— Да, сэр, с минуты на минуту. Может быть, господа захотят пройти в кабинет капельмейстера?
Дежурный неуклюже развернулся на месте и жестом, явно несвойственным военному человеку, указал на дверь в дальнем углу дежурки, за которой оказалась аккуратно прибранная комната, заставленная шкафчиками с бесчисленным множеством выдвижных ящиков и с абсолютно чистым письменным столом. На стенах были развешены музыкальные инструменты.
В том, что это в основном струнные и духовые инструменты, я разобрался, хотя многие из них видел в первый раз. Один весьма походил на шотландскую волынку. У нее были всего одна басовая труба длиной сантиметров семьдесят и сопелка, вдвое короче. Другой, незнакомый мне инструмент по внешнему виду напоминал обычный горн, с непонятной целью обмотанный красным шнуром с шелковыми кистями. Я внимательно изучил всю настенную коллекцию, а затем снова вернулся к ущербной волынке, возле которой расположился Ян Грим.
— Ты умеешь играть на этом? — поинтересовался я.
— Я не дудочник, — ответил он. — Немного могу, но только на традиционной волынке горцев. Попроси Мигеля: он играет на всем — и играет неплохо.
Потеряв интерес к игре, я тоже сел.
— Ну и что ты думаешь? — спросил Ян. Я еще раз оглядел комнату.
— Странно... все это, — сказал я.
Так мог сказать только дорсаец.
Без сомнения, не найдешь в мире двух людей, совершенно одинаково содержащих свои служебные кабинеты, но если вы по неуловимым чертам безошибочно отличите в толпе дорсайца, так и по характеру кабинета определите, что его хозяин — дорсаец, и почти никогда не ошибетесь. С одного взгляда я, как, впрочем, и Ян, зайдя в комнату незнакомого офицера, могли догадаться, где он родился. И ключом к разгадке служил не тип мебели, а то, как она была расставлена. Только не думайте, что я излишне восхваляю проницательность нашего народа. Любой старый солдат, зайдя в кабинет другого старого солдата, скажет: «Вот кабинет ветерана». И в этом случае и в нашем гораздо легче ответить, чем объяснять, почему именно такой ответ будет правильным.
Итак, служебный кабинет Мигеля де Сандовала, безусловно, являлся обителью дорсайца и при этом значительно отличался от него.
— Он так развесил свои инструменты, словно это боевое оружие, — заметил я.
Ян молча кивнул. То, что очевидно, не обязательно подтверждать словами.
Если бы Мигель захотел нас убедить в своем решении никогда не брать в руки оружие, он бы клятвой на знамени не добился того, чего достиг простой демонстрацией стен своего кабинета.
— Мне кажется, это у него серьезно, — сказал я. — Не понимаю, что случилось?
— Это его личное дело, — ответил Ян.
— Да, разумеется, — согласился я. Но открытие это сильно задело меня, так как наконец я понял, что происходит с моим юным другом. Всепоглощающая боль терзала Мигеля, и нельзя было пройти мимо и не разделить эту боль — боль человека, которого ты знал с детства.
Осторожно приоткрылись двери, и в просвете появилась голова дежурного.
— Господа, — объявил он. — Господин капельмейстер будет здесь через минуту.
— Спасибо, — очень вежливо поблагодарил Ян, и действительно, не прошло и минуты, как на пороге комнаты появился Мигель.
— Извините, что заставил вас ждать, — начал он, но Грим не дал ему договорить:
— Не надо извинений. Как нетрудно догадаться, Его Превосходительство вынудил тебя изрядно поскучать в приемной?
— Да, сэр.
— Ну а сейчас он расположен принять меня и капитана?
— Да, сэр. Он ждет вас с нетерпением и примет с радостью.
— Ну и отлично.
Ян резко встал, я последовал его примеру, и мы оба вслед за Мигелем направились к выходу.
— Аманда Морган сейчас встречается с губернаторами, — обратился Ян к Мигелю. — Возможно, ты ей понадобишься. Где она тебя найдет?
— Я буду все время здесь, — ответил Мигель. — Сэр... я бы хотел извиниться за дежурного, который пытался оправдать мое отсутствие... — Он мельком взглянул на крайне смущенного солдата. — Моим подчиненным много раз...
— Все хорошо, Мигель, — улыбнулся Ян. — Ты был бы плохим дорсайцем, если бы солдаты не пытались защищать тебя.
— Тем не менее...
— Тем не менее, — снова перебил его Ян, — я знаю, что теперь эти музыканты — единственная боевая часть, которая будет защищать Гебель-Нахар... извини, но я не верю в чудеса.
— Спасибо, командор, — улыбнулся Мигель.
— Не стоит благодарностей.
Мы вышли, и снова Ян вел меня по лабиринту из лифтов и глухих коридоров.
— Сколько музыкантов ушли вместе с полком? — спросил я.
— Все здесь, — коротко бросил Ян.
— И, кроме них, никто не остался?
Насмешливый взгляд был мне ответом, но, видно сочтя его недостаточно красноречивым, Ян добавил:
— Возможно, ты забыл, но Мигель — все же выпускник нашей Академии...
Мы оказались у массивных двустворчатых дверей, к которым нас привел короткий, но достаточно широкий коридор. Ян сильно надавил кнопку звонка и, четко выговаривая по-испански каждое слово, объявил:
— Командор Ян Грим и капитан Эль Ман просят разрешения Его Превосходительства принять их.
Стоило Яну произнести последнее слово, как за дверями что-то мягко защелкало, одна из створок распахнулась, и перед нами появился еще один музыкант Мигеля де Сандовала.
— Извольте сюда, господа, — почтительно произнес он.
— Спасибо, — кивнул Ян. — А где мажордом Конде?
— Он ушел, сэр. Как и большинство прочих слуг.
— Понятно.
Переступив порог, мы оказались в весьма просторной, но без окон комнате, обставленной старинной, сохранившей былое великолепие, но непривычно громоздкой мебелью.
Музыкант провел нас еще через две, удивительно похожих на первую и тоже без окон, комнаты. Затем мы оказались в третьей, отличавшейся от предыдущих окном во всю стену и открывающимся за ним неизменным степным пейзажем.
У окна, опираясь на трость с серебряным набалдашником, стоял высокий худой старик в черном.
Солдат, не привлекая внимания, закрыл за собой двери, а Ян подвел меня к единственному обитателю этой комнаты.
— Ваше Превосходительство, — произнес он все также по-испански. — Разрешите представить вам капитана Корунну Эль Мана. Капитан, вы удостоены высокой чести: перед вами — Его Превосходительство Конде Нахара — Масиас Франсиско Рамон Мануэль Валентин де Компостелло де Абенте.
— Добро пожаловать в Нахар, капитан, — прозвучал слабый старческий голос — все, что осталось от некогда величавого баса. Говорил Конде правильнее, чем его подданные, с которыми я уже имел возможность познакомиться, но его испанский был, пожалуй, еще архаичнее. — Надеюсь, господа не откажутся присесть? Года мои не идут на пользу здоровью, и стоять становится все более утомительным.
И мы расположились в тяжелых креслах с высокими спинками и массивными подлокотниками — настоящие королевские троны, а не кресла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29