Затем, почти все они знали законы, могли дать любой совет, написать прошение, помочь безнаказанно смошенничать. За всё это им платили водкой и лестным удивлением пред их талантами.
По своим симпатиям улица делилась на две, почти равные, партии: одна полагала, что "ротмистр - куда забористей учителя, настоящий воин! Храбрость и ум у него большущие!" Другая была убеждена, что учитель во всех отношениях "перевесил" Кувалду. Поклонниками Кувалды являлись те из мещанства, которые были известны в улице как записные пьяницы, воры и сорви-головы, для которых путь от сумы до тюрьмы был неизбежен. Учителя уважали люди более степенные, на что-то надеявшиеся, чего-то ожидавшие, вечно чем-то занятые и редко сытые.
Характер отношений Кувалды и учителя к улице точно определился следующим примером. Однажды в трактире обсуждалось постановление городской думы, коим обыватели Въезжей улицы обязывались: рытвины и промоины в своей улице засыпать, но навоза и трупов домашних животных для сей цели не употреблять, а применять к делу только щебень и мусор с мест постройки каких-либо зданий.
- Откуда же я должен взять этот самый щебень, ежели я за всю свою жизнь одну только скворешницу хотел строить, да и то вот ещё не собрался? жалобно заявил Мокей Анисимов, человек, промышлявший торговлей тёртыми калачами, которые пекла его жена.
Ротмистр нашёл, что ему следует высказаться по данному вопросу, и грохнул кулаком по столу, привлекая к себе внимание.
- Откуда взять щебень и мусор? Иди, ребята, всей улицей в город и разбирай думу. Больше она по своей ветхости ни на что не годится. Таким образом, вы дважды послужите украшению города - и Въезжую сделаете приличной, и новую думу заставите построить. Лошадей для возки возьмите у головы, да захватите и его трёх дочек - девицы для упряжи вполне годные. А то разрушьте дом купца Иуды Петунникова и вымостите улицу деревом. Кстати, я знаю, Мокей, на чём твоя жена сегодня калачи пекла: на ставнях с третьего окна и двух ступеньках с крыльца Иудина дома.
Когда публика вдоволь нахохоталась, степенный огородник Павлюгин спросил:
- А как же всё-таки быть-то, ваше благородие?..
- Ни рукой, ни ногой не двигать! Размывает улицу - ну и пускай!
- Некоторые дома попадать хотят...
- Не мешайте им, пускай падают! Упадут - дери с города вспомоществование; не даст - валяй к нему иск! Вода-то откуда течёт? Из города? Ну, город и виновен в разрушении домов...
- Вода - от дождя, скажут...
- Да ведь в городе дома от дождя не валятся? Он с вас налоги дерёт, а голоса вам для разговора о ваших правах не даёт! Он вам жизнь и имущество портит, да вас же и чинить заставляет! Катай его спереди и сзади!
И половина улицы, убеждённая радикалом Кувалдой, решила ждать, когда её домишки смоет дождевой водой из города.
Более степенные люди нашли в учителе человека, который составил им убедительную реляцию думе.
В этой реляции отказ улицы выполнить постановление думы был мотивирован настолько солидно, что дума вняла. Улице разрешили воспользоваться мусором, оставшимся от ремонта казарм, и дали ей для возки пять лошадей пожарного обоза. Даже более - признали необходимым проложить, со временем, по улице сточную трубу. Это и многое другое создало учителю широкую популярность в улице. Он писал прошения, печатал заметки в газетах. Так, например, однажды гости Вавилова заметили, что селёдки и другие снеди в трактире Вавилова совершенно не соответствуют своему назначению. И вот дня через два Вавилов, стоя за буфетом с газетой в руках, публично каялся.
- Справедливо - одно могу сказать! Действительно, селёдки купил я ржавые, не совсем хорошие селедки. И капуста - верно!.. задумалась она немножко. Известно, ведь каждый человек хочет как можно больше в свой карман пятаков нагнать. Ну, и что же? Вышло совсем наоборот: я - посягнул, а умный человек предал меня позору за жадность мою... Квит!
Это покаяние произвело на публику очень хорошее впечатление и дало возможность Вавилову скормить ей и селёдку и капусту, - всё это публика, под приправой своего впечатления, незаметно скушала. Факт весьма значительный, ибо он не только увеличивал престиж учителя, но и знакомил обывателя с силой печатного слова. Случалось, что учитель читал в трактире лекции практической морали.
- Видел я, - говорил он, обращаясь к маляру Яшке Тюрину, - видел я, как ты бил свою жену...
Яшка уже "подмалевался" двумя стаканами водки и находится в ухарски развязном настроении. Публика смотрит на него, ожидая, что вот сейчас он "выкинет коленце", и в харчевне воцаряется тишина.
- Видел? Понравилось? - спрашивает Яшка.
Публика сдержанно смеётся.
- Нет, не понравилось, - отвечает учитель. Тон его так внушительно серьёзен, что публика молчит.
- Кажись бы, я старался, - бравирует Яшка, предчувствующий, что учитель его "срежет". - Жена довольна, - не встаёт сегодня...
Учитель задумчиво на столе пальцем чертит какие-то фигуры и, разглядывая их, говорит:
- Видишь ли, Яков, почему мне не нравится это... Разберём основательно, что именно ты делаешь и чего можно тебе от этого ждать. Жена у тебя беременна; ты бил её вчера по животу и по бокам - значит, ты бил не только её, но и ребёнка. Ты мог его убить, и при родах жена твоя умерла бы от этого или сильно захворала. Возиться с больной женой и неприятно и хлопотно, и дорого это будет тебе стоить, потому что болезни требуют лекарств, а лекарства - денег. Если же ты ребёнка не убил ещё, то, наверное, изувечил, и он, быть может, родится уродом: кривобоким, горбатым. Значит, он не будет способен к работе, а для тебя важно, чтобы он был работником. Даже если он родится только больным - и то скверно: свяжет мать и потребует лечения. Видишь ли, что ты себе готовишь? Люди, живущие трудом своих рук, должны рождаться здоровыми и рожать здоровых детей... Верно я говорю?
- Верно, - подтверждает публика.
- Ну, это, чай, тово, - не случится! - говорит Яшка, несколько робея перед перспективой, нарисованной учителем. - Она здоровая... сквозь её до ребёнка не дойдёшь, поди-ка? Ведь она, дьявол, больно уж ведьма! восклицает он с огорчением. - Чуть я что, - и пойдёт меня есть, как ржа железо!
- Я понимаю, Яков, что тебе нельзя не бить жену, - снова раздастся спокойный и вдумчивый голос учителя, - у тебя на это много причин... Не характер твоей жены причина того, что ты её так неосторожно бьёшь... а вся твоя тёмная и печальная жизнь...
- Вот это верно, - восклицает Яков, - живём действительно в темноте, как у трубочиста за пазухой.
- Ты злишься на всю жизнь, а терпит твоя жена... самый близкий к тебе человек - и терпит без вины перед тобой, - только потому, что ты её сильнее; она у тебя всегда под рукой, и деваться ей от тебя некуда. Видишь, как это... нелепо!
- Оно так..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
По своим симпатиям улица делилась на две, почти равные, партии: одна полагала, что "ротмистр - куда забористей учителя, настоящий воин! Храбрость и ум у него большущие!" Другая была убеждена, что учитель во всех отношениях "перевесил" Кувалду. Поклонниками Кувалды являлись те из мещанства, которые были известны в улице как записные пьяницы, воры и сорви-головы, для которых путь от сумы до тюрьмы был неизбежен. Учителя уважали люди более степенные, на что-то надеявшиеся, чего-то ожидавшие, вечно чем-то занятые и редко сытые.
Характер отношений Кувалды и учителя к улице точно определился следующим примером. Однажды в трактире обсуждалось постановление городской думы, коим обыватели Въезжей улицы обязывались: рытвины и промоины в своей улице засыпать, но навоза и трупов домашних животных для сей цели не употреблять, а применять к делу только щебень и мусор с мест постройки каких-либо зданий.
- Откуда же я должен взять этот самый щебень, ежели я за всю свою жизнь одну только скворешницу хотел строить, да и то вот ещё не собрался? жалобно заявил Мокей Анисимов, человек, промышлявший торговлей тёртыми калачами, которые пекла его жена.
Ротмистр нашёл, что ему следует высказаться по данному вопросу, и грохнул кулаком по столу, привлекая к себе внимание.
- Откуда взять щебень и мусор? Иди, ребята, всей улицей в город и разбирай думу. Больше она по своей ветхости ни на что не годится. Таким образом, вы дважды послужите украшению города - и Въезжую сделаете приличной, и новую думу заставите построить. Лошадей для возки возьмите у головы, да захватите и его трёх дочек - девицы для упряжи вполне годные. А то разрушьте дом купца Иуды Петунникова и вымостите улицу деревом. Кстати, я знаю, Мокей, на чём твоя жена сегодня калачи пекла: на ставнях с третьего окна и двух ступеньках с крыльца Иудина дома.
Когда публика вдоволь нахохоталась, степенный огородник Павлюгин спросил:
- А как же всё-таки быть-то, ваше благородие?..
- Ни рукой, ни ногой не двигать! Размывает улицу - ну и пускай!
- Некоторые дома попадать хотят...
- Не мешайте им, пускай падают! Упадут - дери с города вспомоществование; не даст - валяй к нему иск! Вода-то откуда течёт? Из города? Ну, город и виновен в разрушении домов...
- Вода - от дождя, скажут...
- Да ведь в городе дома от дождя не валятся? Он с вас налоги дерёт, а голоса вам для разговора о ваших правах не даёт! Он вам жизнь и имущество портит, да вас же и чинить заставляет! Катай его спереди и сзади!
И половина улицы, убеждённая радикалом Кувалдой, решила ждать, когда её домишки смоет дождевой водой из города.
Более степенные люди нашли в учителе человека, который составил им убедительную реляцию думе.
В этой реляции отказ улицы выполнить постановление думы был мотивирован настолько солидно, что дума вняла. Улице разрешили воспользоваться мусором, оставшимся от ремонта казарм, и дали ей для возки пять лошадей пожарного обоза. Даже более - признали необходимым проложить, со временем, по улице сточную трубу. Это и многое другое создало учителю широкую популярность в улице. Он писал прошения, печатал заметки в газетах. Так, например, однажды гости Вавилова заметили, что селёдки и другие снеди в трактире Вавилова совершенно не соответствуют своему назначению. И вот дня через два Вавилов, стоя за буфетом с газетой в руках, публично каялся.
- Справедливо - одно могу сказать! Действительно, селёдки купил я ржавые, не совсем хорошие селедки. И капуста - верно!.. задумалась она немножко. Известно, ведь каждый человек хочет как можно больше в свой карман пятаков нагнать. Ну, и что же? Вышло совсем наоборот: я - посягнул, а умный человек предал меня позору за жадность мою... Квит!
Это покаяние произвело на публику очень хорошее впечатление и дало возможность Вавилову скормить ей и селёдку и капусту, - всё это публика, под приправой своего впечатления, незаметно скушала. Факт весьма значительный, ибо он не только увеличивал престиж учителя, но и знакомил обывателя с силой печатного слова. Случалось, что учитель читал в трактире лекции практической морали.
- Видел я, - говорил он, обращаясь к маляру Яшке Тюрину, - видел я, как ты бил свою жену...
Яшка уже "подмалевался" двумя стаканами водки и находится в ухарски развязном настроении. Публика смотрит на него, ожидая, что вот сейчас он "выкинет коленце", и в харчевне воцаряется тишина.
- Видел? Понравилось? - спрашивает Яшка.
Публика сдержанно смеётся.
- Нет, не понравилось, - отвечает учитель. Тон его так внушительно серьёзен, что публика молчит.
- Кажись бы, я старался, - бравирует Яшка, предчувствующий, что учитель его "срежет". - Жена довольна, - не встаёт сегодня...
Учитель задумчиво на столе пальцем чертит какие-то фигуры и, разглядывая их, говорит:
- Видишь ли, Яков, почему мне не нравится это... Разберём основательно, что именно ты делаешь и чего можно тебе от этого ждать. Жена у тебя беременна; ты бил её вчера по животу и по бокам - значит, ты бил не только её, но и ребёнка. Ты мог его убить, и при родах жена твоя умерла бы от этого или сильно захворала. Возиться с больной женой и неприятно и хлопотно, и дорого это будет тебе стоить, потому что болезни требуют лекарств, а лекарства - денег. Если же ты ребёнка не убил ещё, то, наверное, изувечил, и он, быть может, родится уродом: кривобоким, горбатым. Значит, он не будет способен к работе, а для тебя важно, чтобы он был работником. Даже если он родится только больным - и то скверно: свяжет мать и потребует лечения. Видишь ли, что ты себе готовишь? Люди, живущие трудом своих рук, должны рождаться здоровыми и рожать здоровых детей... Верно я говорю?
- Верно, - подтверждает публика.
- Ну, это, чай, тово, - не случится! - говорит Яшка, несколько робея перед перспективой, нарисованной учителем. - Она здоровая... сквозь её до ребёнка не дойдёшь, поди-ка? Ведь она, дьявол, больно уж ведьма! восклицает он с огорчением. - Чуть я что, - и пойдёт меня есть, как ржа железо!
- Я понимаю, Яков, что тебе нельзя не бить жену, - снова раздастся спокойный и вдумчивый голос учителя, - у тебя на это много причин... Не характер твоей жены причина того, что ты её так неосторожно бьёшь... а вся твоя тёмная и печальная жизнь...
- Вот это верно, - восклицает Яков, - живём действительно в темноте, как у трубочиста за пазухой.
- Ты злишься на всю жизнь, а терпит твоя жена... самый близкий к тебе человек - и терпит без вины перед тобой, - только потому, что ты её сильнее; она у тебя всегда под рукой, и деваться ей от тебя некуда. Видишь, как это... нелепо!
- Оно так..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18