёр на берегу исправно горит каждую ночь.
— Надо с этим кончать, — сказал директор и созвонился с Сергеем Ивановичем.
— Мы сами хотели прийти, — сказал Сергей Иванович. — И Фонина прихвачу.
— Если её оправдают, я добьюсь, чтобы её выселили из города, — сказал директор, заканчивая разговор.
Но оказалось, что разговор ещё и не начинался.
— Вот вы строите завод электронного оборудования, — сказал Фонин. — А какими приборами человека определить?
— К чему вы клоните? — спросил директор.
— А я не клоню… Я впрямую… Вот человек делает чего-нибудь поперёк всех, всех злит… А глядишь — на круг выходит — от этого человека польза… Бывает?
— Бывает… Если человек новатор.
— Так ведь это он потом новатор, — сказал Сергей Иванович. — Когда докажет… А пока не доказал, как узнать, новатор он или озорник?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21