– А как же ты сам ввязался в эту историю? – укоризненно покачал головой Кирилл Петрович. – Я было поверил в тебя, а ты…
– Я знаю… – не глядя на него, проговорил Костанчи, – я не оправдал вашего доверия, знаю…
– Ведь ты очень хорошо было стал себя вести…
– Хорошо себя вести еще не значит перевоспитаться, – не поднимая глаз, проговорил Костанчи.
Кирилл Петрович посмотрел на него, задумался: правильную мысль обронил сейчас этот много передумавший, видно, парень. Человек работает хорошо, ведет себя хорошо, а в душе у него может быть что-то свое, совсем другое. Вот Костанчи был командиром, шумел, гремел, спорил за баллы, боролся за честь отделения, а за что же он боролся на самом деле? А на самом деле у него были свои цели и планы. А какие планы и цели у него сейчас? Что он – в принципе против Мишкиных планов или не верит в возможность их осуществления? Да и реальны ли вообще его планы? Химеры! Может быть, он понял это и просто испугался?
А Костанчи почувствовал ту тень недоверия, которая была в размышлениях воспитателя, и добавил:
– Делать я старался все как нужно, а душа моя оставалась воровской в смысле господства.
– Оставалась или осталась?
– Оставалась. Нет, Кирилл Петрович! – Теперь Костанчи посмотрел прямо в глаза воспитателю. – Пусть я понесу наказание – все равно! Но я хочу доказать, что я не тряпка, а человек и твердо ступил на честный путь и больше не сверну с него. Никогда не сверну!
И Кирилл Петрович понял: правда силу родит, не свернет.
– Тогда нужно действовать! – решил он, – Пойдем к майору.
27
Майор Лагутин снова остался один. Максим Кузьмич, едва вернувшись из Москвы, был вызван в райком партии и получил там срочное задание выехать в колхоз, к которому он был прикреплен как член бюро райкома.
Выслушав доклад Кирилла Петровича, он тихо, как бы сквозь зубы, процедил:
– Доигрались! – И тут же еще раз повторил уже громко: – Доигрались! Сидим на бочке с порохом и делаем умное лицо. Как маленькие!.. В демократию игру затеяли! И забываем, что с огнем шутки плохие: могут возникнуть неуправляемые процессы – и тогда что?.. Ведь я говорил: на Шевчука нужно оформлять наряд в режимную. Говорил! Так нет! А теперь сам уехал, а тут… Впрочем, это, может быть, лучше. Зовите Костанчи.
Лагутин подробно и обстоятельно обо всем расспросил Костанчи.
– В пять, говоришь, начнут сходку? – сказал он, взглянув на часы.
Стрелки показывали двадцать три минуты четвертого.
– Товарищ майор! – проговорил Костанчи, чувствуя, что наступает решающая минута. – Вы разрешите мне. Я подберу ребят, и мы… мы их всех скрутим.
– Что? – майор поднял на него непонимающие глава. – Самосуд хотите? Ни шагу! Слышишь! Самовольно – ни шагу! Скрутить их мы и без вас сумеем. Впрочем, ты… Тебе, пожалуй, нужно пойти к ним. Чтобы они не догадались.
– Нет, товарищ майор! Я к ним не пойду!
– А не боишься? – спросил Кирилл Петрович. – Они догадаются.
– Я ничего не боюсь! – твердо сказал Костанчи.
– Но они могут что-то понять и разойтись, – возразил Лагутин.
– Не знаю, товарищ майор! – так же твердо ответил Костанчи. – Но я… я не выдержу. Я с ними подерусь! Хуже будет!
Майор Лагутин разработал подробный план операции.
Всем воспитателям было дано указание: неотлучно оставаться на местах и занять ребят, следить за тем, кто будет выходить из помещения. Ликвидация группы возлагалась на четырех надзирателей во главе со старшим – Харитоном Петровичем.
Мишка Шевчук пришел в клуб раньше всех и посмотрел, что там делается. Наверху было тихо: методический кабинет закрыт, комната для кружковых занятий – тоже. Библиотека работала, но народу там было мало. Зато внизу крякала большая труба и подсвистывал кларнет – занимался духовой оркестр, а в фойе, приспособленном под физкультурный зал, ребята упражнялись на перекладине, Все было спокойно.
Вскоре подошел Елкин и почти вслед за ним – Камолов. Немного потолкавшись в фойе, они прошли на сцену. Здесь им никто не мешал, но разговор они вели вполголоса.
– Давайте «репетировать», а то подумают… Камолов взял баян, а Елкин стал выделывать какие-то коленца. Появился Сенька Венцель и неопределенно сказал, что все в порядке: скоро все соберутся. И действительно, через некоторое время подошли еще трое воспитанников.
Мишка заметил, что умолкла труба в комнате духового оркестра и ребята, занимавшиеся физкультурой в фойе, ушли.
В клубе стало тихо. Хорошо это или плохо?
– А ну выйди. Глянь, – сказал Шевчук Сеньке Венцелю.
Заговорщики напряженно прислушивались к каждому звуку.
– Вот Костанчи что-то нет.
Сенька долго не являлся, а потом прямо от двери закричал:
– Идут! Крючки идут! Крючки!
– Кипеж! – раздался вдруг истошный выкрик Мишки Шевчука, и в тот же миг, без всяких команд и приказов, ребята бросились к дверям, закрыли их на все запоры, начали придвигать диваны и кресла. Когда надзиратели подошли к дверям зала – обе они оказались закрытыми.
– А есть там кто? Может, зря? – усомнился кто-то из надзирателей.
– А при выполнении приказа рассуждать не положено, – строго сказал дядя Харитон. – «Зря»… Раз приказано, значит, не зря! Эй! Кто там? Открывай!
– А чего вам? – ответил из-за двери голос Мишки Шевчука.
– Я вот тебе дам «чего»! Говорят, откройте, значит, откройте! Мы что вам – докладывать будем?
– А пошли вы…
Дальше последовала ругань, которая вывела из себя дядю Харитона.
– Ах вы безобразники! Мы вот вас!..
– А ты, Вика-Чечевика, иди лучше в шашки играть,
– У… нет на вас пожара! – проворчал дядя Харитон и оглянулся вокруг, не зная, что предпринять. – А ну к майору! Бегом! – приказал он одному из надзирателей, а сам принялся урезонивать засевших в клубе ребят. Он старался говорить насколько можно строже, а те на строгость отвечали наглостью и этим распаляли его еще больше.
– Что вам надо? – кричал он, изо всех сил дергая дверь.
– Хозяина надо!
– Нету хозяина. Уехал.
– А с вами мы дело иметь не желаем! – И следом неслась новая ругань.
На все уговоры подошедшего майора Лагутина Шевчук отвечал тем же самым:
– Без хозяина разговаривать ни с кем не желаем!
– Ах, не желаете? Ну хорошо! Взломать дверь!
28
Антон был горд, когда несколько дней назад его вместе со Славой Дунаевым Кирилл Петрович попросил поговорить с Костанчи. Тот все последнее время был очень задумчив, держался обособленно и совсем не походил на грубоватого, но твердого и решительного парня, которого Антон узнал по приезде в колонию. Но оказалось, что при всей своей задумчивости Костанчи остался твердым – он ничего не рассказывал о себе ребятам.
И вдруг сегодня он отозвал в сторону Антона и Славу Дунаева и рассказал о «сходке», которая намечалась на сцене клуба. Явно нарушив приказ майора, он считал себя правым.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127