Я отворачиваюсь от экрана и скоро убеждаюсь, что слова отвлекают не меньше.
«Вниз. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх».
Какая-то часть моего мозга ухватывает любой ритм, едва намечающийся в случайных сочетаниях слов, а когда он распадается, с еще большим нетерпением принимается искать новый.
«Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз».
Под настройкой я должен был бы просто не замечать ничего подобного. Невероятно, но это у меня не получается. Ли был прав, и «Н3» в этом отношении ничуть не лучше «Стража». Я слушаю и не могу оторваться.
«Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Вниз. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вниз».
Самое страшное, что я, невольно и: безотчетно, не могу удержаться и пытаюсь угадать каждый ответ за мгновение до того, как он будет объявлен. Даже хуже – я пытаюсь повлиять на ответ. Пытаюсь внести какой-то порядок. Раз уж я не могу прекратить это бессмысленное бормотание, надо попробовать придать ему какой-то смысл.
Мне кажется, что Чунь По Квай ощущает то же самое.
* * *
Каждый сеанс длится пятнадцать минут, затем следует десятиминутный перерыв. Мисс Чунь выходит из ионной комнаты. На ней огромные солнечные очки – чтобы глаза не отвыкли от темноты. Она выпивает глоток чая, разминает затекшие ноги, отстукивает странные ритмы ногтями на корпусе какого-то прибора. В первый перерыв она перекидывается со мной парой слов, потом молчит – бережет голосовые связки. Ученые игнорируют и меня и ее, деловито просматривая данные и запуская немыслимые статистические тесты.
Каждый раз, когда эксперимент возобновляется, я твердо решаю не слушать эту коварную и бессвязную песенку. Пусть «Н3» меня подвела, но ведь должны же оставаться хоть какие-то следы естественной способности к самоконтролю! Я стремлюсь к привычному состоянию полной отрешенности от всего, кроме службы, – но тщетно. По-видимому, это невозможно. Когда я смиряюсь с таким выводом, мне становится значительно спокойнее.
Похоже, что ученых монотонное бормотание совершенно не раздражает. Впрочем, для них это не шум, который они обязаны игнорировать, а важная информация.
Насколько я понимаю, результаты по ходу эксперимента не улучшаются. Однако я обращаю внимание на одну странность – гистограммы изменяются лишь после того, как объявляется очередное направление разлета. Это легко заметить, когда встречается сплошная серия ионов, улетающих в одном и том же направлении, – гистограммы становятся все более однобокими, и такая их форма сохраняется до тех пор, пека не объявляется ион, улетевший в противоположную сторону. Но ведь если компьютеры получают информацию прямо от приборов, гистограммы должны меняться до, а не после объявления – обработка очередного события занимает не более нескольких микросекунд, за это время человек едва ли успеет даже отреагировать на вспышку света на экране. Что это значит? Компьютеры получают информацию не от датчиков, а со слов По Квай – из вторых рук? Бред какой-то. Наверное, ученым удобнее смотреть на данные именно в таком порядке, и задержка просто запрограммирована.
В 20:35 доктор Люнь наконец-то объявляет, что на сегодня работа окончена. Трое экспериментаторов, склонившись над пультом, обсуждают чувствительность шестого момента биномиального распределения. Мисс Чунь подталкивает меня локтем и шепчет:
– Есть хочется. Давайте удерем отсюда.
* * *
В лифте она достает маленький пульверизатор и брызгает себе в горло.
– Во время работы мне не разрешают этим пользоваться, – говорит она. – Здесь слишком много обезболивающих и противовоспалительных, боятся нарушить чистоту эксперимента.
Откашлявшись, она добавляет:
– А кто я такая, чтобы спорить?
В башне ПСИ есть собственный ресторан, на восемнадцатом этаже. Мисс Чунь торжествующе оповещает меня, что в ее контракте оговорено бесплатное питание – в неограниченном количестве! Она вставляет свой пропуск в специальную щель, и на поверхности стола загорается иллюстрированное меню. Быстро сделав заказ, она удивленно смотрит на меня:
– А вы не будете есть?
– На дежурстве – нет.
Она недоверчиво смеется:
– Будете голодать двенадцать часов? Да бросьте! Ли Хинь Чунь ел на дежурстве, а вам что, нельзя?
Я пожимаю плечами:
– Полагаю, у нас с ним разные моды. Мод, управляющий моим обменом веществ, устроен так, что ему даже проще поддерживать оптимальный уровень сахара в крови, пока я ничего не ем.
– Что значит, «проще»?
– После еды уровень инсулина обычно повышается, от этого возникает такая, знаете, легкая сонливость. Мод может подавить и ее, но я больше полагаюсь на устойчивую конверсию гликогена.
Она качает головой, с улыбкой, но недоверчиво. Оглядев переполненный ресторан, где над каждым столом поднимается столб пара, бесшумно исчезающего в вентиляционных отверстиях на потолке, она говорит:
– Ну а эти запахи – они не пробуждают в вас хищные инстинкты?
– Связь в данный момент отключена.
– То есть у вас сейчас нет обоняния?
– Есть, но оно не связано с появлением аппетита. Все обычные сенсорные и биохимические сигналы не действуют – я физически не способен ощутить голод.
– Вот как. – Подъехавшая тележка-робот ловко выгружает на стол ее первое блюдо. Она берет порцию каких-то головоногих, быстро жует. – А это не опасно?
– Нисколько. Если запасы гликогена в моем организме упадут ниже определенного уровня, я получу сообщение об этом. И дальше решение будет зависеть от меня. По-моему, куда удобнее, чем неотвязные муки голода, которые могут отвлечь от чего-то более важного.
Она кивает:
– Получается, вы заставили свое тело обращаться с вами, как со взрослым. Отменили политику кнута и пряника – она хороша, чтобы добиться правильного поведения от животных, но у людей свои приоритеты. – Она снова кивает завистливо. – Я понимаю, эти очень соблазнительно. Но где граница?
– Какая граница?
– Граница между «вами» и «вашим телом»... между влечениями, которые вы считаете «своими» и такими, которые вы рассматриваете как навязанные извне. Действительно, зачем терпеть неприятные ощущения, когда хочется есть? Но тогда зачем отвлекаться на секс? Или поддаваться стремлению иметь детей? Зачем страдать от горя? От чувства вины? Сопереживать кому-то? Прислушиваться к обычной логике? Вы хотите сами себе установить жизненные приоритеты, но кто-то другой предпочтет иметь свои, естественные.
Она смотрит на меня язвительно, как бы ожидая, что я сейчас вскочу на стол и публично отрекусь на веки вечные от подавления аппетита, ибо предупрежден о тех ужасных последствиях, которые оно может иметь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
«Вниз. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх».
Какая-то часть моего мозга ухватывает любой ритм, едва намечающийся в случайных сочетаниях слов, а когда он распадается, с еще большим нетерпением принимается искать новый.
«Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз».
Под настройкой я должен был бы просто не замечать ничего подобного. Невероятно, но это у меня не получается. Ли был прав, и «Н3» в этом отношении ничуть не лучше «Стража». Я слушаю и не могу оторваться.
«Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Вниз. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вниз. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вверх. Вверх. Вверх. Вниз. Вниз. Вниз».
Самое страшное, что я, невольно и: безотчетно, не могу удержаться и пытаюсь угадать каждый ответ за мгновение до того, как он будет объявлен. Даже хуже – я пытаюсь повлиять на ответ. Пытаюсь внести какой-то порядок. Раз уж я не могу прекратить это бессмысленное бормотание, надо попробовать придать ему какой-то смысл.
Мне кажется, что Чунь По Квай ощущает то же самое.
* * *
Каждый сеанс длится пятнадцать минут, затем следует десятиминутный перерыв. Мисс Чунь выходит из ионной комнаты. На ней огромные солнечные очки – чтобы глаза не отвыкли от темноты. Она выпивает глоток чая, разминает затекшие ноги, отстукивает странные ритмы ногтями на корпусе какого-то прибора. В первый перерыв она перекидывается со мной парой слов, потом молчит – бережет голосовые связки. Ученые игнорируют и меня и ее, деловито просматривая данные и запуская немыслимые статистические тесты.
Каждый раз, когда эксперимент возобновляется, я твердо решаю не слушать эту коварную и бессвязную песенку. Пусть «Н3» меня подвела, но ведь должны же оставаться хоть какие-то следы естественной способности к самоконтролю! Я стремлюсь к привычному состоянию полной отрешенности от всего, кроме службы, – но тщетно. По-видимому, это невозможно. Когда я смиряюсь с таким выводом, мне становится значительно спокойнее.
Похоже, что ученых монотонное бормотание совершенно не раздражает. Впрочем, для них это не шум, который они обязаны игнорировать, а важная информация.
Насколько я понимаю, результаты по ходу эксперимента не улучшаются. Однако я обращаю внимание на одну странность – гистограммы изменяются лишь после того, как объявляется очередное направление разлета. Это легко заметить, когда встречается сплошная серия ионов, улетающих в одном и том же направлении, – гистограммы становятся все более однобокими, и такая их форма сохраняется до тех пор, пека не объявляется ион, улетевший в противоположную сторону. Но ведь если компьютеры получают информацию прямо от приборов, гистограммы должны меняться до, а не после объявления – обработка очередного события занимает не более нескольких микросекунд, за это время человек едва ли успеет даже отреагировать на вспышку света на экране. Что это значит? Компьютеры получают информацию не от датчиков, а со слов По Квай – из вторых рук? Бред какой-то. Наверное, ученым удобнее смотреть на данные именно в таком порядке, и задержка просто запрограммирована.
В 20:35 доктор Люнь наконец-то объявляет, что на сегодня работа окончена. Трое экспериментаторов, склонившись над пультом, обсуждают чувствительность шестого момента биномиального распределения. Мисс Чунь подталкивает меня локтем и шепчет:
– Есть хочется. Давайте удерем отсюда.
* * *
В лифте она достает маленький пульверизатор и брызгает себе в горло.
– Во время работы мне не разрешают этим пользоваться, – говорит она. – Здесь слишком много обезболивающих и противовоспалительных, боятся нарушить чистоту эксперимента.
Откашлявшись, она добавляет:
– А кто я такая, чтобы спорить?
В башне ПСИ есть собственный ресторан, на восемнадцатом этаже. Мисс Чунь торжествующе оповещает меня, что в ее контракте оговорено бесплатное питание – в неограниченном количестве! Она вставляет свой пропуск в специальную щель, и на поверхности стола загорается иллюстрированное меню. Быстро сделав заказ, она удивленно смотрит на меня:
– А вы не будете есть?
– На дежурстве – нет.
Она недоверчиво смеется:
– Будете голодать двенадцать часов? Да бросьте! Ли Хинь Чунь ел на дежурстве, а вам что, нельзя?
Я пожимаю плечами:
– Полагаю, у нас с ним разные моды. Мод, управляющий моим обменом веществ, устроен так, что ему даже проще поддерживать оптимальный уровень сахара в крови, пока я ничего не ем.
– Что значит, «проще»?
– После еды уровень инсулина обычно повышается, от этого возникает такая, знаете, легкая сонливость. Мод может подавить и ее, но я больше полагаюсь на устойчивую конверсию гликогена.
Она качает головой, с улыбкой, но недоверчиво. Оглядев переполненный ресторан, где над каждым столом поднимается столб пара, бесшумно исчезающего в вентиляционных отверстиях на потолке, она говорит:
– Ну а эти запахи – они не пробуждают в вас хищные инстинкты?
– Связь в данный момент отключена.
– То есть у вас сейчас нет обоняния?
– Есть, но оно не связано с появлением аппетита. Все обычные сенсорные и биохимические сигналы не действуют – я физически не способен ощутить голод.
– Вот как. – Подъехавшая тележка-робот ловко выгружает на стол ее первое блюдо. Она берет порцию каких-то головоногих, быстро жует. – А это не опасно?
– Нисколько. Если запасы гликогена в моем организме упадут ниже определенного уровня, я получу сообщение об этом. И дальше решение будет зависеть от меня. По-моему, куда удобнее, чем неотвязные муки голода, которые могут отвлечь от чего-то более важного.
Она кивает:
– Получается, вы заставили свое тело обращаться с вами, как со взрослым. Отменили политику кнута и пряника – она хороша, чтобы добиться правильного поведения от животных, но у людей свои приоритеты. – Она снова кивает завистливо. – Я понимаю, эти очень соблазнительно. Но где граница?
– Какая граница?
– Граница между «вами» и «вашим телом»... между влечениями, которые вы считаете «своими» и такими, которые вы рассматриваете как навязанные извне. Действительно, зачем терпеть неприятные ощущения, когда хочется есть? Но тогда зачем отвлекаться на секс? Или поддаваться стремлению иметь детей? Зачем страдать от горя? От чувства вины? Сопереживать кому-то? Прислушиваться к обычной логике? Вы хотите сами себе установить жизненные приоритеты, но кто-то другой предпочтет иметь свои, естественные.
Она смотрит на меня язвительно, как бы ожидая, что я сейчас вскочу на стол и публично отрекусь на веки вечные от подавления аппетита, ибо предупрежден о тех ужасных последствиях, которые оно может иметь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71