У самого входа струйка сигаретного дыма очерчивала тонкий луч прожектора, ответственного за звезды на потолке. А старушка словно провалилась, и, оглядывая салон в ее поисках, Франсис автоматически поздоровался с человеком, пускающим дым. В прежние времена само собой разумелось, что он знал в лицо всех завсегдатаев «Плезира», только в лицо, ближе по негласному правилу никто ни с кем не знакомился, – в «Плезире» каждый имел право на уединение. Впрочем, Франсис и в прежние времена искал тут чего угодно, но не одиночества. В прежние вре…
– Господин Брассен, если я не ошибаюсь?
В этот момент звезды мигнули и погасли, серебристая девушка исчезла, вспыхнул горячий красный свет, и под жгучие латиноамериканские ритмы между дальними столиками появилась Анни в черном платье с разрезом от бедра и алыми розами за декольте и в волосах. Франсис помахал ей, хотя певица вряд ли могла это заметить, а потом повернулся к окликнувшему его незнакомцу.
Человек за крайним столиком был узколицый, бородатый, в его прищуренных глазах светились алые отблески, что в сочетании с красноватыми клубами дыма создавало впечатление какой-то мефистофельщины. Он загасил сигарету и поднялся во весь рост.
И тут Франсис его узнал. Альберт Сон, драматург со вчерашней пресс-конференции.
Тридцать три года, – самый молодой из Трех мушкетеров, – холост, родом с Юга, Скорпион по Зодиаку, Дракон по восточному гороскопу, рост два метра пять сантиметров, но в профессиональный баскетбол никогда не играл, интервью дает еще реже, чем Сведен с Фальски. Франсис усмехнулся. Все это рассказала ему Марша, которая целую неделю перед прессухой собирала досье на драматургов и совершенно не могла общаться на какую-либо другую тему.
Сон навряд ли столько о нем знает. Странно, что он вообще его узнал. Да, пресс-конференцию им устраивал Франсис, но все переговоры с ним вел Филип Фальски. Сон мог видеть менеджера только мельком, когда он встречал и провожал их у пресс-центра. Что ж, у мужика хорошая память. Наверное, это профессиональное.
– Не ошибаетесь, господин Сон.
Драматург опустился обратно за столик и указал Франсису на соседний стул.
– Присаживайтесь. Если вас не ждут, конечно.
Франсис вспомнил о старушке и усмехнулся. Потом подумал о Поле, о ребятах, об Анни, поющей теперь не ему, даже о той длинноногой шлюхе Линде, – и вздохнул.
Никто его не ждал. Конечно.
Он присел за столик напротив драматурга.
– Два коньяка, пожалуйста, – бросил Сон официантке. Новенькой, ни за что б не назвавшей Франсиса на «ты». – Здесь хороший коньяк, гораздо лучше, чем виски.
– Я знаю.
Что ж, почти как в прежние времена. Выпьем превосходного фирменного «плезирского» коньяка, – пусть не со старыми друзьями и подругами, так зато с самим Альбертом Соном. Все-таки великий драматург. Тридцать три года. Холост.
Везет же.
И тут Франсис по-настоящему, чуть не до крови прикусил язык, как если бы произнес это вслух. Мысль не прикусить, даже если она такая мелкая, подлая и кощунственная. Счастливая мужская свобода, то есть возможность ежевечерне торчать тут, просаживая деньги на выпивку и баб, – и Марша.
Сравнил. Додумался же сравнить!
Он уже собирался встать и уйти, вежливо поблагодарив драматурга за приглашение, когда Сон поинтересовался, который час. Было всего лишь пятнадцать минут восьмого, и Франсис решил, что уходить прямо сейчас не имеет смысла. Он обещал Марше быть вовремя и сдержит обещание с точностью до минуты. Торчать же почти полчаса на улице или в машине было бы глупо, тем более что…
Альберт Сон!
И Марша, бедняжка, неделю рывшаяся в старых газетах, не спавшая полночи перед той злосчастной прессухой. И в результате так и не задавшая ни единого вопроса театральному светилу, сидящему сейчас с ним за одним столиком.
Если этот Сон нормальный мужик, он должен понять. Если он холост, это еще не значит, что он ни разу в жизни не был готов расшибиться в лепешку ради того, чтобы какая-нибудь глупенькая женщина не плакала втихомолку по ночам. Если они, двое мужчин, посидят полчасика в «Плезире» за бутылочкой фирменного коньяка… А Марше можно будет и не говорить, что интервью уже у нее в кармане, а просто дать какой-нибудь контактный телефон, якобы оставшийся в пресс-центре. Этот материал у нее действительно оторвут с руками где угодно, она вернется домой сияющая и счастливая, пряча в сумочке какую-нибудь безделушку для него, Франсиса, она проникнется уверенностью, что способна сдвигать с места горы… Альберт Сон, ну что тебе стоит?…
Анни допела латиноамериканскую песню, и музыканты после секундной передышки заиграли джаз. Лампы под потолком зажглись холодным синеватым светом.
– Четверть восьмого, – медленно повторил драматург. – Да, сегодня уже навряд ли… Ну что ж. У меня есть не совсем обычное предложение для вас, господин Брассен.
– Франсис, – надо бы поскорее перейти с ним на «ты». Официантка принесла две хрустальные рюмки коньяку, и Франсис хотел попросить всю бутылку… черт, денег может и не хватить, лучше не стоит.
– Только не спеши считать меня сумасшедшим, Франсис, – с готовностью непринужденно отозвался Сон, еще больше прищуривая совершенно синие теперь глаза. – Барышня, это ведь хороший коньяк? Тогда принесите нам всю бутылочку. Даже если я сейчас предложу за здорово живешь купить твою душу.
– За бизнес, – Франсис приподнял рюмку. – И во сколько же ты ее оцениваешь, Альберт?
– Дорого, – серьезно ответил Альберт Сон. Слишком серьезно.
И тем более неожиданной показалась его улыбка, внезапно взорвавшаяся на лице. Искристая и победная, счастливая и смущенная, радостная и усталая. Улыбка девушки, одевающейся на первое свидание, улыбка мальчишки, подстрелившего самую недоступную мишень в тире, улыбка солдата, осознавшего, что война окончена и он жив… Улыбка была направлена поверх головы Франсиса, и он невольно обернулся…
– Познакомьтесь, – раздался из-за спины голос Сона. – Мой друг Франсис Брассен. Госпожа Лара Штиль.
И совсем негромко, – Франсис решил, что можно этого и не слышать:
– Я уже переставал ждать.
* * *
Ждать оставалось совсем чуть-чуть.
Марша потянулась, сладко зевнула и вспрыгнула с ногами в мягкую глубину дивана. Внутри с натугой взвизгнули пружины. Грибной аромат рагу доносился и сюда, хотя она тщательно завернула сотейницу в несколько слоев махрового полотенца и закрыла все это сооружение в еще теплой духовке. Ждать оставалось минут пять-семь, не больше. Марша раскрыла тупую детективную книжку. Прежде чем возвращать этот шедевр Люси, надо хотя бы узнать, кто там убийца.
Под локтем зашуршала газета, и Марша – ну можно быть такой неуклюжей? – вытянула из-под себя смятый листок «Обозрения».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Господин Брассен, если я не ошибаюсь?
В этот момент звезды мигнули и погасли, серебристая девушка исчезла, вспыхнул горячий красный свет, и под жгучие латиноамериканские ритмы между дальними столиками появилась Анни в черном платье с разрезом от бедра и алыми розами за декольте и в волосах. Франсис помахал ей, хотя певица вряд ли могла это заметить, а потом повернулся к окликнувшему его незнакомцу.
Человек за крайним столиком был узколицый, бородатый, в его прищуренных глазах светились алые отблески, что в сочетании с красноватыми клубами дыма создавало впечатление какой-то мефистофельщины. Он загасил сигарету и поднялся во весь рост.
И тут Франсис его узнал. Альберт Сон, драматург со вчерашней пресс-конференции.
Тридцать три года, – самый молодой из Трех мушкетеров, – холост, родом с Юга, Скорпион по Зодиаку, Дракон по восточному гороскопу, рост два метра пять сантиметров, но в профессиональный баскетбол никогда не играл, интервью дает еще реже, чем Сведен с Фальски. Франсис усмехнулся. Все это рассказала ему Марша, которая целую неделю перед прессухой собирала досье на драматургов и совершенно не могла общаться на какую-либо другую тему.
Сон навряд ли столько о нем знает. Странно, что он вообще его узнал. Да, пресс-конференцию им устраивал Франсис, но все переговоры с ним вел Филип Фальски. Сон мог видеть менеджера только мельком, когда он встречал и провожал их у пресс-центра. Что ж, у мужика хорошая память. Наверное, это профессиональное.
– Не ошибаетесь, господин Сон.
Драматург опустился обратно за столик и указал Франсису на соседний стул.
– Присаживайтесь. Если вас не ждут, конечно.
Франсис вспомнил о старушке и усмехнулся. Потом подумал о Поле, о ребятах, об Анни, поющей теперь не ему, даже о той длинноногой шлюхе Линде, – и вздохнул.
Никто его не ждал. Конечно.
Он присел за столик напротив драматурга.
– Два коньяка, пожалуйста, – бросил Сон официантке. Новенькой, ни за что б не назвавшей Франсиса на «ты». – Здесь хороший коньяк, гораздо лучше, чем виски.
– Я знаю.
Что ж, почти как в прежние времена. Выпьем превосходного фирменного «плезирского» коньяка, – пусть не со старыми друзьями и подругами, так зато с самим Альбертом Соном. Все-таки великий драматург. Тридцать три года. Холост.
Везет же.
И тут Франсис по-настоящему, чуть не до крови прикусил язык, как если бы произнес это вслух. Мысль не прикусить, даже если она такая мелкая, подлая и кощунственная. Счастливая мужская свобода, то есть возможность ежевечерне торчать тут, просаживая деньги на выпивку и баб, – и Марша.
Сравнил. Додумался же сравнить!
Он уже собирался встать и уйти, вежливо поблагодарив драматурга за приглашение, когда Сон поинтересовался, который час. Было всего лишь пятнадцать минут восьмого, и Франсис решил, что уходить прямо сейчас не имеет смысла. Он обещал Марше быть вовремя и сдержит обещание с точностью до минуты. Торчать же почти полчаса на улице или в машине было бы глупо, тем более что…
Альберт Сон!
И Марша, бедняжка, неделю рывшаяся в старых газетах, не спавшая полночи перед той злосчастной прессухой. И в результате так и не задавшая ни единого вопроса театральному светилу, сидящему сейчас с ним за одним столиком.
Если этот Сон нормальный мужик, он должен понять. Если он холост, это еще не значит, что он ни разу в жизни не был готов расшибиться в лепешку ради того, чтобы какая-нибудь глупенькая женщина не плакала втихомолку по ночам. Если они, двое мужчин, посидят полчасика в «Плезире» за бутылочкой фирменного коньяка… А Марше можно будет и не говорить, что интервью уже у нее в кармане, а просто дать какой-нибудь контактный телефон, якобы оставшийся в пресс-центре. Этот материал у нее действительно оторвут с руками где угодно, она вернется домой сияющая и счастливая, пряча в сумочке какую-нибудь безделушку для него, Франсиса, она проникнется уверенностью, что способна сдвигать с места горы… Альберт Сон, ну что тебе стоит?…
Анни допела латиноамериканскую песню, и музыканты после секундной передышки заиграли джаз. Лампы под потолком зажглись холодным синеватым светом.
– Четверть восьмого, – медленно повторил драматург. – Да, сегодня уже навряд ли… Ну что ж. У меня есть не совсем обычное предложение для вас, господин Брассен.
– Франсис, – надо бы поскорее перейти с ним на «ты». Официантка принесла две хрустальные рюмки коньяку, и Франсис хотел попросить всю бутылку… черт, денег может и не хватить, лучше не стоит.
– Только не спеши считать меня сумасшедшим, Франсис, – с готовностью непринужденно отозвался Сон, еще больше прищуривая совершенно синие теперь глаза. – Барышня, это ведь хороший коньяк? Тогда принесите нам всю бутылочку. Даже если я сейчас предложу за здорово живешь купить твою душу.
– За бизнес, – Франсис приподнял рюмку. – И во сколько же ты ее оцениваешь, Альберт?
– Дорого, – серьезно ответил Альберт Сон. Слишком серьезно.
И тем более неожиданной показалась его улыбка, внезапно взорвавшаяся на лице. Искристая и победная, счастливая и смущенная, радостная и усталая. Улыбка девушки, одевающейся на первое свидание, улыбка мальчишки, подстрелившего самую недоступную мишень в тире, улыбка солдата, осознавшего, что война окончена и он жив… Улыбка была направлена поверх головы Франсиса, и он невольно обернулся…
– Познакомьтесь, – раздался из-за спины голос Сона. – Мой друг Франсис Брассен. Госпожа Лара Штиль.
И совсем негромко, – Франсис решил, что можно этого и не слышать:
– Я уже переставал ждать.
* * *
Ждать оставалось совсем чуть-чуть.
Марша потянулась, сладко зевнула и вспрыгнула с ногами в мягкую глубину дивана. Внутри с натугой взвизгнули пружины. Грибной аромат рагу доносился и сюда, хотя она тщательно завернула сотейницу в несколько слоев махрового полотенца и закрыла все это сооружение в еще теплой духовке. Ждать оставалось минут пять-семь, не больше. Марша раскрыла тупую детективную книжку. Прежде чем возвращать этот шедевр Люси, надо хотя бы узнать, кто там убийца.
Под локтем зашуршала газета, и Марша – ну можно быть такой неуклюжей? – вытянула из-под себя смятый листок «Обозрения».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20