Слишком прекрасен был этот день, чтобы прислушиваться к благоразумным советам. Я продолжал бегать вокруг типи брата, напевая песенку обо всем, что случилось в последние дни, о дороге через чащу, победоносной битве и предстоящей охоте.
Вид Танто немного разочаровал меня: у брата, кроме томагавка и охотничьего ножа, никакого оружия не было, а мне он дал только мешок из козьей шкуры. Из того, что он не взял никаких припасов, я сделал вывод, что большого похода не будет и мы отправимся очень недалеко. Мне не полагалось ни о чем спрашивать, хотя любопытство мучило меня нестерпимо, но, когда селение скрылось за деревьями, Танто заговорил сам:
– Я нашел пчел. Мы идем за медом для моего брата и его друзей.
Теперь разочарование сменилось радостью.
Я, правда, мечтал о большой охоте на оленя, белую козу или даже на медведя, но, с другой стороны, ничего лучше, чем темные соты с медом, нельзя было и пожелать. Поэтому я быстро примирился с тем, что сегодня еще не буду охотиться вместе с Танто как великий охотник, и только глотал слюнки, думая о вкусе меда, который ждал нас в лесной борти.
И лишь один раз меня проняла дрожь – когда я вспомнил, какой «вкус» имеют жала лесного народца, защищающего свой мед.
Думая об этом, я шел вслед за братом, внимательно осматриваясь вокруг. Наконец я нашел то, что искал: куст кванони, густо покрытый темными продолговатыми ягодами.
Танто сел на землю, я же начал рвать ягоды. Когда я достаточно собрал их, мы оба натерли тело резко пахнущим красным соком ягод, который защищает от пчел лучше, чем дым можжевельника.
Мы шли тропинкой на север и возле старой сосны, сломленной и сожженной молнией, свернули на восток, в густой, не очень высокий, с молодыми зарослями лес.
Здесь уже нужно было идти осторожнее, чем по тропинке. Ведь мы вошли в страну братьев хищников, которые, хотя солнце уже взошло, могли возвращаться с охоты в свои логова. Нужно было не ступать на сухие веточки и листья, следить за тем, чтобы не зацепить тонкий ствол молодого деревца, идти против ветра, чтобы сразу заметить зверя, прежде чем он нас почует.
По тому, как брат осматривался вокруг, я понял, что мы приближаемся к цели. Мы миновали ручей, который бесшумно вился среди обросших мхом камней, потом кусты с ягодами и рощу тесно переплетенных между собой грабов. Когда мы вошли в нее, внезапно послышался треск сломанной ветки. Танто схватил меня за руку и стиснул ее так, что я чуть не крикнул. И тут же я услышал разъяренное гудение пчелиного роя, какое-то тихое ворчание и громкое чмоканье.
Брат быстро понял, кто нас опередил. Держа меня за руку, он начал отступать. Но как раз в этот момент и я заметил около невысокого дуба бурого медведя с сотами в лапах.
И по сей день я со стыдом вспоминаю, что я потерял тогда рассудок, забыл осторожность и, вырвав свою руку из руки Танто, бросился бежать вслепую. Испуганные глаза плохо видят. Я споткнулся о сухой корень и растянулся во весь рост со страшным криком. За спиной я услышал короткое злое рычание медведя. Это был враг людей – медведь-отшельник, уже и так раздраженный пчелами.
Брат поднял меня с земли, и мы помчались к высоким деревьям. За нами трещали ветки под лапами медведя. Мы хорошо знали, что даже самый быстрый бег не спасет нас и, если мы не успеем взобраться на высокое дерево, то будем плясать сегодня Танец Смерти на северном небе. Это был короткий, но смертельный бег. К счастью, Танто удалось схватиться за нижнюю ветку большого граба. Он молниеносно вскарабкался на нее и подал мне руку. Я слышал за собой сопение медведя. Я что-то кричал. Брат подхватил меня и подтянул вверх, как рыбак маленькую плотвицу. Едва я схватился за ветку, как почувствовал, что кто-то бьет меня по ноге, срывает мокасин: медведь лез за нами. Он остановился лишь тогда, когда тонкие ветки начали под ним прогибаться. Он рычал, скалил клыки и пытался трясти ветки, на которых мы сидели.
Это был старый отшельник со множеством шрамов на шкуре, разорванным ухом и свирепыми, налитыми кровью глазками.
Я вскарабкался как мог высоко и дрожал, судорожно вцепившись в ветку. Но к Танто уже вернулось спокойствие. Он отломил большую ветку и начал стегать ею по носу медведя.
Дерзость Танто придала мне отваги. Я тоже начал бросать в медведя мелкие ветки и кричать:
– О мокве, медведь, мохнатый брат! Иди отсюда, не то мы убьем тебя, и дух твой должен будет лазить по деревьям, как рыжая белка. А это же стыд для такого воина, как ты!
Закричал и Танто:
– О мокве, медведь, злой брат! В моем типи есть одна шкура больше и чернее твоей. Но наступают зимние холода, и я ищу вторую шкуру. И если ты хочешь сберечь свой мех, иди и оставь нас в покое!
Медведь, убедившись, что не достанет нас, медленно слез с дерева. Я в упоении выкрикивал попеременно похвалы, угрозы и ругательства, но вскоре умолк. Хитрый враг начал сначала вырывать корни, а потом пытался повалить дерево, напирая на него всей тушей. Танто, не переставая, ругал медведя и бросал в него ветками. Дерево качалось, хотя ствол у него был толстый.
Наконец медведю надоели напрасные усилия. Он прорычал еще несколько раз все ленивее и тише, опустился на четыре лапы, зевнул и медленно пошел в чащу молодых грабов. Мы прислушивались в напряженном молчании. Треск ломающихся веток затихал вдали. Танто рассмеялся и, когда в лесу снова воцарилась спокойная тишина жаркого полудня, бесшумно соскользнул на землю, а я последовал за ним.
Но не успели мы сделать и пяти шагов, как с противоположной стороны, откуда мы перед этим пришли, выскочил тот же медведь. К счастью, Танто увидел его сразу. Я закричал, колени у меня ослабели, я был уверен, что уже ничто меня не спасет. Но брат сумел подбросить меня на ветку и сам, как птица, взметнулся из-под самых зубов зверя. Я совсем утратил мужество. Вспоминая предостережение Черной Руки о том, что первая ошибка охотника может стать его последней ошибкой, я потерял веру в спасение, даже веру в предусмотрительность и мудрость своего брата.
А у него даже глаза побелели от ярости; он метнул сначала томагавк, потом нож. Но рукоятка томагавка зацепилась за ветку, и он не попал в цель. А нож, вместо того чтобы ударить в самую пасть, поднятую к нам, только скользнул по клыкам, калеча губы, и пробил переднюю лапу.
Поднялась целая буря – отшельник бесился, его рычание разносилось над лесом, как раскаты августовских громов. Молодые деревца, вырванные с корнем, летели во все стороны, земля, подбрасываемая вверх могучими лапами, долетала до нас, засыпала глаза и рот. Маленький камешек угодил мне прямо в верхнюю губу, и я ощутил во рту вкус крови.
Лес вокруг замер. Кроме треска деревьев, ломаемых бурым братом, и его рычания ничего не было слышно. Маленькая трясогузка, севшая около меня на ветку, так оцепенела от страха, что я мог бы взять ее рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Вид Танто немного разочаровал меня: у брата, кроме томагавка и охотничьего ножа, никакого оружия не было, а мне он дал только мешок из козьей шкуры. Из того, что он не взял никаких припасов, я сделал вывод, что большого похода не будет и мы отправимся очень недалеко. Мне не полагалось ни о чем спрашивать, хотя любопытство мучило меня нестерпимо, но, когда селение скрылось за деревьями, Танто заговорил сам:
– Я нашел пчел. Мы идем за медом для моего брата и его друзей.
Теперь разочарование сменилось радостью.
Я, правда, мечтал о большой охоте на оленя, белую козу или даже на медведя, но, с другой стороны, ничего лучше, чем темные соты с медом, нельзя было и пожелать. Поэтому я быстро примирился с тем, что сегодня еще не буду охотиться вместе с Танто как великий охотник, и только глотал слюнки, думая о вкусе меда, который ждал нас в лесной борти.
И лишь один раз меня проняла дрожь – когда я вспомнил, какой «вкус» имеют жала лесного народца, защищающего свой мед.
Думая об этом, я шел вслед за братом, внимательно осматриваясь вокруг. Наконец я нашел то, что искал: куст кванони, густо покрытый темными продолговатыми ягодами.
Танто сел на землю, я же начал рвать ягоды. Когда я достаточно собрал их, мы оба натерли тело резко пахнущим красным соком ягод, который защищает от пчел лучше, чем дым можжевельника.
Мы шли тропинкой на север и возле старой сосны, сломленной и сожженной молнией, свернули на восток, в густой, не очень высокий, с молодыми зарослями лес.
Здесь уже нужно было идти осторожнее, чем по тропинке. Ведь мы вошли в страну братьев хищников, которые, хотя солнце уже взошло, могли возвращаться с охоты в свои логова. Нужно было не ступать на сухие веточки и листья, следить за тем, чтобы не зацепить тонкий ствол молодого деревца, идти против ветра, чтобы сразу заметить зверя, прежде чем он нас почует.
По тому, как брат осматривался вокруг, я понял, что мы приближаемся к цели. Мы миновали ручей, который бесшумно вился среди обросших мхом камней, потом кусты с ягодами и рощу тесно переплетенных между собой грабов. Когда мы вошли в нее, внезапно послышался треск сломанной ветки. Танто схватил меня за руку и стиснул ее так, что я чуть не крикнул. И тут же я услышал разъяренное гудение пчелиного роя, какое-то тихое ворчание и громкое чмоканье.
Брат быстро понял, кто нас опередил. Держа меня за руку, он начал отступать. Но как раз в этот момент и я заметил около невысокого дуба бурого медведя с сотами в лапах.
И по сей день я со стыдом вспоминаю, что я потерял тогда рассудок, забыл осторожность и, вырвав свою руку из руки Танто, бросился бежать вслепую. Испуганные глаза плохо видят. Я споткнулся о сухой корень и растянулся во весь рост со страшным криком. За спиной я услышал короткое злое рычание медведя. Это был враг людей – медведь-отшельник, уже и так раздраженный пчелами.
Брат поднял меня с земли, и мы помчались к высоким деревьям. За нами трещали ветки под лапами медведя. Мы хорошо знали, что даже самый быстрый бег не спасет нас и, если мы не успеем взобраться на высокое дерево, то будем плясать сегодня Танец Смерти на северном небе. Это был короткий, но смертельный бег. К счастью, Танто удалось схватиться за нижнюю ветку большого граба. Он молниеносно вскарабкался на нее и подал мне руку. Я слышал за собой сопение медведя. Я что-то кричал. Брат подхватил меня и подтянул вверх, как рыбак маленькую плотвицу. Едва я схватился за ветку, как почувствовал, что кто-то бьет меня по ноге, срывает мокасин: медведь лез за нами. Он остановился лишь тогда, когда тонкие ветки начали под ним прогибаться. Он рычал, скалил клыки и пытался трясти ветки, на которых мы сидели.
Это был старый отшельник со множеством шрамов на шкуре, разорванным ухом и свирепыми, налитыми кровью глазками.
Я вскарабкался как мог высоко и дрожал, судорожно вцепившись в ветку. Но к Танто уже вернулось спокойствие. Он отломил большую ветку и начал стегать ею по носу медведя.
Дерзость Танто придала мне отваги. Я тоже начал бросать в медведя мелкие ветки и кричать:
– О мокве, медведь, мохнатый брат! Иди отсюда, не то мы убьем тебя, и дух твой должен будет лазить по деревьям, как рыжая белка. А это же стыд для такого воина, как ты!
Закричал и Танто:
– О мокве, медведь, злой брат! В моем типи есть одна шкура больше и чернее твоей. Но наступают зимние холода, и я ищу вторую шкуру. И если ты хочешь сберечь свой мех, иди и оставь нас в покое!
Медведь, убедившись, что не достанет нас, медленно слез с дерева. Я в упоении выкрикивал попеременно похвалы, угрозы и ругательства, но вскоре умолк. Хитрый враг начал сначала вырывать корни, а потом пытался повалить дерево, напирая на него всей тушей. Танто, не переставая, ругал медведя и бросал в него ветками. Дерево качалось, хотя ствол у него был толстый.
Наконец медведю надоели напрасные усилия. Он прорычал еще несколько раз все ленивее и тише, опустился на четыре лапы, зевнул и медленно пошел в чащу молодых грабов. Мы прислушивались в напряженном молчании. Треск ломающихся веток затихал вдали. Танто рассмеялся и, когда в лесу снова воцарилась спокойная тишина жаркого полудня, бесшумно соскользнул на землю, а я последовал за ним.
Но не успели мы сделать и пяти шагов, как с противоположной стороны, откуда мы перед этим пришли, выскочил тот же медведь. К счастью, Танто увидел его сразу. Я закричал, колени у меня ослабели, я был уверен, что уже ничто меня не спасет. Но брат сумел подбросить меня на ветку и сам, как птица, взметнулся из-под самых зубов зверя. Я совсем утратил мужество. Вспоминая предостережение Черной Руки о том, что первая ошибка охотника может стать его последней ошибкой, я потерял веру в спасение, даже веру в предусмотрительность и мудрость своего брата.
А у него даже глаза побелели от ярости; он метнул сначала томагавк, потом нож. Но рукоятка томагавка зацепилась за ветку, и он не попал в цель. А нож, вместо того чтобы ударить в самую пасть, поднятую к нам, только скользнул по клыкам, калеча губы, и пробил переднюю лапу.
Поднялась целая буря – отшельник бесился, его рычание разносилось над лесом, как раскаты августовских громов. Молодые деревца, вырванные с корнем, летели во все стороны, земля, подбрасываемая вверх могучими лапами, долетала до нас, засыпала глаза и рот. Маленький камешек угодил мне прямо в верхнюю губу, и я ощутил во рту вкус крови.
Лес вокруг замер. Кроме треска деревьев, ломаемых бурым братом, и его рычания ничего не было слышно. Маленькая трясогузка, севшая около меня на ветку, так оцепенела от страха, что я мог бы взять ее рукой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54