- Я пошутила... Простите, Иван Кириллович! Она тихонько дотронулась до его большой грубоватой руки.
Офицер светло и умиленно улыбнулся.
- Я не сержусь! Разве я могу на вас сердиться? - с теплой дрожью в голосе воскликнул он. - Хотите, я вам все расскажу... Хотя я никогда никому не рассказывал...
Елена Николаевна пригрела его глазами и сама почувствовала, как распускается убогая душа этого нелепого офицера под ее ласковым взглядом. Музыка вдали играла тихо, вокруг никого не было, и луна казалась совсем близкою. Полная и ясная.
Офицер рассказывал очень тихо и грустно. Совсем не таким голосом, как всегда. Чувствовалась в нем какая-то большая, чистая и открытая печаль.
- Я влюбился в Лизочку, еще когда она была гимназисткой, а я корнетом... А когда она стала уже совсем взрослой девушкой, я, знаете, Елена Николаевна, уже не видел никого, кроме нее. Она была такая милая, красивая, полная... то есть добрая... Любила очень детей, сад, свой старый дом, а ко мне относилась удивительно! В ее присутствии я становился другим человеком, ничего не позволял себе не только сделать дурного, но даже подумать!.. Знаете, с другими как-то так, а с нею как будто даже выше ростом становился... и в то же время чувствовал себя так, точно маленький мальчик возле матери!.. В ней было все мое счастье, и другого я не желал бы никогда... Только, конечно, я не умен и не образован... заинтересовать ее собою я, конечно, не мог, так как... Но я не знаю... мне только кажется, что все-таки со мною она могла бы быть счастлива. Я бы... Ах, Елена Николаевна!.. Разве я виноват, что не студент, не писатель там, а простой офицер?.. Разве без этого нельзя?.. А ведь как я любил бы ее!.. Для меня она была все!.. Ну, потом она уехала на курсы и под влиянием некоторых лиц из своей компании простилась со мной очень... нехорошо... Кажется, над ней смеялись, что она влюблена в простого офицера... По крайней мере, последнее время она как будто стала избегать меня и даже стыдиться... Не наедине, знаете, а при других. Что ж, может быть, они и правы были, не знаю... Может быть, и действительно это смешно, что простой, необразованный офицер смеет любить... а впрочем, не знаю!.. Она уехала, а я остался в городке. И хотел я тогда застрелиться... Пошел уже взять револьвер - он у меня в кармане шинели был, - и вдруг пришла мне в голову мысль: может быть, ей там будет нехорошо и я чем-нибудь могу помочь ей, хотя бы незаметно как-нибудь... Ну, я и раздумал, только ударился головой в шинель, которая на стене висела, и все говорил: "Лиза, Лизочка!.." Вы не будете смеяться, Елена Николаевна?
Елена Николаевна мягко посмотрела на него.
- Не буду, милый, - тихо возразила она и опять тронула его руку.
Поручик блаженно улыбнулся и заговорил смелее:
- Потом она опять приехала на каникулы. Я ее даже как будто не узнал: похудела, знаете, побледнела, глаза стали строгие! Но со мной встретилась удивительно ласково и так обращалась мягко и осторожно, точно я стеклянный!.. И вот однажды поехали мы кататься на лодке в лунную ночь... И как-то так вышло, что... обнял я ее, что ли... И она тоже... Мы катались всю ночь. Лизочка все рассказывала мне, как ей было там тяжело, какая там холодная и жестокая жизнь, как все мужчины смотрят там на женщину дурно и грубо... как теперь она поняла, что счастье не в том... говорила, понимаете, что я... хороший, даже лучше всех и только сам себе цены не знаю... Когда я вернулся домой, я был самый счастливый человек в мире!.. Даже пел и танцевал - ей-Богу!
Поручик застенчиво улыбнулся, и Елена Николаевна тоже улыбнулась: очень уж смешно представилась ей эта нелепая длинная фигура, восторженно танцующая в лакированных сапогах и шинели до пят.
- На другой день я не шел к ней, а прямо, знаете, летел по воздуху! И вдруг... Как увидел ее, так и почувствовал, что все пропало! Хотел было даже незаметно уйти, но она позвала меня и пошла прямо в сад. Дошла до калитки на улицу, остановилась, долго молчала, а потом протянула мне письмо... От одной подруги, еврейки из нашего города, которая, кажется, и на курсы ее сманила и больше всех издевалась над моей любовью... Та ей пишет, понимаете, в насмешливом тоне о возможности выйти замуж за меня, народить кучу детей, носы им вытирать и тому подобное... мещанское счастье и тому подобное... И так, знаете, зло, что мне и самому вдруг показалось это совершенно невозможным. Хотя я, конечно... Ну, потом Лиза ушла, а я долго стоял у забора и смотрел на улицу... Помню, по улице в это время стадо проходило, и бараны так кричали, что мне показалось, будто они меня дразнят... Ей-Богу!.. Так все и кончилось... Потом Лиза опять уехала в Петербург и скоро там застрелилась... будто бы жизнь надоела... А она и не жила еще совсем!.. И потом... когда делали вскрытие... оказалось, что она... беременна...
Офицер замолчал. Молчала и Елена Николаевна и задумчиво смотрела на луну. Смутно и горько разворачивалась перед нею эта страшная, никому не известная драма.
"Что она переживала, эта девушка?.. Почему застрелилась?.. Беременна была... значит, любила?.."
- Господи, Елена Николаевна, - заговорил офицер горько, - ведь... неужели она была счастливее с тем человеком, который даже на похороны ее не пришел?.. А ведь я так любил ее! Я бы всю жизнь молился на нее! Я не знаю... Когда она застрелилась, в моей душе навсегда умерло самое лучшее, светлое, что у меня было. С тех пор у меня точно надорвано внутри что-то... На людях еще ничего, с вами вот... а когда я останусь один, вспомню, так вот и кажется, что здесь вот что-то тихо, тихо сочится... как кровь!..
Офицер еще что-то шептал, и шепот его был горяч и страстен, полон невыразимой скорби. Елена Николаевна с изумлением слушала его, и длинная нелепая фигура офицера все вырастала и вырастала в ее глазах, становилась все чище и прекраснее!.. И уже это не был смешной кавалерийский поручик, а некто большой, чистый и святой своею великою любовью и безысходной печалью. И странным показалось ей, как это та, покойная девушка не поняла великой любви, принесенной к ее ногам.
Она чуть было не подумала: "Если бы я была на ее месте, я бы..."
И тут только заметила, что с офицером делается что-то странное, смотрит в упор на луну, глаза широко открыты, и в них влажно блестят голубые искорки лунного света.
- Иван Кириллович! - дрогнувшим голосом сказала она.
Но в это время зазвенел звонкий женский смех, точно в темную аллею бросили горсть разноцветного стекла, и к ним подбежала гибкая женская фигурка, от которой так и пахнуло вокруг весельем, здоровьем, молодостью и лукавством.
Леночка, - закричала она, - чего вы тут запрятались... Идем скорее... Насилу тебя нашла!.. Что? Поручик опять тебе в любви объяснился? В который раз?
Целый фейерверк смеха, вопросов, острот и шуток посыпался на них и мгновенно унес то хрупкое настроение чистоты и жалости, которое овладело Еленой Николаевной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10