Тарасов долгое время не мог выполнить своего обещания. Только после затянувшейся болезни, связанной с тяжелым психическим расстройством, нашел он, наконец, силы пройти в дальницкие катакомбы и показать тайник, в котором были спрятаны его записки.
Дневник, написанный убористым и неровным почерком, состоял из трех школьных тетрадей. На каждой из них, как в следственном деле, указывалось, когда начата тетрадь, сколько в ней страниц и когда закончена запись. Вероятно, автор дневника больше привык иметь дело с материалами расследований, чем с простым описанием событий.
Некоторые страницы были залиты стеарином, на других остались керосиновые пятна — дневник писался при искусственном свете. Кое-где чернила расплылись от сырости, и эти строки можно было прочитать только с большим трудом.
В конце последней тетради лежал заверенный акт, который попался мне на глаза лишь после того, как дневник был прочитан.
ДНЕВНИК, НАЙДЕННЫЙ В КАТАКОМБАХ
Дневник Валентина Тарасова. Тетрадь первая.
Начата: 25 февраля 1943 года. Закончена: 2 марта 1943 года.
Имеет 37 пронумерованных, не сшитых страниц.
25 февраля 1943. Воскресенье, 2 часа ночи.
Прошло полтора года и девять дней, как Одесса оккупирована врагами. Полтора года мы не видели света, и теперь я остался в катакомбах один. Грубо нарушая конспирацию, я должен написать все как было. Я должен буду назвать и фамилии. Почему я иду на это? Нашу одесскую группу в румынской разведке все равно знают. К тому же, кроме меня, вероятно, никого уже не осталось в живых. Я один, и я обязан описать, как все было, чтобы наши ребята из управления не ломали голову, что с нами случилось в дальницких шахтах, какая судьба постигла отряд.
За эти полтора года во многом мое мнение о людях переменилось, события в моих глазах представляются теперь по-другому. Но я буду описывать все так, как представлял себе в то время. Надеюсь на свою память. С этого начинаю писать дневник Последнего в катакомбах.
В начале войны все мы переехали за город, где разместилось одесское управление НКВД. Мы, рядовые сотрудники, патрулировали город, искали ракетчиков, сигнальщиков, которые наводили самолеты противника.
В августе я познакомился с Гласовым. Приехал он из Москвы с группой в шесть человек. Старший лейтенант, знает румынский, французский. Бывал за границей, опытный, бывалый разведчик. Это сказал старший лейтенант Кузьмин, мой начальник. Забыл написать, что в начале войны начальник сделал меня своим «адъютантом». Я оценил это как большое доверие.
Гласов спросил меня — кто я, что умею делать. Я ответил, что по профессии электрик. Старший лейтенант еще спросил меня — хочу ли я остаться в подполье для работы в случае, если Одессу придется отдать врагу. Ответил, что я прежде всего коммунист.
Вскоре было совещание, которое проводил мой прямой начальник. Решили заготовить продовольствие на полгода, оборудовать все, как полагается. Гласов больше молчал и слушал. Его группа должна работать под прикрытием нашего отряда, потом уйдет в глубокий тыл — в разведку дальнего действия.
Выбирали, осматривали катакомбы. Приезжал знающий специалист. Остановились на Дальницких катакомбах. Вход с зеркальной фабрики. На фабрике располагались саперы, которых мы выселили. В сентябре переселились на фабрику, слились с московской группой.
Теперь от патрулирования города нас освободили. Только охраняли фабрику и создавали запасы.
Мы все превратились в каменщиков и чернорабочих. Часть катакомб отгородили стеной. В катакомбы ведут несколько входов — на зеркальной фабрике прямо из цеха, с Каргамышевской улицы, а также из колодца на улице Фрунзе против дома № 88. Наши катакомбы располагаются на глубине 20—25 метров от поверхности.
В деревянном люке колодца на улице Фрунзе мы просверлили дыру для связи с верхней группой.
14 октября начальник отпустил меня домой, велел попрощаться с семьей, а на другой день он сказал, что последние войска уходят из Одессы и нам пора тоже. До самого вечера маскировали следы своего пребывания. Вместе с саперами какой-то части готовили фабрику к взрыву. Саперы и не думали, что мы здесь остаемся, а мы заранее спустили штормтрап в секретный лаз, чтобы уйти в катакомбы. К вечеру все было готово. Саперы ушли. В девятнадцать часов, когда немного стемнело, Кузьмин, Кольцов, я и Язвицкий зажгли бикфордов шнур, в разных концах фабрики разбросали бутылки с горючей жидкостью. Раздались взрывы, и сразу — море огня. Мне еще не приходилось никогда видеть такого пожара. Может быть, это потому, что я был среди огня, смотрел на все из центра пожара. Мне показалась ужасной эта масса огня, дыма, эта страшная жара. Я не знал, что огонь такой быстрый, что он так стремительно перекидывается с места на место.
И вот с невыразимой тоской глядели мы сквозь пламя на глубокое, зловещее, одновременно лилово-темное и оранжево-светлое небо. В ту ночь мы ушли под землю, спустились вниз.
С нашим связным на поверхности договорились, что он явится на связь через день-другой после того, как Одесса будет занята врагами. Явка у колодца на улице Фрунзе. Должен стукнуть два раза ногой в деревянный люк. Ответ — три удара. Но пришел он на явку в ноябре, а потом написал, что будет присылать за себя кого-то другого. До этого мы и сами кое-что предприняли.
27 октября провели первую разведку. Пошли впятером во главе с Кузьминым. Было часов десять вечера. Дошли до зеркальной фабрики, спустились в нижний ярус. Мы с начальником остались наверху. Где-то послышался выстрел. Кузьмин приказал возвращаться обратно. Сказал — нечего рисковать зря.
Через неделю ходили на Картамышевскую улицу, вернее, под Картамышевскую. Подошли к колодцу. Наверх подниматься не стали — услышали чей-то говор. Нашли разбросанные вещи — это жители укрывались здесь от бомбежки.
Что делать? Связи с поверхностью у нас не было. Кузьмин решил взять «языка» и выяснить через него положение в городе. В ночь на 12 ноября пошли на задание. На стене увидели надпись по-румынски, переписали ее. Потом Гласов прочитал: «Мы вас закрыли, чтобы не выходили. Капитан саперного батальона Митреску».
Мы разобрали какую-то стену и прошли на КП. Здесь раньше находился штаб обороны города, хорошо оборудованный, с крепкими стальными дверями.
Группа продолжала выполнять план. По пути обнаружили, что один колодец, выходивший на поверхность, засыпан полностью, другой наполовину. Жандармы начали нас блокировать. Подойдя к лестнице, которая вела на зеркальную фабрику, мы услышали голоса. Кузьмин приказал залечь. Появились жандармы. Подпустили их и ударили из автоматов.
Румынские, а может, немецкие солдаты сначала отошли, потом вернулись снова, открыли ураганный огонь. Мы ответили и отступили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Дневник, написанный убористым и неровным почерком, состоял из трех школьных тетрадей. На каждой из них, как в следственном деле, указывалось, когда начата тетрадь, сколько в ней страниц и когда закончена запись. Вероятно, автор дневника больше привык иметь дело с материалами расследований, чем с простым описанием событий.
Некоторые страницы были залиты стеарином, на других остались керосиновые пятна — дневник писался при искусственном свете. Кое-где чернила расплылись от сырости, и эти строки можно было прочитать только с большим трудом.
В конце последней тетради лежал заверенный акт, который попался мне на глаза лишь после того, как дневник был прочитан.
ДНЕВНИК, НАЙДЕННЫЙ В КАТАКОМБАХ
Дневник Валентина Тарасова. Тетрадь первая.
Начата: 25 февраля 1943 года. Закончена: 2 марта 1943 года.
Имеет 37 пронумерованных, не сшитых страниц.
25 февраля 1943. Воскресенье, 2 часа ночи.
Прошло полтора года и девять дней, как Одесса оккупирована врагами. Полтора года мы не видели света, и теперь я остался в катакомбах один. Грубо нарушая конспирацию, я должен написать все как было. Я должен буду назвать и фамилии. Почему я иду на это? Нашу одесскую группу в румынской разведке все равно знают. К тому же, кроме меня, вероятно, никого уже не осталось в живых. Я один, и я обязан описать, как все было, чтобы наши ребята из управления не ломали голову, что с нами случилось в дальницких шахтах, какая судьба постигла отряд.
За эти полтора года во многом мое мнение о людях переменилось, события в моих глазах представляются теперь по-другому. Но я буду описывать все так, как представлял себе в то время. Надеюсь на свою память. С этого начинаю писать дневник Последнего в катакомбах.
В начале войны все мы переехали за город, где разместилось одесское управление НКВД. Мы, рядовые сотрудники, патрулировали город, искали ракетчиков, сигнальщиков, которые наводили самолеты противника.
В августе я познакомился с Гласовым. Приехал он из Москвы с группой в шесть человек. Старший лейтенант, знает румынский, французский. Бывал за границей, опытный, бывалый разведчик. Это сказал старший лейтенант Кузьмин, мой начальник. Забыл написать, что в начале войны начальник сделал меня своим «адъютантом». Я оценил это как большое доверие.
Гласов спросил меня — кто я, что умею делать. Я ответил, что по профессии электрик. Старший лейтенант еще спросил меня — хочу ли я остаться в подполье для работы в случае, если Одессу придется отдать врагу. Ответил, что я прежде всего коммунист.
Вскоре было совещание, которое проводил мой прямой начальник. Решили заготовить продовольствие на полгода, оборудовать все, как полагается. Гласов больше молчал и слушал. Его группа должна работать под прикрытием нашего отряда, потом уйдет в глубокий тыл — в разведку дальнего действия.
Выбирали, осматривали катакомбы. Приезжал знающий специалист. Остановились на Дальницких катакомбах. Вход с зеркальной фабрики. На фабрике располагались саперы, которых мы выселили. В сентябре переселились на фабрику, слились с московской группой.
Теперь от патрулирования города нас освободили. Только охраняли фабрику и создавали запасы.
Мы все превратились в каменщиков и чернорабочих. Часть катакомб отгородили стеной. В катакомбы ведут несколько входов — на зеркальной фабрике прямо из цеха, с Каргамышевской улицы, а также из колодца на улице Фрунзе против дома № 88. Наши катакомбы располагаются на глубине 20—25 метров от поверхности.
В деревянном люке колодца на улице Фрунзе мы просверлили дыру для связи с верхней группой.
14 октября начальник отпустил меня домой, велел попрощаться с семьей, а на другой день он сказал, что последние войска уходят из Одессы и нам пора тоже. До самого вечера маскировали следы своего пребывания. Вместе с саперами какой-то части готовили фабрику к взрыву. Саперы и не думали, что мы здесь остаемся, а мы заранее спустили штормтрап в секретный лаз, чтобы уйти в катакомбы. К вечеру все было готово. Саперы ушли. В девятнадцать часов, когда немного стемнело, Кузьмин, Кольцов, я и Язвицкий зажгли бикфордов шнур, в разных концах фабрики разбросали бутылки с горючей жидкостью. Раздались взрывы, и сразу — море огня. Мне еще не приходилось никогда видеть такого пожара. Может быть, это потому, что я был среди огня, смотрел на все из центра пожара. Мне показалась ужасной эта масса огня, дыма, эта страшная жара. Я не знал, что огонь такой быстрый, что он так стремительно перекидывается с места на место.
И вот с невыразимой тоской глядели мы сквозь пламя на глубокое, зловещее, одновременно лилово-темное и оранжево-светлое небо. В ту ночь мы ушли под землю, спустились вниз.
С нашим связным на поверхности договорились, что он явится на связь через день-другой после того, как Одесса будет занята врагами. Явка у колодца на улице Фрунзе. Должен стукнуть два раза ногой в деревянный люк. Ответ — три удара. Но пришел он на явку в ноябре, а потом написал, что будет присылать за себя кого-то другого. До этого мы и сами кое-что предприняли.
27 октября провели первую разведку. Пошли впятером во главе с Кузьминым. Было часов десять вечера. Дошли до зеркальной фабрики, спустились в нижний ярус. Мы с начальником остались наверху. Где-то послышался выстрел. Кузьмин приказал возвращаться обратно. Сказал — нечего рисковать зря.
Через неделю ходили на Картамышевскую улицу, вернее, под Картамышевскую. Подошли к колодцу. Наверх подниматься не стали — услышали чей-то говор. Нашли разбросанные вещи — это жители укрывались здесь от бомбежки.
Что делать? Связи с поверхностью у нас не было. Кузьмин решил взять «языка» и выяснить через него положение в городе. В ночь на 12 ноября пошли на задание. На стене увидели надпись по-румынски, переписали ее. Потом Гласов прочитал: «Мы вас закрыли, чтобы не выходили. Капитан саперного батальона Митреску».
Мы разобрали какую-то стену и прошли на КП. Здесь раньше находился штаб обороны города, хорошо оборудованный, с крепкими стальными дверями.
Группа продолжала выполнять план. По пути обнаружили, что один колодец, выходивший на поверхность, засыпан полностью, другой наполовину. Жандармы начали нас блокировать. Подойдя к лестнице, которая вела на зеркальную фабрику, мы услышали голоса. Кузьмин приказал залечь. Появились жандармы. Подпустили их и ударили из автоматов.
Румынские, а может, немецкие солдаты сначала отошли, потом вернулись снова, открыли ураганный огонь. Мы ответили и отступили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65