Пока птицы разрывали клювами шкуру, По-И-Ля ударами томагавка поубивал одну за другой.
Возвратясь домой, Утренняя Звезда, а он был человеком правдивым, все рассказал отцу, не позабыв упомянуть, что сам уговорил По-И-Ля идти на север.
– Говоришь, их было семь и он убил одну за другой? – не поверил отец. – Если так, то пусть он принесет мне головы убитых.
И По-И-Ля снова отправился в путь. Он принес Солнцу все семь голов убитых птиц.
– Чего ты хочешь? – спросил довольный отец Утренней Звезды.
– Хочу, чтобы шрамы исчезли с моего лица и чтобы дочь вождя стала моей женой.
– Лицо твое поправить легко, а вот о дочери вождя поговорим потом.
С этими словами отец Утренней Звезды велел приготовить помещение. Наполнив его паром, он бросил в него кончик своей ресницы и ввел По-И-Ля. Белое облако окутало юношу. Через минуту Солнце подвел его к своему сыну.
– Угадай, – обратился он к Луне, – который из них твой сын?
Молодые люди были похожи друг на друга как две капли воды. На следующий день Солнце вместе с двумя юношами отправился на охоту. Шли они долго. То густыми темными облаками, то розоватыми, освещенными самим Солнцем.
– Скоро мы будем есть? – спросил По-И-Ля, которому голод разрывал желудок.
– Если хочешь – можешь сейчас, – с этими словами Солнце дунул на Тучу, и По-И-Ля увидел свою родную деревеньку. Молодые люди его племени играли в военные игры, бросали копья в цель. Их окружала толпа зрителей. Всматриваясь, По-И-Ля искал дочь вождя.
– Не ищи ее, – сказал отец Утренней Звезды, – она недостойна тебя. Требуя красоты лица, она не оценила красоты твоего сердца. Ты же, когда вернешься вниз, покажешь своим братьям танцы и песни, которым я тебя научил, – о твоей борьбе с птицами. Я дам тебе легины, отмеченные семью черными полосами в память об убитых тобой семи журавлях. Получишь ты и шапку из шкуры оленя Вапити, которую наденешь на голову не лукавой красавицы, а верной подруги, и она станет твоей скво.
– Но каким образом я окажусь среди своих? Я позабыл дорогу, по которой пришел к тебе.
– Ты возвратишься более короткой дорогой. Видишь те маленькие огоньки, прижавшиеся друг к другу, которые создают мост между верхним светом и нижним? Это дорога, по которой стремятся птицы во время своих перелетов с севера на юг и с юга на север. Этой дорогой возвратишься и ты. Если же захочешь снова увидеть моего сына, по ней же вернешься к нему…
Когда смолкли слова Крученого Волоса, – продолжал Сагамор, – я, подумав, спросил:
– Если верить легенде о головах убитых По-И-Ля птиц – выходит, что скальпирование рождено индейцами, а я знаю, что пришло оно к ним от белых.
– Пусть мысли не путаются в голове моего брата. Его уши слышали только о том, как индейцы языком поэзии выражают рождение танца скальпирования. О тех, кто первым вложил в наши руки нож, мы не слагаем песен, они недостойны нашей музыки, – твердо ответил Крученый Волос и вышел. Я остался один.
Жилище, в котором я лежал в полной тишине, казалось, ничем не отличалось от сотни таких же других, выделанных из звериных шкур, невосприимчивых к дождю и не твердевших на морозе. Так же как и в других, они были растянуты на длинных кольях, которые, перекрещиваясь, образовывали вверху отверстие для дыма от очага, в ненастье прикрываемое пластинками кожи, прикрепленными к двум кольям внутри жилища. Все это было уже хорошо мне знакомо, и все-таки я почувствовал в этом типи что-то такое, что заставило меня насторожиться.
Но что?
До боли в глазах всматриваюсь в темноту, и вдруг – не видение ли это? – передо мной, выпрямившись во весь рост, стоит Цветок Прерий. Вспыхнувший в это время свет очага осветил ее лицо, полные грусти глаза, змеями спускавшиеся вдоль тела черные волосы.
– В холодные ночи, – услышал я ее голос, – Цветок Прерий была рядом с Белой Пумой. Она укрывала его тело от сырости, во время битвы была его щитом. Разве Белая Пума не чувствовал этого?
В первые минуты я потерял дар речи. Возможно ли это? Не сон ли я вижу? Но нет, это была она, моя Богиня Охоты.
– Темное небо всегда освещалось для меня светом твоих глаз, – ответил я, – солнечные лучи были твоими руками. Они убаюкивали меня перед сном, пробуждали по утрам. Цветок Прерий уже давно вошла в сердце Белой Пумы, навсегда изгнав из него печаль и грусть.
– Твои слова – это журчание ручейка, бегущего по камешкам, – ответила девушка, – глаза мои видят счастье, а радость объяла мое сердце.
– Как путник, который, страдая от жажды, увидев воду, боится – не ошиблись ли его глаза, так и я боюсь – не чудесное ли это видение… Цветок Прерий дотронулась до сердца, в котором живет великое чувство – белые называют его любовью…
– Хо! – прервала меня девушка. – Мой брат должен глубже заглянуть в свое сердце, и, если он вправду найдет в нем это чувство, пусть пойдет после первого полнолуния к моему отцу и скажет: «Цветок Прерий хочет, чтобы вигвам Белой Пумы стал ее вигвамом».
Не проронив больше ни слова, даже не взглянув на меня, девушка вышла из типи…
Старый вождь выждал паузу. Возможно, она нужна ему была, чтобы внимательнее всмотреться в расщелины своей памяти, а может, просто чтобы собраться с силами. Впрочем, нет. Если в предыдущие вечера он к концу рассказа и выглядел утомленным, то сегодня был как-то по-особенному бодр. Трудно сказать, что именно было тому причиной? Сознание ли того, что жизнь его подходит к своему закату и он, готовясь встретить его как мужчина и воин, не хочет показать слабости? А может, это воспоминания, подогревая своим теплом, укрепляют его угасающую душу?..
– После разгрома Длинных Ножей на реке Смелой Выдры, – продолжал Сагамор, – чироки перебрались ближе к Миссисипи. Территория эта еще совсем не знала белого человека. Только временами появлялся здесь то одинокий охотник, то торговец мехами. Но и они старались как можно скорей оставить эти места, боясь как огня встречи с нашими воинами и воинами племени Поу-Поу, живущими на противоположном берегу реки. Мы жили с этим племенем в дружбе, которая еще больше укрепилась после того, как однажды спасли их охотников от белых из-за Миссисипи. Между нашими племенами хоть и было заключено братство, но каждое из племен продолжало жить своей жизнью. И часто мы, переходя реку, бывали друг у друга в гостях.
Однажды, перейдя реку, которая была как бы границей между нашими землями, Черная Туча приказал разбить лагерь. К исходу дня, когда запылали костры и старейшины с воинами собрались на Площадь Совета, вперед вышел Черная Туча в сопровождении Вискиски племени Поу-Поу по имени Седой Ворон и нескольких Сахемов – вождей родов.
По всему было видно, что готовится какое-то важное торжество. Но вот Седой Ворон поднял руку, и с его уст полилась песня – приветствие народу чироков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Возвратясь домой, Утренняя Звезда, а он был человеком правдивым, все рассказал отцу, не позабыв упомянуть, что сам уговорил По-И-Ля идти на север.
– Говоришь, их было семь и он убил одну за другой? – не поверил отец. – Если так, то пусть он принесет мне головы убитых.
И По-И-Ля снова отправился в путь. Он принес Солнцу все семь голов убитых птиц.
– Чего ты хочешь? – спросил довольный отец Утренней Звезды.
– Хочу, чтобы шрамы исчезли с моего лица и чтобы дочь вождя стала моей женой.
– Лицо твое поправить легко, а вот о дочери вождя поговорим потом.
С этими словами отец Утренней Звезды велел приготовить помещение. Наполнив его паром, он бросил в него кончик своей ресницы и ввел По-И-Ля. Белое облако окутало юношу. Через минуту Солнце подвел его к своему сыну.
– Угадай, – обратился он к Луне, – который из них твой сын?
Молодые люди были похожи друг на друга как две капли воды. На следующий день Солнце вместе с двумя юношами отправился на охоту. Шли они долго. То густыми темными облаками, то розоватыми, освещенными самим Солнцем.
– Скоро мы будем есть? – спросил По-И-Ля, которому голод разрывал желудок.
– Если хочешь – можешь сейчас, – с этими словами Солнце дунул на Тучу, и По-И-Ля увидел свою родную деревеньку. Молодые люди его племени играли в военные игры, бросали копья в цель. Их окружала толпа зрителей. Всматриваясь, По-И-Ля искал дочь вождя.
– Не ищи ее, – сказал отец Утренней Звезды, – она недостойна тебя. Требуя красоты лица, она не оценила красоты твоего сердца. Ты же, когда вернешься вниз, покажешь своим братьям танцы и песни, которым я тебя научил, – о твоей борьбе с птицами. Я дам тебе легины, отмеченные семью черными полосами в память об убитых тобой семи журавлях. Получишь ты и шапку из шкуры оленя Вапити, которую наденешь на голову не лукавой красавицы, а верной подруги, и она станет твоей скво.
– Но каким образом я окажусь среди своих? Я позабыл дорогу, по которой пришел к тебе.
– Ты возвратишься более короткой дорогой. Видишь те маленькие огоньки, прижавшиеся друг к другу, которые создают мост между верхним светом и нижним? Это дорога, по которой стремятся птицы во время своих перелетов с севера на юг и с юга на север. Этой дорогой возвратишься и ты. Если же захочешь снова увидеть моего сына, по ней же вернешься к нему…
Когда смолкли слова Крученого Волоса, – продолжал Сагамор, – я, подумав, спросил:
– Если верить легенде о головах убитых По-И-Ля птиц – выходит, что скальпирование рождено индейцами, а я знаю, что пришло оно к ним от белых.
– Пусть мысли не путаются в голове моего брата. Его уши слышали только о том, как индейцы языком поэзии выражают рождение танца скальпирования. О тех, кто первым вложил в наши руки нож, мы не слагаем песен, они недостойны нашей музыки, – твердо ответил Крученый Волос и вышел. Я остался один.
Жилище, в котором я лежал в полной тишине, казалось, ничем не отличалось от сотни таких же других, выделанных из звериных шкур, невосприимчивых к дождю и не твердевших на морозе. Так же как и в других, они были растянуты на длинных кольях, которые, перекрещиваясь, образовывали вверху отверстие для дыма от очага, в ненастье прикрываемое пластинками кожи, прикрепленными к двум кольям внутри жилища. Все это было уже хорошо мне знакомо, и все-таки я почувствовал в этом типи что-то такое, что заставило меня насторожиться.
Но что?
До боли в глазах всматриваюсь в темноту, и вдруг – не видение ли это? – передо мной, выпрямившись во весь рост, стоит Цветок Прерий. Вспыхнувший в это время свет очага осветил ее лицо, полные грусти глаза, змеями спускавшиеся вдоль тела черные волосы.
– В холодные ночи, – услышал я ее голос, – Цветок Прерий была рядом с Белой Пумой. Она укрывала его тело от сырости, во время битвы была его щитом. Разве Белая Пума не чувствовал этого?
В первые минуты я потерял дар речи. Возможно ли это? Не сон ли я вижу? Но нет, это была она, моя Богиня Охоты.
– Темное небо всегда освещалось для меня светом твоих глаз, – ответил я, – солнечные лучи были твоими руками. Они убаюкивали меня перед сном, пробуждали по утрам. Цветок Прерий уже давно вошла в сердце Белой Пумы, навсегда изгнав из него печаль и грусть.
– Твои слова – это журчание ручейка, бегущего по камешкам, – ответила девушка, – глаза мои видят счастье, а радость объяла мое сердце.
– Как путник, который, страдая от жажды, увидев воду, боится – не ошиблись ли его глаза, так и я боюсь – не чудесное ли это видение… Цветок Прерий дотронулась до сердца, в котором живет великое чувство – белые называют его любовью…
– Хо! – прервала меня девушка. – Мой брат должен глубже заглянуть в свое сердце, и, если он вправду найдет в нем это чувство, пусть пойдет после первого полнолуния к моему отцу и скажет: «Цветок Прерий хочет, чтобы вигвам Белой Пумы стал ее вигвамом».
Не проронив больше ни слова, даже не взглянув на меня, девушка вышла из типи…
Старый вождь выждал паузу. Возможно, она нужна ему была, чтобы внимательнее всмотреться в расщелины своей памяти, а может, просто чтобы собраться с силами. Впрочем, нет. Если в предыдущие вечера он к концу рассказа и выглядел утомленным, то сегодня был как-то по-особенному бодр. Трудно сказать, что именно было тому причиной? Сознание ли того, что жизнь его подходит к своему закату и он, готовясь встретить его как мужчина и воин, не хочет показать слабости? А может, это воспоминания, подогревая своим теплом, укрепляют его угасающую душу?..
– После разгрома Длинных Ножей на реке Смелой Выдры, – продолжал Сагамор, – чироки перебрались ближе к Миссисипи. Территория эта еще совсем не знала белого человека. Только временами появлялся здесь то одинокий охотник, то торговец мехами. Но и они старались как можно скорей оставить эти места, боясь как огня встречи с нашими воинами и воинами племени Поу-Поу, живущими на противоположном берегу реки. Мы жили с этим племенем в дружбе, которая еще больше укрепилась после того, как однажды спасли их охотников от белых из-за Миссисипи. Между нашими племенами хоть и было заключено братство, но каждое из племен продолжало жить своей жизнью. И часто мы, переходя реку, бывали друг у друга в гостях.
Однажды, перейдя реку, которая была как бы границей между нашими землями, Черная Туча приказал разбить лагерь. К исходу дня, когда запылали костры и старейшины с воинами собрались на Площадь Совета, вперед вышел Черная Туча в сопровождении Вискиски племени Поу-Поу по имени Седой Ворон и нескольких Сахемов – вождей родов.
По всему было видно, что готовится какое-то важное торжество. Но вот Седой Ворон поднял руку, и с его уст полилась песня – приветствие народу чироков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38