Темнота придала мне смелости. Я начал:
– Танто, в твоих и моих жилах течет кровь белых.
Он, не отвечал.
– Танто, – повторил я, – это правда?
– Молчи!
– Танто, – крикнул я, – мать не сестра Вап-нап-ао?
Он взглянул на меня и заговорил так, будто его била лихорадка.
– Нет, нет, она не его сестра. Но в наших жилах течет злая кровь. Все знают, что наша мать белая, по давно забыли про это. А ты помнишь. И я не могу забыть. Это значит, что у нас отравленная кровь, что мы другие.
– Неправда!
– Правда. Я об этом помню лучше, чем ты, и дольше, чем ты. Вап-нап-ао скоро снова пойдет по нашему следу. Что будем делать мы, дети белой женщины?
Мы не слышали шагов Тинглит. Она внезапно стала между нами, и я увидел вблизи ее большие глаза.
Она сказала:
– Тинглит слышала ваши слова. И ее сердце опечалено, потому что ваши мысли заблудились и голоса ваши гневны. Я, Тинглит, говорю вам то, что говорят все. Мы любим Белую Тучку. Она наша так же, как я, как мой отец, как будет мой сын. Есть одна человеческая доброта и одно человеческое зло, и хотя цвет кожи у людей не одинаковый, жизнь у всех одинакова. Каждый восходит, как солнце, и заходит в могилу, появляется на земле, как весна, и ложится на покой, как зима.
Она умолкла. Над нами трепетали листья берез. Тинглит – Березовый Листок, заговорила снова, обращаясь уже только к Танто:
– Пойдем завтра, Танто, на отрог Одинокой Сосны. Там твои глаза увидят леса нашей земли. Мысли твои станут ясными и радостными. Я пойду с тобой. Я буду идти с тобой всегда. Ты знаешь высокий лес и умеешь читать его, как Горькая Ягода звезды. Я всегда буду верна тебе, Танто. Один очаг будет согревать нас, и одна шкура укроет нас в холодные ночи, Танто!
Огни в палатках бледнеют и гаснут, зато на небе загораются звезды. Они очень близко. Можно достать рукой. Серп луны тоже совсем рядом – оперся на верхушку горной ели. Снова слышен крик диких гусей. Они тянутся на юг, потому что дыхание кей-вей-кеена становится все холоднее.
Звезды бледнеют. Луна прячется за скалы. Где-то в кустах закричал кролик. Над берегом озера слышатся треск, бормотание, сопение. Это мускусные крысы и бобры копошатся, как муравьи, что-то там надгрызают, скребут. Мы вместе начинаем наш день. Те в лесу, как и мы, спешат как можно скорее заготовить запасы на зиму.
Я вижу, как из своего типи выходит Овасес, смотрит на кровавый восход солнца и озабоченно морщится.
Мы идем с Совой на берег озера. Сегодня мы поплывем в туман в поисках следов зверя. Прежде чем спустить каноэ, пришлось ломать лед. За ночь у берега образовалась кора, покрытая инеем. На ней виден лисий след.
Я знаю, почему Овасес хмурится. Мы будем наказаны за то, что время нашей охоты в этом году было коротким. Вместо того чтобы охотиться, мы вынуждены были бороться с белыми и бежать от них. Затянувшаяся охота и долгая зима – это голод.
Каждую минуту злой Дух Севера может сковать озера тонким льдом. Тогда охотники будут вынуждены ждать до тех пор, пока лед не станет крепким настолько, чтобы по нему можно было ходить. Так Ка-пебоан-ка, повелитель кей-вей-кеена, мстит нерадивым охотникам.
У него еще в запасе метели, глубокие снега и ураганные ветры. Но он не спешит напугать всем сразу. Сначала присыплет склоны гор порошей и подморозит, чтобы человек, идя с грузом на плечах, поскользнулся и упал, сломав руку или ногу. Потом Ка-пебоан-ка покроет озеро тонким слоем льда. Может быть, какой-нибудь неопытный охотник станет на него и утонет? Или закует каноэ льдом посреди озера.
Все короче становится небесная тропинка солнца. Серый медведь ушел спать высоко в горы, по чаще бродят только черные и бурые медведи-одиночки.
С далекого севера прилетают первые снежинки и падают на толстый слой листьев, покрывающих чащу. Повелитель кей-вей-кеена накинул на плечи белый плащ и весело танцует, а чаща наполняется белым снежным вихрем. Утром снова светит солнце, но оно усталое – не греет.
С тех пор как отец Тинглит Легкая Нога принял Танто в своей палатке и обещал отдать свою дочь за четыре медвежьи шкуры, мы каждое утро выходили на охоту. В чаще кое-где лежал снег – следы первых метелей. Но у Танто уже были три черные шкуры.
Отец хотел дать ему четвертую, но Танто решил, что сам должен ее добыть, хоть он, как и Тинглит, мечтал о том времени, когда она будет разжигать огонь в его палатке.
Мы искали следы на севере, на западе, забирались даже к подножию гор, но духи чащи были немилостивы. Дважды нам удалось нападать на след медвежьих лап, но первый след мы потеряли в Скалах Прыгающей Козы, а второй привел нас к месту, где днем раньше медведь был окружен охотниками-сивашами. И мы увидели только лужи крови и повешенный на ветке сосны череп с жертвенной щепоткой табака в глазницах.
Один день мы вообще не выходили из селения, потому что кей-вей-кеен танцевал в чаще с северной метелицей. Когда же на следующий день, едва начало светать, мы снова собрались в дорогу, глубокий снег покрыл все тропинки в чаще.
На этот раз мы пошли на восток, хотя воины утверждали, что в той стороне ничего найти нельзя. Мы легко поднимались на крутые склоны, так как покрыли лыжи снизу оленьей шкурой, как всегда это делали для первого снега.
Чаща молчала, вместе со снегом на нее опускалась тишина сна. Долгие часы мы бежали все на восток. Слева нас толкал кей-вей-кеен и приказывал ускорять бег. Танто мчался, будто хотел удрать от него, однако я бежал с неохотой. Я не верил, что нам удастся добыть черного брата в это время, когда чаща впадает в первый зимний сон. Но Танто устремлялся все вперед и вперед – навстречу восходящему солнцу. За нами гнались наши тени.
Наверное, Тинглит умоляла доброго Духа деревьев помочь нам, потому что, когда солнце поднялось к верхушкам самых высоких сосен, а мы, миновав сугробы – домики бобров, продирались к реке, Танто внезапно остановился.
На берегу речки мы увидели небольшой снежный бугорок. Осторожно подошли близко к нему и увидели, что он тщательно сложен из веток и камней.
Мы отбросили несколько веток сверху – это был медвежий тайник, полный мороженой рыбы.
Снег лежал здесь двумя слоями. Пурга, по-видимому, не доходила до этих мест, так как на старом снегу лежал едва заметный слой свежего пуха. Благодаря этому нетрудно было обнаружить па старом промерзшем снегу следы медвежьих лап, скорее всего, вчерашние.
– Я не оставлю его, – шепнул Танто, – хотя бы нам пришлось поселиться в чаще.
Я кивнул головой в знак согласия. На этот раз мы должны возвратиться с медвежьей шкурой.
Мы пошли по следу вверх по реке широкими полукругами, стараясь держаться подветренной стороны. Тяжелое это было дело, так как в некоторых местах под свежим снегом ничего нельзя было разглядеть. К счастью, в других местах кей-вей-кеен посдувал пух с медвежьих следов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Танто, в твоих и моих жилах течет кровь белых.
Он, не отвечал.
– Танто, – повторил я, – это правда?
– Молчи!
– Танто, – крикнул я, – мать не сестра Вап-нап-ао?
Он взглянул на меня и заговорил так, будто его била лихорадка.
– Нет, нет, она не его сестра. Но в наших жилах течет злая кровь. Все знают, что наша мать белая, по давно забыли про это. А ты помнишь. И я не могу забыть. Это значит, что у нас отравленная кровь, что мы другие.
– Неправда!
– Правда. Я об этом помню лучше, чем ты, и дольше, чем ты. Вап-нап-ао скоро снова пойдет по нашему следу. Что будем делать мы, дети белой женщины?
Мы не слышали шагов Тинглит. Она внезапно стала между нами, и я увидел вблизи ее большие глаза.
Она сказала:
– Тинглит слышала ваши слова. И ее сердце опечалено, потому что ваши мысли заблудились и голоса ваши гневны. Я, Тинглит, говорю вам то, что говорят все. Мы любим Белую Тучку. Она наша так же, как я, как мой отец, как будет мой сын. Есть одна человеческая доброта и одно человеческое зло, и хотя цвет кожи у людей не одинаковый, жизнь у всех одинакова. Каждый восходит, как солнце, и заходит в могилу, появляется на земле, как весна, и ложится на покой, как зима.
Она умолкла. Над нами трепетали листья берез. Тинглит – Березовый Листок, заговорила снова, обращаясь уже только к Танто:
– Пойдем завтра, Танто, на отрог Одинокой Сосны. Там твои глаза увидят леса нашей земли. Мысли твои станут ясными и радостными. Я пойду с тобой. Я буду идти с тобой всегда. Ты знаешь высокий лес и умеешь читать его, как Горькая Ягода звезды. Я всегда буду верна тебе, Танто. Один очаг будет согревать нас, и одна шкура укроет нас в холодные ночи, Танто!
Огни в палатках бледнеют и гаснут, зато на небе загораются звезды. Они очень близко. Можно достать рукой. Серп луны тоже совсем рядом – оперся на верхушку горной ели. Снова слышен крик диких гусей. Они тянутся на юг, потому что дыхание кей-вей-кеена становится все холоднее.
Звезды бледнеют. Луна прячется за скалы. Где-то в кустах закричал кролик. Над берегом озера слышатся треск, бормотание, сопение. Это мускусные крысы и бобры копошатся, как муравьи, что-то там надгрызают, скребут. Мы вместе начинаем наш день. Те в лесу, как и мы, спешат как можно скорее заготовить запасы на зиму.
Я вижу, как из своего типи выходит Овасес, смотрит на кровавый восход солнца и озабоченно морщится.
Мы идем с Совой на берег озера. Сегодня мы поплывем в туман в поисках следов зверя. Прежде чем спустить каноэ, пришлось ломать лед. За ночь у берега образовалась кора, покрытая инеем. На ней виден лисий след.
Я знаю, почему Овасес хмурится. Мы будем наказаны за то, что время нашей охоты в этом году было коротким. Вместо того чтобы охотиться, мы вынуждены были бороться с белыми и бежать от них. Затянувшаяся охота и долгая зима – это голод.
Каждую минуту злой Дух Севера может сковать озера тонким льдом. Тогда охотники будут вынуждены ждать до тех пор, пока лед не станет крепким настолько, чтобы по нему можно было ходить. Так Ка-пебоан-ка, повелитель кей-вей-кеена, мстит нерадивым охотникам.
У него еще в запасе метели, глубокие снега и ураганные ветры. Но он не спешит напугать всем сразу. Сначала присыплет склоны гор порошей и подморозит, чтобы человек, идя с грузом на плечах, поскользнулся и упал, сломав руку или ногу. Потом Ка-пебоан-ка покроет озеро тонким слоем льда. Может быть, какой-нибудь неопытный охотник станет на него и утонет? Или закует каноэ льдом посреди озера.
Все короче становится небесная тропинка солнца. Серый медведь ушел спать высоко в горы, по чаще бродят только черные и бурые медведи-одиночки.
С далекого севера прилетают первые снежинки и падают на толстый слой листьев, покрывающих чащу. Повелитель кей-вей-кеена накинул на плечи белый плащ и весело танцует, а чаща наполняется белым снежным вихрем. Утром снова светит солнце, но оно усталое – не греет.
С тех пор как отец Тинглит Легкая Нога принял Танто в своей палатке и обещал отдать свою дочь за четыре медвежьи шкуры, мы каждое утро выходили на охоту. В чаще кое-где лежал снег – следы первых метелей. Но у Танто уже были три черные шкуры.
Отец хотел дать ему четвертую, но Танто решил, что сам должен ее добыть, хоть он, как и Тинглит, мечтал о том времени, когда она будет разжигать огонь в его палатке.
Мы искали следы на севере, на западе, забирались даже к подножию гор, но духи чащи были немилостивы. Дважды нам удалось нападать на след медвежьих лап, но первый след мы потеряли в Скалах Прыгающей Козы, а второй привел нас к месту, где днем раньше медведь был окружен охотниками-сивашами. И мы увидели только лужи крови и повешенный на ветке сосны череп с жертвенной щепоткой табака в глазницах.
Один день мы вообще не выходили из селения, потому что кей-вей-кеен танцевал в чаще с северной метелицей. Когда же на следующий день, едва начало светать, мы снова собрались в дорогу, глубокий снег покрыл все тропинки в чаще.
На этот раз мы пошли на восток, хотя воины утверждали, что в той стороне ничего найти нельзя. Мы легко поднимались на крутые склоны, так как покрыли лыжи снизу оленьей шкурой, как всегда это делали для первого снега.
Чаща молчала, вместе со снегом на нее опускалась тишина сна. Долгие часы мы бежали все на восток. Слева нас толкал кей-вей-кеен и приказывал ускорять бег. Танто мчался, будто хотел удрать от него, однако я бежал с неохотой. Я не верил, что нам удастся добыть черного брата в это время, когда чаща впадает в первый зимний сон. Но Танто устремлялся все вперед и вперед – навстречу восходящему солнцу. За нами гнались наши тени.
Наверное, Тинглит умоляла доброго Духа деревьев помочь нам, потому что, когда солнце поднялось к верхушкам самых высоких сосен, а мы, миновав сугробы – домики бобров, продирались к реке, Танто внезапно остановился.
На берегу речки мы увидели небольшой снежный бугорок. Осторожно подошли близко к нему и увидели, что он тщательно сложен из веток и камней.
Мы отбросили несколько веток сверху – это был медвежий тайник, полный мороженой рыбы.
Снег лежал здесь двумя слоями. Пурга, по-видимому, не доходила до этих мест, так как на старом снегу лежал едва заметный слой свежего пуха. Благодаря этому нетрудно было обнаружить па старом промерзшем снегу следы медвежьих лап, скорее всего, вчерашние.
– Я не оставлю его, – шепнул Танто, – хотя бы нам пришлось поселиться в чаще.
Я кивнул головой в знак согласия. На этот раз мы должны возвратиться с медвежьей шкурой.
Мы пошли по следу вверх по реке широкими полукругами, стараясь держаться подветренной стороны. Тяжелое это было дело, так как в некоторых местах под свежим снегом ничего нельзя было разглядеть. К счастью, в других местах кей-вей-кеен посдувал пух с медвежьих следов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54