А льдины плыли и плыли. Пароходы двинулись в открытое море. И командир на вертолётной станции сказал:
— Смотри, уходят. Наверное, закончили съёмки. Попрощаемся! — И, запустив винт, вертолётчики отправились вдогон.
Оттуда-то, с вертолёта, и заметили Плавали-Знаем, который крепко обнимал похожую на него ледяную фигуру.
— Смотри, играет до конца, — сказали вертолётчики, сбросили верёвку и, выдернув из примёрзших унтов ухватившегося за неё актёра, опустили на палубу «Даёшь!».
Унты уплывали к острову Камбала, и Плавали-Знаем босиком бросился в рубку, но, увидев Морякова, закричал:
— Стойте! Я попал не туда! А Моряков коротко сказал:
— Туда! Именно туда! Прошу ко мне в каюту.
Плавали-Знаем прошёл к нему, высоко вздёрнув голову, в одних носках, и громко захлопнул за собой дверь. Потом наступила тишина, среди которой слышались слова: «Стыдно, стыдно! А ведь могли бы учиться, могли бы!» И даже прозвучало: «Бывалый моряк…»
Через какое-то время дверь очень тихо отворилась, и с потупленной головой, в моряковских шлёпанцах Плавали-Знаем вышел в коридор и направился на камбуз.
А на доске объявлений появился полученный недавно приказ, кончавшийся словами: «Бывшего капитана „Светлячка“ от командования отстранить. Исполняющим обязанности назначить штурмана Барьерчика. Начальник пароходства Юркин».
ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ
Солнышкин стоял на корме с кинокамерой, снимая грандиозную картину крушения льдов. От заката всё вспыхивало, становилось жарким, алым — и льды, и чайки, и нерпы, весь океан.
Солнышкин стал наводить видоискатель на «Светлячок», как вдруг перед объективом на палубе заплясала какая-то весёлая фигура, за ней вторая, и обе, размахивая руками, стали кричать:
— Ура! Идём, идём!
Это выбрались из кубрика закончивший песню начальник училища и Репортажик. Казалось, начальник дирижировал всем вокруг — и льдинами, и нерпами, и кораблями. Но, посмотрев на Солнышкина, он протянул руки и закричал:
— Вот с кем мы споём! — Он узнал того самого юнгу, которого когда-то просил подрасти.
Теперь и Солнышкину стало понятно, чьи это были руки и чьи это песни распевали даже нерпы.
— Споём! Обязательно споём, Солнышкин! — кричал начальник. — В училище!
Солнышкин развёл руками. Подхватить хорошую песню он был готов и сейчас, а в училище ещё надо поступить, надо готовиться, и он вздохнул:
— Из-за ерунды потеряно столько времени! Целые сутки!
— Ну не из-за такой уж ерунды, и не так уж много, — сказал за спиной Перчиков.
— Всё, больше не возьмусь за такое пустое дело.
— За какое?
— Спасать дураков! — сказал Солнышкин.
— Ха! — сказал Перчиков. — Во-первых, не все дураки, а во-вторых, возьмёшься! Сердце не выдержит!
— Выдержит! — сказал Солнышкин. И тут он увидел встающую на дыбы льдину, по которой среди шахматных фигур метался на четвереньках какой-то малый в курсантской одежде. Фигуры раскачивались и стукали его по спине. Это был Уточка.
— Человек за бортом! — крикнул Солнышкин.
Бросив в низ висевший рядом спасательный круг и оттолкнув Перчикова, он перемахнул через борт сам и, прыгая с льдины на льдину, побежал к терявшему последние силы скульптору.
— Давай руку! — крикнул Солнышкин. — Прыгай ко мне!
Но Уточка только мигал, боясь оторвать руки от качающейся льдины.
— Брось! — крикнул Солнышкин.
Уточка вцепился в льдину ещё сильней. Ближняя фигура покачнулась и с размаху двинула своего создателя по самой макушке, зацепив краем Солнышкина. Изо рта Уточки только вылетело «пых», и он упал. А Солнышкин сказал «ох», но удержался, взвалил на себя курсанта и, перебираясь по льдам, понёс его к пароходу.
БУДЕМ УЧИТЬСЯ, СОЛНЫШКИН!
Солнышкин не слышал, как его подобрала шлюпка, как Перчиков и Борщик втащили его и Уточку в каюту.
Он сидел в углу, привалясь к переборке, и так громко дышал, что Перчиков бросился за доктором: не случилось ли чего-нибудь у друга с сердцем?
Но примчавшийся Челкашкин приложил к груди Солнышкина ухо, послушал и развёл руками:
— Отличное сердце! Послушайте — там шумит тайга и гудит океан. — И кивком позвал радиста за собой: — Пойдемте, пусть отдыхает!
А когда Солнышкин открыл глаза, перед ним дымилась поставленная Борщиком кружка компота, а рядом снова сидел Перчиков.
В каюте было сумрачно. Наступил вечер, и в иллюминатор, будто спрашивая «Как дела?», заглядывала звезда.
— Ну, как дела? — спросил Перчиков.
— Порядок! Пора за учебники. Экзамены на носу? — сказал Солнышкин.
— Учиться, учиться! — послышался рядом начальственный басок.
В коридоре толпилось полкоманды и сверкали вспышки.
Репортажик готовил срочный репортаж о Солнышкине в газету.
А из-за двери вдруг донеслось:
— Будем учиться. — И мимо со стопкой учебников в руках протопал Плавали-Знаем.
— Но пока есть и другие дела! — сказал Перчиков и показал свежепахнущие ролики недавно проявленной киноплёнки.
Солнышкин схватил их и стал рассматривать на свет.
— Посмотрим? — спросил Перчиков.
— Не посмотрим, а покажем! — сказал Солнышкин.
— Кино? — спросил, заглянув, Плавали-Знаем.
— Шуточки! — сказал Моряков. — Опять шуточки!
— Так, масштабные шуточки! — крикнул Солнышкин, вскакивая. — На острове люди ждали кино?
— Ждали! — крикнул Плавали-Знаем. — Ждали!
— Тогда надо показать! — согласился Моряков. И друзья бросились на палубу.
ВСЁ ВПЕРЕДИ!
При помощи телепатии или просто сердцем уловили Солнышкин и Перчиков, что думали на острове Камбала, — неизвестно, но па берегу шёл разговор, очень близкий к их мыслям.
— Хоть бы несколько кадров увидеть! — говорили в толпе, смотревшей вслед уходящим пароходам. — А то помогали, помогали.
— А увидим — шиш! — сказал Соскин. И мохнатые артисты, которые тоже смотрели вдаль, поджав хвосты, обиженно заскулили.
— Да, конечно, хотелось бы посмотреть, — сказал лейтенант Молодцов, надеявшийся увидеть на экране своего Бобика.
Но в небе горели только звёзды. Топала Большая Медведица. А суда уходили.
И вдруг на глазах у всех оба парохода резко изменили курс и, приблизившись к острову, остановились рядом с ним. На мачте «Светлячка» развернулся странный парус — это, по просьбе Солнышкина, Барьерчик и Упорный натянули большую простыню, а с кормы «Даёшь!», где Перчиков пристроил аппаратуру, на неё полетел длинный яркий луч.
Сначала на экране появился заледенелый «Светлячок», потом на собаках по льдине промчался Васька-мамонт, и на палубе «Даёшь!» раздался радостный шёпот.
— »Зимовка»! Первая серия! — Это почти кричал Плавали-Знаем. Он сидел среди зрителей в шлёпанцах на стопке книг, по корешкам которых ползли названия: «Родная речь», «Арифметика», «Навигация».
Около него, потирая лоб, стоял Уточка, рядом весело хохотал Васька. Но скоро Плавали-Знаем притих и спрятал подбородок в телогрейку — на экране возникла льдина, сидя на которой Плавали-Знаем прогонял Солнышкина:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25