Но в какой-то миг он медленно развел руками, которые держал сложенными на животе, поднял их к небу (ногти у него были предлинные), и рот его издал звук «и-и-и!».
При этом звуке все рыцари с наставленными копьями двинулись на несчастных курвальдцев.
— Караул! Защищайся! — закричали те. — За топорами, за серпами! — И они разбежались.
Ночью рыцари, воздев глаза к небу, под звуки рогов и бунчуков, двинулись походом на курвальдские селения. Из-за шпалер хмеля и живых изгородей выскакивали крестьяне, вооруженные вилами и садовыми ножами, пытаясь преградить дорогу рыцарям. Но что могли они против безжалостных копий! Прорвав жалкие шеренги защитников, рыцари гнали тяжелых боевых коней на хижины из соломы и камня, слепленных глиной, круша их копытами, глухие к крикам женщин, телят и младенцев. Другие рыцари размахивали горящими факелами, поджигали кровли, сеновалы, хлева, убогие амбары, пока деревни не превращались в вопящие и блеющие костры.
Турризмунд, увлекаемый натиском рыцарей, был потрясен.
— Скажите мне, за что? — кричал он престарелому рыцарю, неотступно держась за ним как за единственным человеком, который мог выслушать его. — Значит, неправда, что вы исполнены любви ко всему сущему! Эй, осторожно, вы затопчете старушку. Как у вас хватает духу свирепствовать против этих обездоленных? На помощь, сейчас загорится люлька! Что вы творите?
— Не смей пытать намерения святого Грааля, неофит! — одернул его престарелый рыцарь. — Не мы это творим: святой Грааль пребывает в нас и нами движет! Предайся его неистовой любви!
Но Турризмунд спешился, чтобы помочь матери, дать ей на руки упавшего младенца.
— Не надо, не забирайте всего урожая! Я столько трудился! — взывал какой-то старик. Турризмунд очутился рядом с ним.
— Отдай мешок, разбойник! — Он кинулся на рыцаря и вырвал у него добычу.
— Благослови тебя Бог. Поди к нам! — звали его те из бедняков, что пытались еще сопротивляться вилами, ножами и топорами, укрываясь под защитой какой-нибудь стены.
— Становитесь полукругом, навалимся все разом, — крикнул Турризмунд и встал во главе крестьянского ополчения.
Прогоняя грабителей из домов, он очутился лицом к лицу с престарелым собеседником и еще двумя рыцарями с факелами в руках.
— Он предатель, взять его!
Завязалась большая драка. Курвальдцы налетели с рожнами, женщины и дети бросали камни. Вдруг затрубил рог: «Отступление!» Под натиском курвальдцев рыцари в нескольких местах подались назад и теперь выметались из деревни.
Тот отряд, который окружил Турризмунда, тоже отступил.
— Прочь, братья! — крикнул престарелый. — Устремимся туда, куда влечет нас Грааль!
— Да восторжествует Грааль! — прокричали остальные, поворачивая коней.
— Ура! Ты спас нас! — Крестьяне столпились вокруг Турризмунда. — Ты хоть и рыцарь, но великодушный. Наконец-то отыскался такой! Оставайся с нами! Скажи, чего ты хочешь: мы все тебе дадим.
— Теперь... чего я хочу... не знаю сам... — лепетал Турризмунд.
— И мы ничего не знали, не знали даже, что мы люди, до этого сражения... А теперь нам кажется, что мы можем... хотим... должны делать все... Даже если... такой ценой. — И они отворачивались, оплакивая своих погибших.
— Я не могу с вами остаться... Я не знаю, кто я... Прощайте! — Турризмунд помчался прочь во весь опор.
— Возвращайся! — кричали ему жители, но конь уносил его все дальше от деревни, от леса Грааля, от Курвальдии.
Турризмунд снова стал скитаться от племени к племени. Прежде он пренебрегал всеми почестями, всеми удовольствиями, мечтая о Священном ордене рыцарей Грааля как о единственном идеале. Теперь же, когда от мечты не осталось и следа, что еще могло поддерживать его в скитаниях?
Он кормился дикими плодами в лесах, бобовой похлебкой в монастырях, когда они попадались по дороге, морскими ежами на скалистых берегах. И вот, на песчаном берегу Бретани, ища ежей в приморской пещере, он замечает спящую женщину.
И та тоска, что погнала его по миру, — тоска по лугам в мягком бархате трав, тронутых низко стелющимся ветерком, по ясным и пасмурным дням, — наконец-то при виде опущенных ресниц, длинных и черных, при виде пухлых бледных щек, и всей нежности этого вольно раскинувшегося тела, и руки, покоящейся на полной груди, и мягких распустившихся волос, при виде губ, бедра, пальца ноги тоска эта стихает и уходит.
Склонившись, он рассматривал ее, когда Софрония открыла глаза.
— Вы не сделаете мне зла, — мягко сказала она. — Чего вы ищете среди этих пустынных скал?
— Я ищу того, чего мне всегда не хватало, а что это — я узнал только сейчас, когда вас увидел. Как вы попали сюда на берег?
— Я была монахиней, но по принуждению должна была стать женой одного поклонника Магомета, однако этого не случилось, потому что я была триста шестьдесят пятой и вмешательство христианского оружия привело меня сюда, причем, возвращаясь, я стала жертвой кораблекрушения, подобно тому как покинула эти берега, став жертвой набега свирепых пиратов.
— Понимаю. И вы здесь одна?
— Мой спаситель отправился в императорскую ставку, чтобы покончить там, как я поняла, с некоторыми формальностями.
— Мне бы хотелось предложить вам стать под защиту моего меча, но я боюсь, как бы чувство, загоревшееся во мне, едва я вас увидел, не претворилось в такие намерения, которые вы едва ли сочтете честными.
— О, не тревожьтесь, я столько всего видела! Хотя всякий раз, как доходит до дела, выскакивает мой спаситель, всегда один и тот же.
— Он и сегодня появится?
— Кто знает!
— Как вас зовут?
— Азира или сестра Пальмира. Смотря по тому где: в серале султана или в монастыре.
— Азира, мне кажется, я всегда вас любил... и уже терял с вами разум...
XI
Карл Великий скакал к Бретонскому побережью.
— Посмотрим, посмотрим, Агилульф де Гвильдиверн, не волнуйтесь. Если вы говорите правду, если эта женщина еще девственна, как пятнадцать лет назад, то нечего и говорить, вы по праву были посвящены в рыцари, а тот юнец хотел нас надуть. Чтобы удостовериться, я прихватил в свиту повивальную бабку, которая знает толк во всем, что касается женщин, не то что мы, солдаты...
Старушка, которую погрузили на лошадь Гурдулу, стрекотала:
— Да уж конечно, ваше величество, все будет сделано как следует, даже если родится двойня.
Она была глуха и покуда не поняла, в чем дело.
Первыми в грот входят два офицера свиты с факелами. Выходят они в смущении.
— Ваше величество, девственница лежит в объятиях молодого солдата.
Любовников выволакивают пред лицо императора.
— Софрония, ты! — кричит Агилульф. Карл велит молодому воину поднять забрало.
— Турризмунд!
Турризмунд бросается к Софронии.
— Так ты Софрония? О, моя мать!
— Вы знаете этого юношу, Софрония? — спрашивает император.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
При этом звуке все рыцари с наставленными копьями двинулись на несчастных курвальдцев.
— Караул! Защищайся! — закричали те. — За топорами, за серпами! — И они разбежались.
Ночью рыцари, воздев глаза к небу, под звуки рогов и бунчуков, двинулись походом на курвальдские селения. Из-за шпалер хмеля и живых изгородей выскакивали крестьяне, вооруженные вилами и садовыми ножами, пытаясь преградить дорогу рыцарям. Но что могли они против безжалостных копий! Прорвав жалкие шеренги защитников, рыцари гнали тяжелых боевых коней на хижины из соломы и камня, слепленных глиной, круша их копытами, глухие к крикам женщин, телят и младенцев. Другие рыцари размахивали горящими факелами, поджигали кровли, сеновалы, хлева, убогие амбары, пока деревни не превращались в вопящие и блеющие костры.
Турризмунд, увлекаемый натиском рыцарей, был потрясен.
— Скажите мне, за что? — кричал он престарелому рыцарю, неотступно держась за ним как за единственным человеком, который мог выслушать его. — Значит, неправда, что вы исполнены любви ко всему сущему! Эй, осторожно, вы затопчете старушку. Как у вас хватает духу свирепствовать против этих обездоленных? На помощь, сейчас загорится люлька! Что вы творите?
— Не смей пытать намерения святого Грааля, неофит! — одернул его престарелый рыцарь. — Не мы это творим: святой Грааль пребывает в нас и нами движет! Предайся его неистовой любви!
Но Турризмунд спешился, чтобы помочь матери, дать ей на руки упавшего младенца.
— Не надо, не забирайте всего урожая! Я столько трудился! — взывал какой-то старик. Турризмунд очутился рядом с ним.
— Отдай мешок, разбойник! — Он кинулся на рыцаря и вырвал у него добычу.
— Благослови тебя Бог. Поди к нам! — звали его те из бедняков, что пытались еще сопротивляться вилами, ножами и топорами, укрываясь под защитой какой-нибудь стены.
— Становитесь полукругом, навалимся все разом, — крикнул Турризмунд и встал во главе крестьянского ополчения.
Прогоняя грабителей из домов, он очутился лицом к лицу с престарелым собеседником и еще двумя рыцарями с факелами в руках.
— Он предатель, взять его!
Завязалась большая драка. Курвальдцы налетели с рожнами, женщины и дети бросали камни. Вдруг затрубил рог: «Отступление!» Под натиском курвальдцев рыцари в нескольких местах подались назад и теперь выметались из деревни.
Тот отряд, который окружил Турризмунда, тоже отступил.
— Прочь, братья! — крикнул престарелый. — Устремимся туда, куда влечет нас Грааль!
— Да восторжествует Грааль! — прокричали остальные, поворачивая коней.
— Ура! Ты спас нас! — Крестьяне столпились вокруг Турризмунда. — Ты хоть и рыцарь, но великодушный. Наконец-то отыскался такой! Оставайся с нами! Скажи, чего ты хочешь: мы все тебе дадим.
— Теперь... чего я хочу... не знаю сам... — лепетал Турризмунд.
— И мы ничего не знали, не знали даже, что мы люди, до этого сражения... А теперь нам кажется, что мы можем... хотим... должны делать все... Даже если... такой ценой. — И они отворачивались, оплакивая своих погибших.
— Я не могу с вами остаться... Я не знаю, кто я... Прощайте! — Турризмунд помчался прочь во весь опор.
— Возвращайся! — кричали ему жители, но конь уносил его все дальше от деревни, от леса Грааля, от Курвальдии.
Турризмунд снова стал скитаться от племени к племени. Прежде он пренебрегал всеми почестями, всеми удовольствиями, мечтая о Священном ордене рыцарей Грааля как о единственном идеале. Теперь же, когда от мечты не осталось и следа, что еще могло поддерживать его в скитаниях?
Он кормился дикими плодами в лесах, бобовой похлебкой в монастырях, когда они попадались по дороге, морскими ежами на скалистых берегах. И вот, на песчаном берегу Бретани, ища ежей в приморской пещере, он замечает спящую женщину.
И та тоска, что погнала его по миру, — тоска по лугам в мягком бархате трав, тронутых низко стелющимся ветерком, по ясным и пасмурным дням, — наконец-то при виде опущенных ресниц, длинных и черных, при виде пухлых бледных щек, и всей нежности этого вольно раскинувшегося тела, и руки, покоящейся на полной груди, и мягких распустившихся волос, при виде губ, бедра, пальца ноги тоска эта стихает и уходит.
Склонившись, он рассматривал ее, когда Софрония открыла глаза.
— Вы не сделаете мне зла, — мягко сказала она. — Чего вы ищете среди этих пустынных скал?
— Я ищу того, чего мне всегда не хватало, а что это — я узнал только сейчас, когда вас увидел. Как вы попали сюда на берег?
— Я была монахиней, но по принуждению должна была стать женой одного поклонника Магомета, однако этого не случилось, потому что я была триста шестьдесят пятой и вмешательство христианского оружия привело меня сюда, причем, возвращаясь, я стала жертвой кораблекрушения, подобно тому как покинула эти берега, став жертвой набега свирепых пиратов.
— Понимаю. И вы здесь одна?
— Мой спаситель отправился в императорскую ставку, чтобы покончить там, как я поняла, с некоторыми формальностями.
— Мне бы хотелось предложить вам стать под защиту моего меча, но я боюсь, как бы чувство, загоревшееся во мне, едва я вас увидел, не претворилось в такие намерения, которые вы едва ли сочтете честными.
— О, не тревожьтесь, я столько всего видела! Хотя всякий раз, как доходит до дела, выскакивает мой спаситель, всегда один и тот же.
— Он и сегодня появится?
— Кто знает!
— Как вас зовут?
— Азира или сестра Пальмира. Смотря по тому где: в серале султана или в монастыре.
— Азира, мне кажется, я всегда вас любил... и уже терял с вами разум...
XI
Карл Великий скакал к Бретонскому побережью.
— Посмотрим, посмотрим, Агилульф де Гвильдиверн, не волнуйтесь. Если вы говорите правду, если эта женщина еще девственна, как пятнадцать лет назад, то нечего и говорить, вы по праву были посвящены в рыцари, а тот юнец хотел нас надуть. Чтобы удостовериться, я прихватил в свиту повивальную бабку, которая знает толк во всем, что касается женщин, не то что мы, солдаты...
Старушка, которую погрузили на лошадь Гурдулу, стрекотала:
— Да уж конечно, ваше величество, все будет сделано как следует, даже если родится двойня.
Она была глуха и покуда не поняла, в чем дело.
Первыми в грот входят два офицера свиты с факелами. Выходят они в смущении.
— Ваше величество, девственница лежит в объятиях молодого солдата.
Любовников выволакивают пред лицо императора.
— Софрония, ты! — кричит Агилульф. Карл велит молодому воину поднять забрало.
— Турризмунд!
Турризмунд бросается к Софронии.
— Так ты Софрония? О, моя мать!
— Вы знаете этого юношу, Софрония? — спрашивает император.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110