«О-о, о-о!»
– Операция прошла благополучно, легко прошла, если это слово применимо в данном случае. Сегодня Икуко решила подняться на гору Роккодзан. А я немного простужен и остался дома…
Мое первое «я» болтало легко и свободно. Нельзя даже было сказать, что я лгал, просто мне казалось, что с помощью слов реальный мир можно изменять сколько угодно, обращая его в прошлое и будущее. Я не виделся с Икуко Савада после операции. Я отвез ее в больницу и бросил там. Когда я позвонил, сестра сказала, что у нее сильное кровотечение и она слаба, как подыхающая собака, – именно это сравнение она употребила. «Будь я лже-Джери Луисом, я бы места себе не нашел. А так ко мне это не имеет никакого отношения», – подумал я и мгновенно забыл обо всем, сосредоточившись на собственных горестях. Я не собирался лгать. Я говорил, что операция у Икуко Савада прошла благополучно, потому что на вершине Роккодзан, все еще покрытой снегом, мне мерещилась счастливая, радостная Икуко Савада, и щеки у нее на зимнем солнце горели румянцем. Хотя на самом деле я ни разу не видел, чтобы щеки у нее были румяные!
– Итак, вы собираетесь вступить в законный брак и родить брата или сестру тому, кто оказался под несчастливой звездой. Во всяком случае, над этим стоит подумать. Я вас, разумеется, не принуждаю. Больше того, я не могу даже сказать, что это – мое самое горячее желание, так что отвечайте честно и откровенно. Или, может быть, для вас это – интрижка?
Я думаю, Икуко хочет, чтобы мы поженились. Думаю, ей будет приятно родить оказавшемуся под несчастливой звездой много братьев и сестер. Другого способа для нее излечиться от душевной и физической травмы я не вижу. То же и для меня. Она сейчас легкомысленно уверена, что никакой травмы не было и нет, но на дне сознания сочится кровь и ее так много, что она залила даже пружинный матрас.
Кипяток превратился в холодную воду, она стала высыхать на теле, и только волосы еще блестели влагой. «Плоть – бессмыслица», – твердило мое первое «я». Второе «я» рвалось на улицу, чтобы разыскать Кана, и все еще рыдало, терзаемое призраком экспресса. От чистосердечного порыва я даже засветился, точно медный. Я со стороны смотрел на себя голого, обкрученного черным телефонным шнуром, точно это моя парадная одежда, и в смертельном напряжении шепчущего своим самым сладким голосом:
– Я хотел бы попросить у вас согласия на нашу женитьбу.
После небольшой паузы гнусавый старческий голос, будто кто-то посторонний вмешался в наш разговор, ответил:
– Уговорить мать будет нелегким делом. Да просто не знаю, как все это будет. Вы меня заинтересовали еще при первой нашей встрече. Человек, занимающийся политикой, приближается к вожделенной власти лишь к старости, когда позади – целая серия надувательств. Все дело в том, обведут тебя вокруг пальца или победишь ты. А иногда трудно определить, кто победил. Но так или иначе, я, знаете, не из тех, кто особенно рассчитывает на зятя… Во всяком случае, постараюсь уговорить жену.
В ту минуту я не испытывал никакого интереса ни к Икуко Савада, ни к ее отцу. Я успокоился. Но вдруг совершенно неожиданно из глаз у меня полились слезы, закапали на живот, потекли по ляжкам, это произошло, когда я услышал свою болтовню:
– Я думаю, вы тоже поймете: я не тот человек, который ставит на тестя. Для этого я слишком горд.
Тоёхико Савада молниеносно, буквально кошачьим прыжком придал разговору другое направление. Его, несомненно, тяготил этот становившийся все более эмоциональным диалог. Я тоже немного растерялся от нахлынувшей на меня сентиментальности и поэтому облегченно вздохнул, когда политик переменил тему разговора.
– Кстати, какие-то студенты прислали мне письмо, полное угроз, – сказал он сухо, бесстрастно, таким тоном, точно читал лекцию, в голосе его звучало любопытство, никакого осуждения. – Они узнали, что вы получили от меня чек. Не держу ли я вас при себе в качестве шпиона? Не заставлял ли я вас проникнуть в самую гущу студенческого движения? Новый курс в области образования – вот чего я решил добиваться в палате представителей. В студенческом движении нет людей, достаточно глубоко разбирающихся в политике, но я интересуюсь этим движением настолько, что не прочь бы и в самом деле направить туда своего осведомителя. Так что эти люди попали в точку. Они, кажется, схватили вас, допрашивали, но так ничего и не добились. Это правда? И вы им не раскрыли эту историю с чеком. Я думаю, вам можно доверять.
Из меня разом выветрился и цинизм, и героин, и страшной тяжестью обрушилась ночь в общежитии и позорная пытка. Задыхаясь, я опустил трубку на голый живот. Меня охватил страх.
– Если вы выступите с показаниями в парламенте, вы устроите им сенсационную ловушку – насилие со стороны «левых» студентов! Какие же эти студенты дураки, собственными руками прислали мне вещественное доказательство. Они почему-то уверены, что вы не привлечете их к ответственности. Может быть, они убеждены, что этот чек отразится на моей политической карьере? Ладно, когда вернетесь в Токио, мы все это обсудим и перейдем в наступление.
У меня ёкнуло под ложечкой.
– А-а.
– Вы что-то сказали?
– Я им, конечно, отомщу. Но выступить с показаниями в парламенте я не смогу. Нет, выступить я ни за что не смогу.
– Прекрасно! – весело, точно дьявол-искусптель, воскликнул политик, не обращая никакого внимания на мой ответ.
– Выступить с показаниями в парламенте для меня…
– Не падайте духом. Больше бодрости! Как только вернетесь в Токио, сразу же позвоните.
– Хорошо, – тихо прошептал я, не в силах сопротивляться, и до моего уха донесся энергичный щелчок – это Тоёхико Савада положил трубку.
Я тоже положил трубку. Меня охватил страх и отчаяние, стоило мне представить себе, как я, жалкий и униженный, стою у барьера свидетелей и перед посторонними людьми, перед всей Японией признаюсь в своем позоре.
Но в то же время я не собирался оставить без возмездия причиненное мне зло. Трясясь, как капризный ребенок, я с воем повалился на спину. Я ударился головой о стену, из глаз фейерверком брызнули слезы. Снова зазвонил телефон.
– Это я, дорогой, – произнес ставший мягко-призывным голос Икуко Савада. У меня было ощущение, будто это шепчет мой собственный голос. Ведь люди во всем мире, когда на них в темноте набрасывается собака, шепчут дьявольски-ласковым голосом: «Это я».
– О, прости, я до сих пор не навестил тебя, – сказал я покаянно. В самом голосе Икуко Савада было принуждение к покаянию.
– Неважно. Ведь мы обо всем договорились, правда ведь? – сказала нежно Икуко. Я чуть по подпрыгнул, у меня было такое чувство, будто Икуко знает о нашем разговоре с Тоёхико Савада о женитьбе.
– Да, верно. Но все-таки мне не следовало бросать тебя одну, – сказал я, ненавидя себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
– Операция прошла благополучно, легко прошла, если это слово применимо в данном случае. Сегодня Икуко решила подняться на гору Роккодзан. А я немного простужен и остался дома…
Мое первое «я» болтало легко и свободно. Нельзя даже было сказать, что я лгал, просто мне казалось, что с помощью слов реальный мир можно изменять сколько угодно, обращая его в прошлое и будущее. Я не виделся с Икуко Савада после операции. Я отвез ее в больницу и бросил там. Когда я позвонил, сестра сказала, что у нее сильное кровотечение и она слаба, как подыхающая собака, – именно это сравнение она употребила. «Будь я лже-Джери Луисом, я бы места себе не нашел. А так ко мне это не имеет никакого отношения», – подумал я и мгновенно забыл обо всем, сосредоточившись на собственных горестях. Я не собирался лгать. Я говорил, что операция у Икуко Савада прошла благополучно, потому что на вершине Роккодзан, все еще покрытой снегом, мне мерещилась счастливая, радостная Икуко Савада, и щеки у нее на зимнем солнце горели румянцем. Хотя на самом деле я ни разу не видел, чтобы щеки у нее были румяные!
– Итак, вы собираетесь вступить в законный брак и родить брата или сестру тому, кто оказался под несчастливой звездой. Во всяком случае, над этим стоит подумать. Я вас, разумеется, не принуждаю. Больше того, я не могу даже сказать, что это – мое самое горячее желание, так что отвечайте честно и откровенно. Или, может быть, для вас это – интрижка?
Я думаю, Икуко хочет, чтобы мы поженились. Думаю, ей будет приятно родить оказавшемуся под несчастливой звездой много братьев и сестер. Другого способа для нее излечиться от душевной и физической травмы я не вижу. То же и для меня. Она сейчас легкомысленно уверена, что никакой травмы не было и нет, но на дне сознания сочится кровь и ее так много, что она залила даже пружинный матрас.
Кипяток превратился в холодную воду, она стала высыхать на теле, и только волосы еще блестели влагой. «Плоть – бессмыслица», – твердило мое первое «я». Второе «я» рвалось на улицу, чтобы разыскать Кана, и все еще рыдало, терзаемое призраком экспресса. От чистосердечного порыва я даже засветился, точно медный. Я со стороны смотрел на себя голого, обкрученного черным телефонным шнуром, точно это моя парадная одежда, и в смертельном напряжении шепчущего своим самым сладким голосом:
– Я хотел бы попросить у вас согласия на нашу женитьбу.
После небольшой паузы гнусавый старческий голос, будто кто-то посторонний вмешался в наш разговор, ответил:
– Уговорить мать будет нелегким делом. Да просто не знаю, как все это будет. Вы меня заинтересовали еще при первой нашей встрече. Человек, занимающийся политикой, приближается к вожделенной власти лишь к старости, когда позади – целая серия надувательств. Все дело в том, обведут тебя вокруг пальца или победишь ты. А иногда трудно определить, кто победил. Но так или иначе, я, знаете, не из тех, кто особенно рассчитывает на зятя… Во всяком случае, постараюсь уговорить жену.
В ту минуту я не испытывал никакого интереса ни к Икуко Савада, ни к ее отцу. Я успокоился. Но вдруг совершенно неожиданно из глаз у меня полились слезы, закапали на живот, потекли по ляжкам, это произошло, когда я услышал свою болтовню:
– Я думаю, вы тоже поймете: я не тот человек, который ставит на тестя. Для этого я слишком горд.
Тоёхико Савада молниеносно, буквально кошачьим прыжком придал разговору другое направление. Его, несомненно, тяготил этот становившийся все более эмоциональным диалог. Я тоже немного растерялся от нахлынувшей на меня сентиментальности и поэтому облегченно вздохнул, когда политик переменил тему разговора.
– Кстати, какие-то студенты прислали мне письмо, полное угроз, – сказал он сухо, бесстрастно, таким тоном, точно читал лекцию, в голосе его звучало любопытство, никакого осуждения. – Они узнали, что вы получили от меня чек. Не держу ли я вас при себе в качестве шпиона? Не заставлял ли я вас проникнуть в самую гущу студенческого движения? Новый курс в области образования – вот чего я решил добиваться в палате представителей. В студенческом движении нет людей, достаточно глубоко разбирающихся в политике, но я интересуюсь этим движением настолько, что не прочь бы и в самом деле направить туда своего осведомителя. Так что эти люди попали в точку. Они, кажется, схватили вас, допрашивали, но так ничего и не добились. Это правда? И вы им не раскрыли эту историю с чеком. Я думаю, вам можно доверять.
Из меня разом выветрился и цинизм, и героин, и страшной тяжестью обрушилась ночь в общежитии и позорная пытка. Задыхаясь, я опустил трубку на голый живот. Меня охватил страх.
– Если вы выступите с показаниями в парламенте, вы устроите им сенсационную ловушку – насилие со стороны «левых» студентов! Какие же эти студенты дураки, собственными руками прислали мне вещественное доказательство. Они почему-то уверены, что вы не привлечете их к ответственности. Может быть, они убеждены, что этот чек отразится на моей политической карьере? Ладно, когда вернетесь в Токио, мы все это обсудим и перейдем в наступление.
У меня ёкнуло под ложечкой.
– А-а.
– Вы что-то сказали?
– Я им, конечно, отомщу. Но выступить с показаниями в парламенте я не смогу. Нет, выступить я ни за что не смогу.
– Прекрасно! – весело, точно дьявол-искусптель, воскликнул политик, не обращая никакого внимания на мой ответ.
– Выступить с показаниями в парламенте для меня…
– Не падайте духом. Больше бодрости! Как только вернетесь в Токио, сразу же позвоните.
– Хорошо, – тихо прошептал я, не в силах сопротивляться, и до моего уха донесся энергичный щелчок – это Тоёхико Савада положил трубку.
Я тоже положил трубку. Меня охватил страх и отчаяние, стоило мне представить себе, как я, жалкий и униженный, стою у барьера свидетелей и перед посторонними людьми, перед всей Японией признаюсь в своем позоре.
Но в то же время я не собирался оставить без возмездия причиненное мне зло. Трясясь, как капризный ребенок, я с воем повалился на спину. Я ударился головой о стену, из глаз фейерверком брызнули слезы. Снова зазвонил телефон.
– Это я, дорогой, – произнес ставший мягко-призывным голос Икуко Савада. У меня было ощущение, будто это шепчет мой собственный голос. Ведь люди во всем мире, когда на них в темноте набрасывается собака, шепчут дьявольски-ласковым голосом: «Это я».
– О, прости, я до сих пор не навестил тебя, – сказал я покаянно. В самом голосе Икуко Савада было принуждение к покаянию.
– Неважно. Ведь мы обо всем договорились, правда ведь? – сказала нежно Икуко. Я чуть по подпрыгнул, у меня было такое чувство, будто Икуко знает о нашем разговоре с Тоёхико Савада о женитьбе.
– Да, верно. Но все-таки мне не следовало бросать тебя одну, – сказал я, ненавидя себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103