Вернее, не запретил, не наложил вето. Хотя евреев, как вестно, люто ненавидел. Уверен был, что разреши Израилю сегодня возникнуть, завтра коалиция арабских стран объявит Израилю войну и сметет его с лица земли до основанья, а затем… А перед всем миром Ёся, значит, будет интернационалист и миротворец. Не вышел фокус. Евреи размолотили арабов за себя и за того парня…
Петр Иванович понимал, конечно, – тюлю порет лысый, однако осаживать Мишку не решался, в гостях как-никак. Только морщился незаметно.
– А что если нам к арабам заехать? – вслух подумала Алка. – У них все и купим. В Вифлееме?
Петр Иванович вздрогнул.
– Да, да! – закивал в зеркале Мишка. – Туда, где Иисус родился! Сейчас там арабский город, одни арабы живут. Машину нашу камнями закидают, а нам отрежут яйца…
– Поедем в Вифлеем, – твердо сказала Алка, притормозила и стала разворачиваться.
Мишка покорно сложил руки на животе.
– Господи Иисусе, спаси, сохрани и помилуй!
Вифлеема никакого не оказалось. Был прокаленный пыльный пригород без единого кустика. Грязно-белые одинаковые двухэтажные дома с плоскими крышами. Пацаны на замызганных улицах гоняли в футбол. О стену терся осел, и минарет торчал на площади. Поехали дальше и уткнулись в некрасивую кубастую церковь.
– Храм Рождества, – сказал Мишка.
– Это… где Иисус родился? – неуверенно предположил Петр Иванович.
– Точно. Хотите, зайдем?
Храм Рождества больше был похож на крепость. Двое трех ворот были замурованы. Алка осталась в машине. Петр Иванович с Мишкой вошли в храм.
– Шестнадцать веков церквушке, – заметил Мишка. – Остальное все покрушили, поломали, кому не лень, а этот вот не тронули почему-то.
Они подошли к алтарю. Петр Иванович, не заметив, чуть не наступил на заделанную в пол серебряную звезду. Рядом со звездой надпись. Мишка перевел: «Здесь Девою Марией рожден Иисус Христос».
Слева от алтаря была большая икона Богородицы. Под иконой стеклянный ящик для пожертвований. Петр Иванович достал портмоне. Засомневался: в одном отделении доллары, в другом – рубли. Мишка помог:
– Не надо доллары, рубли нормально.
Петр Иванович вытянул все русские деньги и сунул в ящик.
Машину за время их отсутствия камнями не закидали, Алку не насиловали. Правда, сидела она с поднятыми стеклами.
Остановились у какой-то лавчонки.
– Садите в машине, – вдруг приказал Петр Иванович. – Я сам. Нужно будет, кликну. Он зашел в магазин,
– Салям алейкум!
Пожилой, обычно одетый араб – костюм, рубашка – перебирал четки. На приветствие кивнул.
– Из Москвы я, – сказал Петр Иванович. – Русский. Поесть надо. А у них шабат назревает. И выпить. – Петр Иванович выразительно пощелкал себя по горлу и пожевал вхолостую.
Араб вышел – за стойки и повел его по магазину. Ткнул пальцем в круглые лепешки: «Пита?» Петр Иванович кивнул, ткнул пальцем в пиво: «Бира?» Опять кивнул Петр Иванович и дальше уже обходился без поводыря. Забуксовал он только на алкоголе. Араб снова пришел на помощь, стал предлагать одну бутылку за другой. На каждой них был нарисован плод, а водку на растениях Петр Иванович отвергал в принципе. Араб наконец достал с полки большую прозрачную бутылку, на которой по-русски было написано «Водка».
– Годится, – кивнул Петр Иванович, – Две.
Расплатился он долларами и подарил арабу притаившуюся в дальнем отделении пятитысячную русскую денежку. Араб от себя кинул в пластиковый мешок Петра Ивановича зажигалку «Крикет» и пакетик орешков. Белозубо улыбнулся.
– Бай-бай.
Петр Иванович в знак дружбы пожал сморщенную коричневую лапку араба.
– Чудеса, – только и сказал Мишка, заглядывая в набитую доверху суму Петра Ивановича.
Но настоящие чудеса ждали Петра Ивановича позже, уже в Иерусалиме.
Проезжая часть улицы была перегорожена.
– Ремонт? – предположил он.
– Шаба-ат, – плохо скрывая застарелое раздражение, проскрипел Мишка.
– Ехать нельзя. Камнями кидать начнут.
– Арабы? – озабоченно спросил Петр Иванович.
– Да нет, евреи. Религиозники, хасиды. В шабат ничего делать нельзя. Работать нельзя. На машине ездите нельзя, По телефону нельзя. Дурь, короче.
– Мишка поморщился. – Одну войну – за этого чуть не просрали. Воевать-то тоже нельзя. Евреи молиться ломанулись, тут арабы к налетели. Еле выкрутились. Алка, давай в объезд!
Машина развернулась.
– И давно у вас эта канитель?
– Давненько, – сказал Мишка. – Три тысячи лет, А может, и все четыре. Раньше-то от этого хоть прок был: неделю работаешь, а в субботу хочешь-не хочешь отдыхаешь, сил набираешь, помолишься, подумаешь, как дальше жить…
– Из машины они вылезли за километр от дома: дом был в полурелигиозном районе.
– Чего ж вы так не продумали, когда квартиру брали?.. – удивился Петр Иванович, вытягивая багажника чемоданы.
Мишка пожал плечами: – Так я же вам сказал; вы приехали к мудакам. Мы сперва квартиру купили, а потом только и стали соображать, что к чему. А продавать вроде жалко, принюхались…
Возле подъезда карабкалась вверх виноградная лоза с гроздьями черного винограда. Петр Иванович отщипнул – сладкий, типа нашей «Изабеллы».
Лифт не работал. Почтовые ящики висели косо. Дверка одного была оторвана.
– Лифт мог бы и работать, – пояснил Мишка, взволакивая чемодан на пятый последний этаж. – Говорю это как профессионал – пять лет в Москве лифтером сидел в отказе. Есть шабатные лифты: кнопки не нажимаешь, лифт сам останавливается на каждом этаже. И Богу хорошо, и грыжи не заработаешь. Это в дорогих домах. А у нас евреи экономят. Выключают на шабат, и все дела.
Алка потянулась к звонку. В это время квартиры напротив вышла дама с выводком детей. Алка резко отдернула руку от кнопки.
– Шабат шолом!
– Шабат шолом, – ответила дама без особой радости, обозревая подозрительно всю компанию. Потом, слава Богу, стала спускаться. Алка раздраженно повела головой – видать, все это крепко ее доставало.
За дверью послышалс
– Мири, открой! – крикнула Алка.
Дверь распахнулась – на пороге стояла маленькая зареванная девочка.
– ама, набей Пашку. Он меня бьёт!.. Петр Иванович замешкался. Алка махнула рукой:
– Идите, ничего…
4
В большой, уродованной боем комнате Мишка, нелепо жестикулируя, доказывал что-то огромному – за метр восемьдесят – румяному толстому балбесу в военной форме. Пилотка торчала у балбеса под погоном. Вопил он не по-русски. На просиженной до пружин зеленой тахте валялась незнакомая Петру Ивановичу винтовка, похожая на удлиненный автомат. Покрывало сбилось на каменный пол.
– Немедленно прекрати, Павел! – орап Мишка. – У нас гость Москвы! Васин Петр Иванович!
Павел замолк. Стало тихо. Мерно гудел, поматывая зарешеченной головой, голубой вентилятор на длинной ноге. Мири, точь-в-точь московская его внучка Машка, такая же зубастенькая, высунув от старания язык, на цыпочках подобралась к братану и со всего размаху заехала ему ногой чуть не по зубам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Петр Иванович понимал, конечно, – тюлю порет лысый, однако осаживать Мишку не решался, в гостях как-никак. Только морщился незаметно.
– А что если нам к арабам заехать? – вслух подумала Алка. – У них все и купим. В Вифлееме?
Петр Иванович вздрогнул.
– Да, да! – закивал в зеркале Мишка. – Туда, где Иисус родился! Сейчас там арабский город, одни арабы живут. Машину нашу камнями закидают, а нам отрежут яйца…
– Поедем в Вифлеем, – твердо сказала Алка, притормозила и стала разворачиваться.
Мишка покорно сложил руки на животе.
– Господи Иисусе, спаси, сохрани и помилуй!
Вифлеема никакого не оказалось. Был прокаленный пыльный пригород без единого кустика. Грязно-белые одинаковые двухэтажные дома с плоскими крышами. Пацаны на замызганных улицах гоняли в футбол. О стену терся осел, и минарет торчал на площади. Поехали дальше и уткнулись в некрасивую кубастую церковь.
– Храм Рождества, – сказал Мишка.
– Это… где Иисус родился? – неуверенно предположил Петр Иванович.
– Точно. Хотите, зайдем?
Храм Рождества больше был похож на крепость. Двое трех ворот были замурованы. Алка осталась в машине. Петр Иванович с Мишкой вошли в храм.
– Шестнадцать веков церквушке, – заметил Мишка. – Остальное все покрушили, поломали, кому не лень, а этот вот не тронули почему-то.
Они подошли к алтарю. Петр Иванович, не заметив, чуть не наступил на заделанную в пол серебряную звезду. Рядом со звездой надпись. Мишка перевел: «Здесь Девою Марией рожден Иисус Христос».
Слева от алтаря была большая икона Богородицы. Под иконой стеклянный ящик для пожертвований. Петр Иванович достал портмоне. Засомневался: в одном отделении доллары, в другом – рубли. Мишка помог:
– Не надо доллары, рубли нормально.
Петр Иванович вытянул все русские деньги и сунул в ящик.
Машину за время их отсутствия камнями не закидали, Алку не насиловали. Правда, сидела она с поднятыми стеклами.
Остановились у какой-то лавчонки.
– Садите в машине, – вдруг приказал Петр Иванович. – Я сам. Нужно будет, кликну. Он зашел в магазин,
– Салям алейкум!
Пожилой, обычно одетый араб – костюм, рубашка – перебирал четки. На приветствие кивнул.
– Из Москвы я, – сказал Петр Иванович. – Русский. Поесть надо. А у них шабат назревает. И выпить. – Петр Иванович выразительно пощелкал себя по горлу и пожевал вхолостую.
Араб вышел – за стойки и повел его по магазину. Ткнул пальцем в круглые лепешки: «Пита?» Петр Иванович кивнул, ткнул пальцем в пиво: «Бира?» Опять кивнул Петр Иванович и дальше уже обходился без поводыря. Забуксовал он только на алкоголе. Араб снова пришел на помощь, стал предлагать одну бутылку за другой. На каждой них был нарисован плод, а водку на растениях Петр Иванович отвергал в принципе. Араб наконец достал с полки большую прозрачную бутылку, на которой по-русски было написано «Водка».
– Годится, – кивнул Петр Иванович, – Две.
Расплатился он долларами и подарил арабу притаившуюся в дальнем отделении пятитысячную русскую денежку. Араб от себя кинул в пластиковый мешок Петра Ивановича зажигалку «Крикет» и пакетик орешков. Белозубо улыбнулся.
– Бай-бай.
Петр Иванович в знак дружбы пожал сморщенную коричневую лапку араба.
– Чудеса, – только и сказал Мишка, заглядывая в набитую доверху суму Петра Ивановича.
Но настоящие чудеса ждали Петра Ивановича позже, уже в Иерусалиме.
Проезжая часть улицы была перегорожена.
– Ремонт? – предположил он.
– Шаба-ат, – плохо скрывая застарелое раздражение, проскрипел Мишка.
– Ехать нельзя. Камнями кидать начнут.
– Арабы? – озабоченно спросил Петр Иванович.
– Да нет, евреи. Религиозники, хасиды. В шабат ничего делать нельзя. Работать нельзя. На машине ездите нельзя, По телефону нельзя. Дурь, короче.
– Мишка поморщился. – Одну войну – за этого чуть не просрали. Воевать-то тоже нельзя. Евреи молиться ломанулись, тут арабы к налетели. Еле выкрутились. Алка, давай в объезд!
Машина развернулась.
– И давно у вас эта канитель?
– Давненько, – сказал Мишка. – Три тысячи лет, А может, и все четыре. Раньше-то от этого хоть прок был: неделю работаешь, а в субботу хочешь-не хочешь отдыхаешь, сил набираешь, помолишься, подумаешь, как дальше жить…
– Из машины они вылезли за километр от дома: дом был в полурелигиозном районе.
– Чего ж вы так не продумали, когда квартиру брали?.. – удивился Петр Иванович, вытягивая багажника чемоданы.
Мишка пожал плечами: – Так я же вам сказал; вы приехали к мудакам. Мы сперва квартиру купили, а потом только и стали соображать, что к чему. А продавать вроде жалко, принюхались…
Возле подъезда карабкалась вверх виноградная лоза с гроздьями черного винограда. Петр Иванович отщипнул – сладкий, типа нашей «Изабеллы».
Лифт не работал. Почтовые ящики висели косо. Дверка одного была оторвана.
– Лифт мог бы и работать, – пояснил Мишка, взволакивая чемодан на пятый последний этаж. – Говорю это как профессионал – пять лет в Москве лифтером сидел в отказе. Есть шабатные лифты: кнопки не нажимаешь, лифт сам останавливается на каждом этаже. И Богу хорошо, и грыжи не заработаешь. Это в дорогих домах. А у нас евреи экономят. Выключают на шабат, и все дела.
Алка потянулась к звонку. В это время квартиры напротив вышла дама с выводком детей. Алка резко отдернула руку от кнопки.
– Шабат шолом!
– Шабат шолом, – ответила дама без особой радости, обозревая подозрительно всю компанию. Потом, слава Богу, стала спускаться. Алка раздраженно повела головой – видать, все это крепко ее доставало.
За дверью послышалс
– Мири, открой! – крикнула Алка.
Дверь распахнулась – на пороге стояла маленькая зареванная девочка.
– ама, набей Пашку. Он меня бьёт!.. Петр Иванович замешкался. Алка махнула рукой:
– Идите, ничего…
4
В большой, уродованной боем комнате Мишка, нелепо жестикулируя, доказывал что-то огромному – за метр восемьдесят – румяному толстому балбесу в военной форме. Пилотка торчала у балбеса под погоном. Вопил он не по-русски. На просиженной до пружин зеленой тахте валялась незнакомая Петру Ивановичу винтовка, похожая на удлиненный автомат. Покрывало сбилось на каменный пол.
– Немедленно прекрати, Павел! – орап Мишка. – У нас гость Москвы! Васин Петр Иванович!
Павел замолк. Стало тихо. Мерно гудел, поматывая зарешеченной головой, голубой вентилятор на длинной ноге. Мири, точь-в-точь московская его внучка Машка, такая же зубастенькая, высунув от старания язык, на цыпочках подобралась к братану и со всего размаху заехала ему ногой чуть не по зубам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17