- Будем? - выразила она насмешливое любопытство, подстрекая мое самолюбие, и я, до сего момента весь внутренне стянутый, нацеленный на обиду, растаял в волне почти счастливой растерянности.
В молчаливой развязности осилился переход к сияющему смятению, после чего пришла, как благо, тусклая тупость тела и сделалось многосторонне противно на сердце. Внутри него не осталось пройденного пути к тому, что свершилось: я не восхитил, не очаровал - в силу чего не мог вкусить того признания, которое лишь тогда и способно было научить меня летать, без внимания к ходьбе. Находка оказалась безликой и не выделила меня из безликости.
Но, вскрыв неказистую раковину, я поработился вкусом к содержимому, вкус нашел во мне верный приют и стал развиваться в направлении, которое ему требовалось. Правда, к тому единственному поцелую я становился только бережнее, но на воспоминание о нем неизменно клеилось скользкое, выливаясь в чувство, что обещающие благодать дождевые облака будут проноситься над житницей, никогда не беря ее в расчет.
19.
Протекло двадцать лет с того времени, когда меня увезли из Образцово-Пролетарска. Я живу в Москве. Но сперва о моих близких и знакомых.
Валтасара не стало вскоре после моего поступления в интернат. Попивал он и раньше, но тут вовсе отпустил вожжи. После работы шел к друзьям в городе: терпеливую тоску тщился превозмочь коктейль из горечи и надежды под названием "Как перевернуть гнусный вертеп". Затем надо было спешить к последнему отъезжающему в поселок автобусу. В двенадцатом часу декабрьской ночи, в переулке близ остановки, Валтасара пырнули стальным тонким остро заточенным прутом под левую подмышку.
По времени близким к этому событию оказалось другое: Пенцовы давно стояли на очереди, и Марфе с Родькой дали квартиру в городе.
Во все время моей учебы Марфа присылала мне посылки, когда могла деньги, на каникулы забирала к себе. Замуж она не вышла, но у нее есть друг.
Родька окончил институт, женился, работает начальником среднего уровня в городской торговой сети.
Бармаль раз или два отсидел в тюрьме; он - картежник, гастролирует на теплоходах, совершающих рейсы Москва - Астрахань. Лежал в клинике Марфы с поломанными ребрами, от него она узнала о других наших друзьях.
Агриппина Веденеевна и Павел Ефимович живут все в том же бараке, одряхлели. Павел Ефимович ходит с палочкой.
Катя неудачно побывала замужем за речным матросом, теперь она - подруга Бармаля, работает калькулятором в поселковой столовой.
Гога - шофер автофургона, привозит в поселок хлеб, жена воспитательница детского сада, у них две дочери.
Саня Тучный, живя в поселке, ездит на работу в рыбосовхоз, из-под полы приторговывает рыбой; он женился на девушке, которой от родителей достался домик. Она - кладовщица овощной базы ("сидит на арбузах"), детей у них трое.
Учреждение имени Николая Островского находится там, где и прежде. Лишь год или два назад с почетом проводили на пенсию директора. Марфа слыхала: ныне обстановка там еще похлеще, чем была в мое детство.
Илья Абрамович нередко заходит к Марфе, передает мне привет, вспоминает Валтасара: после двух-трех фраз заливается слезами; он сильно сдал.
Зяма давно в Москве: музыкальный руководитель в одном из театров, композитор. Мы не встречаемся.
У меня весьма перспективная работа, имеется (пусть известное пока только узкому кругу специалистов) имя в науке. Живу в Бауманском районе, который не кажется мне ни грязным, ни тесным (притом что на тротуаре ощущаешь себя, бр-р-р, зажатым, будто в очереди). Квартира у меня с комнатой в четырнадцать квадратных метров, на первом этаже дома довоенной постройки.
Я немаленький ростом, недурен лицом и, если не очень обращать внимание на то, что при ходьбе припадаю на левую ногу, могу сойти за интересного мужчину. Я пью, но так, чтобы это не вредило работе, и у меня есть страсть, из-за которой пристально слежу за собой, ношу костюмы исключительно от портного. Я обожаю девчонок!.. Предпочитаю далее на эту тему не распространяться...
Иногда, благодаря схожести нашей работы, я на каком-нибудь сборище встречаю Евсея. Он вторично женат, и, кажется, семья его не тяготит. Со мной он держится с дежурной любезностью.
Однажды приятным вечером начала осени, заглянув в ресторан "Изба рыбака" недалеко от моего дома, я увидел Евсея. Он был здорово выпивши, мы с ним приняли еще - он потеплел, расслабился и стал звать меня на выходной в Болшево: на дачу к знакомому кинорежиссеру. Тот хлебосольный хозяин и позволяет гостям приводить с собой приятелей. Я подумал о вездесущности случая: не приберегается ли для меня что-то, отмеченное пикантностью?
Мы встретились с Евсеем на вокзале и покатили на электричке в Болшево. Всю дорогу говорили о работе, о женщинах (может быть, я чересчур разболтался), о проведенных отпусках, о гастрономических вкусностях...
День с его умеренной яркости светилом лениво раздумывал о переходе в вечер. На даче я нашел, помимо мужчин, лишь трех немолодых, при мужьях, особ, и мои ожидания заплакали, как оцарапанные нещадно тупым лезвием.
Жарилась свинина на вертелах, и налетели прилипчивые по-осеннему мухи, обнаружили себя и комары, создав веяние неотстранимо стихийного измывательства.
Хозяин после слова "наливай!" наполнил стопки и с шаловливой приятностью возгласил:
- Не спешите рюмки брать!
Острота была оценена увесисто-аппетитным хохотом. Хозяин с движением руки от груди вперед и книзу поклонился Евсею, и тот, окрасив голос тембром мрачноватой важности, произнес, словно объявление войны, что "водка разгружает", она "лучше всего - от всего и против всего!"
Общий смех восхищения вобрал в себя бурную живость хлопков в ладоши...
Огрузнев от съеденного и выпитого, мы с Евсеем сошли с веранды под сень акаций и развалились в шезлонгах. Он, разумеется, закурил - но не "Казбек", как прежде, а сигарету с фильтром. Цвет лица, вопреки уважению к разгружающей влаге, не стал у моего старшего друга подержанно-тощим, в черной бородке замечалось лишь несколько седых волосков. Его талант претворился в весомые результаты, что уже отрешились в свою особую, все более забывающую о создателе жизнь, и он как будто удовлетворен лаврами отменного специалиста. Отменного, но - не ведущего. Я буду ведущим.
Сосредоточившись, будто целиком уйдя в это занятие, Евсей выпустил изо рта дым с необыкновенной плавностью.
- Похоть прикидывается элегантным цинизмом, собираясь все и вся потрепывать по щеке... - он упер в меня взгляд, полный раздумья и непередаваемо назойливой рассеянности. - Или я зубоскалю?
Во все мои встречи с ним я испытывал предельную полноту ожидания: с невольной внутренне-язвящей усмешкой я хотел и не хотел услышать то, о чем он теперь начал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22