Все на свете шло прекрасно: больные умирали и выздоравливали совершенно так же, как и всегда. Немного более было хирургических, но это естественно, если принять во внимание происшедшие в городе беспорядки. К тому же это уже бывало и раньше.
Увидев Зарницкого, он поспешно покатился ему навстречу, с разбегу столкнулся с ним животом, упруго, как мячик, отскочил и, схватив его за обе руки, стал что-то обстругивать языком:
- Коллега, вас ли я вижу? А тут у нас про вас такие страсти рассказывали, что ужас!
Все поплыло вокруг Зарницкого. Палаты, халаты, стены и лица, все стало бело и безжизненно, но он опять сделал над собой страшное усилие и, сжимая скулы в гримасу улыбки, спросил:
- Что такое?
- Помилуйте, говорили, что вы убиты! Вчера прибегал студент Баргузин, так тот так прямо и выразился:
"Пал на баррикаде с красным знаменем в руке..." и уверял, что чуть ли не собственными руками этот самый флаг из ваших мертвых пальцев принял... А между нами, коллега, я си-ильно подозреваю, что он баррикад и не нюхал... Хе-хе-хе!.. Это бывает, это бывает... - с наслаждением повторил главный врач.
"Ну, да, я не нюхал, но ведь и ты не нюхал..." - с бешеным отчаянием хотел крикнуть Зарницкий.
- Ну, вы живы, и слава Богу! - поглаживая его по животу, ворковал главный врач. Оно, конечно, что и говорить... герои... Геройская смерть за родину и общее благо. Заманчиво, коллега, но, право, дорогой мой, лучше мы еще поживем, лучше мы еще поживем!.. - опять повторил он понравившуюся ему фразу, отскочил от Зарницкого и засмеялся.
"Издевается, каналья..." - со страданием думал
Зарницкий, бледно улыбаясь.
- Тут шутки не совсем... - нетвердо выговорил он, с ужасом чувствуя, что выдает себя.
Главный врач испугался.
- Ну, да, я знаю, коллега, вы революционер. Я так, коллега, я та-ак. Конечно, шутки тут неуместны, но я, дорогой, так вам обрадовался. А это, конечно, ужас! Что они делают с Россией, что делают?..
Он долго качал головой, как китайский болванчик.
"Нет, ничего не знает, а просто глуп..." - с невыразимым облегчением, приходя в себя, подумал Зарницкий.
И ему захотелось сказать доктору что-нибудь приятное, выразить ему свою симпатию и уважение.
Но главный врач не на шутку испугался и заторопился, беспокойно мигая глазками.
- Ну, до свидания, коллега, до свидания... Я уже ухожу. Рад, что все оказалось вздором... Там в кабинете Анатолий Филиппович. На него, беднягу, кажется, очень серьезно подействовало. Да оно и понятно!.. К тому же он... главный врач сделал таинственное значительное лицо, - он, кажется, серьезно скомпрометирован... Того и гляди, заберут, того и гляди... Каждую минуту жду. На квартире у него обыск был, и там, говорят, полиция сидит. Ну, так до свидания... А ему, бедняге, плохо придется, плохо...
"Вот оно!" - железным молотом ударило Зарницкому в сердце при имени Лавренко. Минутное облегчение вдруг сменилось непоколебимой уверенностью, что именно сейчас произойдет то, чего он так боялся, чего не мог даже представить себе, как оно будет. Почему-то он всем существом своим сразу почувствовал, что Лавренко все известно. А что Лавренко не простит, не забудет, не притворится, - Зарницкий знал. Еще раз было движение уйти, но опять не хватило силы. И как котенок, которого взяла за шиворот неодолимая рука, который даже не видит и не понимает, кто и зачем держит его, Зарницкий сделал несколько нетвердых шагов и, точно во сне падая в бездонную пропасть, казалось, потерял на секунду ясное сознание.
Лавренко стоял у окна и, заложив руки за спину, смотрел на улицу. Его грузный сутуловатый силуэт чернел против света, и Зарницкому показалось, что Лавренко неподвижно смотрит прямо на него. Все замерло в нем, но когда в следующее мгновение он понял, что Лавренко стоит к нему спиной и не видит его, Зарницкий почувствовал еще больший ужас.
"Вот сейчас он обернется и увидит меня, и тогда..." В эту минуту Лавренко обернулся, и то, что произошло затем, было совсем не похоже на то, что представлялось Зарницкому. Но еще ужаснее и непоправимее.
Зарницкий сделал несколько шагов вперед и протянул руку. В это мгновение инстинкт его ожидал удара по щеке, и его красивое, всегда гордое лицо было испуганно и отчаянно, как у человека, не имеющего сил отклониться. Но вместо того Лавренко подал ему свою руку, и Зарницкий ощутил такое же, как всегда, несильное пожатие его мягкой теплой ладони. Кровь ударила в голову Зарницкого, и он с ужасом почувствовал, что рот его осклабляется до ушей, колени подгибаются, и, совершенно не понимая, что он делает, против воли, он схватил руку Лавренко обеими, вдруг вспотевшими, ладонями и стал угодливо и подобострастно трясти. Впоследствии Зарницкий никак не мог понять, как это произошло и зачем он это делал, тем более, что между его и Лавренко глазами в это мгновение напряженно, как готовая лопнуть струна, протянулось нечто, вполне отчетливо и понятно сказавшее им обоим, что они понимают друг друга.
Холодный туман, похожий на приближение обморока, затянул мозг Зарницкого.
"Что я делаю? - с паническим ужасом мысленно закричал он. - Бросить его руку, толкнуть, ударить за то, что он не ударил меня..."
Но какая-то непонятная сила держала его за шиворот, и он уже не мог вернуться назад. В то время, как Лавренко был совершенно неподвижен и, казалось, спокоен, статное тело Зарницкого как бы потеряло всю свою плотность, задвигалось киселеобразно, кружками, мелкими шажками, и губы его, ставшие вдруг тонкими и юркими, мгновенно заковеркались на границе между угодливыми улыбками и уродливыми гримасами отчаяния.
Это было до такой степени неестественно, что Зарницкий физически воспринял киселеобразное, липкое ощущение своего тела, и в эту минуту, ясно для него самого, прежний Зарницкий с его самоуверенностью, обаятельностью, красотой умер навсегда, а то, что появилось вместо него, было жалко и противно.
Лавренко отвернулся.
И еще понял Зарницкий, что лгать уже совершенно не надо, не надо и признаваться, ибо ни то, ни другое никому не нужно и не вернет прежнею.
И в то же время между ними начался простой и обычный в этих случаях разговор.
- Ну, что, как дела? - спросил Зарницкий, как автомат, продолжая растягивать и дергать свои ставшие резиновыми губы.
- Что ж!.. Все пропало!.. - грустно ответил Лавренко. - Да этого и надо было ожидать.
- Ну, а наши как?.. - опять спросил Зарницкий, с трудом выговорив резиновыми губами слово "наши".
- Наши?.. - глядя ему в лицо, спросил Лавренко. - Почти все погибли.
- Что вы?.. - бледнея и ощущая что-то странное, проговорил Зарницкий.
- Да! Тетмайер убит на баррикаде в порту, броненосец взят. Там почти всех перебили... Батманов расстрелян... И Сливина... - губы Лавренко слабо вздрогнули, - тоже расстреляли...
- А?.. А Кончаев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Увидев Зарницкого, он поспешно покатился ему навстречу, с разбегу столкнулся с ним животом, упруго, как мячик, отскочил и, схватив его за обе руки, стал что-то обстругивать языком:
- Коллега, вас ли я вижу? А тут у нас про вас такие страсти рассказывали, что ужас!
Все поплыло вокруг Зарницкого. Палаты, халаты, стены и лица, все стало бело и безжизненно, но он опять сделал над собой страшное усилие и, сжимая скулы в гримасу улыбки, спросил:
- Что такое?
- Помилуйте, говорили, что вы убиты! Вчера прибегал студент Баргузин, так тот так прямо и выразился:
"Пал на баррикаде с красным знаменем в руке..." и уверял, что чуть ли не собственными руками этот самый флаг из ваших мертвых пальцев принял... А между нами, коллега, я си-ильно подозреваю, что он баррикад и не нюхал... Хе-хе-хе!.. Это бывает, это бывает... - с наслаждением повторил главный врач.
"Ну, да, я не нюхал, но ведь и ты не нюхал..." - с бешеным отчаянием хотел крикнуть Зарницкий.
- Ну, вы живы, и слава Богу! - поглаживая его по животу, ворковал главный врач. Оно, конечно, что и говорить... герои... Геройская смерть за родину и общее благо. Заманчиво, коллега, но, право, дорогой мой, лучше мы еще поживем, лучше мы еще поживем!.. - опять повторил он понравившуюся ему фразу, отскочил от Зарницкого и засмеялся.
"Издевается, каналья..." - со страданием думал
Зарницкий, бледно улыбаясь.
- Тут шутки не совсем... - нетвердо выговорил он, с ужасом чувствуя, что выдает себя.
Главный врач испугался.
- Ну, да, я знаю, коллега, вы революционер. Я так, коллега, я та-ак. Конечно, шутки тут неуместны, но я, дорогой, так вам обрадовался. А это, конечно, ужас! Что они делают с Россией, что делают?..
Он долго качал головой, как китайский болванчик.
"Нет, ничего не знает, а просто глуп..." - с невыразимым облегчением, приходя в себя, подумал Зарницкий.
И ему захотелось сказать доктору что-нибудь приятное, выразить ему свою симпатию и уважение.
Но главный врач не на шутку испугался и заторопился, беспокойно мигая глазками.
- Ну, до свидания, коллега, до свидания... Я уже ухожу. Рад, что все оказалось вздором... Там в кабинете Анатолий Филиппович. На него, беднягу, кажется, очень серьезно подействовало. Да оно и понятно!.. К тому же он... главный врач сделал таинственное значительное лицо, - он, кажется, серьезно скомпрометирован... Того и гляди, заберут, того и гляди... Каждую минуту жду. На квартире у него обыск был, и там, говорят, полиция сидит. Ну, так до свидания... А ему, бедняге, плохо придется, плохо...
"Вот оно!" - железным молотом ударило Зарницкому в сердце при имени Лавренко. Минутное облегчение вдруг сменилось непоколебимой уверенностью, что именно сейчас произойдет то, чего он так боялся, чего не мог даже представить себе, как оно будет. Почему-то он всем существом своим сразу почувствовал, что Лавренко все известно. А что Лавренко не простит, не забудет, не притворится, - Зарницкий знал. Еще раз было движение уйти, но опять не хватило силы. И как котенок, которого взяла за шиворот неодолимая рука, который даже не видит и не понимает, кто и зачем держит его, Зарницкий сделал несколько нетвердых шагов и, точно во сне падая в бездонную пропасть, казалось, потерял на секунду ясное сознание.
Лавренко стоял у окна и, заложив руки за спину, смотрел на улицу. Его грузный сутуловатый силуэт чернел против света, и Зарницкому показалось, что Лавренко неподвижно смотрит прямо на него. Все замерло в нем, но когда в следующее мгновение он понял, что Лавренко стоит к нему спиной и не видит его, Зарницкий почувствовал еще больший ужас.
"Вот сейчас он обернется и увидит меня, и тогда..." В эту минуту Лавренко обернулся, и то, что произошло затем, было совсем не похоже на то, что представлялось Зарницкому. Но еще ужаснее и непоправимее.
Зарницкий сделал несколько шагов вперед и протянул руку. В это мгновение инстинкт его ожидал удара по щеке, и его красивое, всегда гордое лицо было испуганно и отчаянно, как у человека, не имеющего сил отклониться. Но вместо того Лавренко подал ему свою руку, и Зарницкий ощутил такое же, как всегда, несильное пожатие его мягкой теплой ладони. Кровь ударила в голову Зарницкого, и он с ужасом почувствовал, что рот его осклабляется до ушей, колени подгибаются, и, совершенно не понимая, что он делает, против воли, он схватил руку Лавренко обеими, вдруг вспотевшими, ладонями и стал угодливо и подобострастно трясти. Впоследствии Зарницкий никак не мог понять, как это произошло и зачем он это делал, тем более, что между его и Лавренко глазами в это мгновение напряженно, как готовая лопнуть струна, протянулось нечто, вполне отчетливо и понятно сказавшее им обоим, что они понимают друг друга.
Холодный туман, похожий на приближение обморока, затянул мозг Зарницкого.
"Что я делаю? - с паническим ужасом мысленно закричал он. - Бросить его руку, толкнуть, ударить за то, что он не ударил меня..."
Но какая-то непонятная сила держала его за шиворот, и он уже не мог вернуться назад. В то время, как Лавренко был совершенно неподвижен и, казалось, спокоен, статное тело Зарницкого как бы потеряло всю свою плотность, задвигалось киселеобразно, кружками, мелкими шажками, и губы его, ставшие вдруг тонкими и юркими, мгновенно заковеркались на границе между угодливыми улыбками и уродливыми гримасами отчаяния.
Это было до такой степени неестественно, что Зарницкий физически воспринял киселеобразное, липкое ощущение своего тела, и в эту минуту, ясно для него самого, прежний Зарницкий с его самоуверенностью, обаятельностью, красотой умер навсегда, а то, что появилось вместо него, было жалко и противно.
Лавренко отвернулся.
И еще понял Зарницкий, что лгать уже совершенно не надо, не надо и признаваться, ибо ни то, ни другое никому не нужно и не вернет прежнею.
И в то же время между ними начался простой и обычный в этих случаях разговор.
- Ну, что, как дела? - спросил Зарницкий, как автомат, продолжая растягивать и дергать свои ставшие резиновыми губы.
- Что ж!.. Все пропало!.. - грустно ответил Лавренко. - Да этого и надо было ожидать.
- Ну, а наши как?.. - опять спросил Зарницкий, с трудом выговорив резиновыми губами слово "наши".
- Наши?.. - глядя ему в лицо, спросил Лавренко. - Почти все погибли.
- Что вы?.. - бледнея и ощущая что-то странное, проговорил Зарницкий.
- Да! Тетмайер убит на баррикаде в порту, броненосец взят. Там почти всех перебили... Батманов расстрелян... И Сливина... - губы Лавренко слабо вздрогнули, - тоже расстреляли...
- А?.. А Кончаев?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38