Шевелю задницей.
– АЙ-АЙ, СЭР!
– Ну, гнида, докладывай. Почему рядовой Пайл после отбоя не в койке? Почему у рядового Пайла оружие в руках? Почему ты до сих пор ему кишки не вытоптал?
– СЭР, рядовой обязан доложить инструктору, что у рядового... Пайла... полный магазин, магазин примкнут и оружие готово к бою, СЭР.
Сержант Герхайм глядит на Леонарда и кивает головой. Тяжело вздыхает. Комендор-сержант Герхайм выглядит невероятно смешно: белоснежное исподнее, красные резиновые шлепанцы, волосатые ноги, покрытые наколками предплечья, пивной животик и рожа цвета свежей говядины, а над всем этим, на лысой башке – зеленый с коричневым «Медвежонок Смоуки».
Наш старший инструктор вкладывает все свои недюжинные способности по устрашению личного состава в голос, который как никогда похож на голос Джона Уэйна на Сирубачи:
– Слушай сюда, рядовой Пайл. Приказываю – положить оружие на шконку и -
– НЕТ! Я ЕЕ НЕ ОТДАМ! ОНА – МОЯ! СЛЫШИШЬ? ОНА – МОЯ! Я ЛЮБЛЮ ЕЕ!
Комендор-сержант Герхайм окончательно выходит из себя.
– СЛУШАЙ СЮДА, ДРАНЫЙ СРАНЫЙ ГОВНЮК. ПРИКАЗЫВАЮ ОТДАТЬ МНЕ ЭТО ОРУЖИЕ, ИЛИ Я ТЕБЕ ОТОРВУ ЯЙЦА И ЗАБЬЮ ИХ В ТВОЮ КОСТЛЯВУЮ ГЛОТКУ! СЛЫШИШЬ МЕНЯ, МОРПЕХ? ДА Я ИЗ ТЕБЯ СЕРДЦЕ СЕЙЧАС ВЫШИБУ, МАТЬ ТВОЮ!
Леонард направляет ствол прямо в сердце сержанту Герхайму, ласкает предохранительную скобу, нежно поглаживает спусковой крючок...
И вдруг сержант Герхайм стихает. И выражением глаз, и всем своим обликом он становится похож на странника, вернувшегося домой. Он – хозяин, и ему в полной мере подвластны и он сам, и мир, в котором он живет. Лицо его обретает какую-то леденящую кровь красоту, по мере того как темная сторона его натуры выползает наружу. Он улыбается. В этой улыбке нет ни капли дружелюбия, эта улыбка исполнена зла, как будто это не сержант Герхайм, а оборотень, человек-волк, обнаживший клыки.
– Рядовой Пайл, я горжусь -
Бум.
Стальная накладка приклада толкает Леонарда в плечо.
Пуля калибра 7,62 мм, остроконечная, в медной оболочке разрывает сержанту Герхайму спину.
Он падает.
Мы все замираем, уставившись на сержанта Герхайма.
Сержант Герхайм приподнимается и садится, как будто ничего не произошло. На какую-то секунду мы вздыхаем с облегчением. Леонард промахнулся! А затем темная кровь толчком выплескивается из крохотной дырочки на груди сержанта Герхайма. Красное кровяное пятно распускается на белоснежном белье как цветок неземной красоты. Выпученные глаза сержанта Герхайма заворожено глядят на эту кровавую розу на груди. Он поднимает взгляд на Леонарда. Прищуривается. И оседает, с улыбкой оборотня, застывшей на губах.
Я должен что-то сделать – как ни ничтожна должность дневального, но все же я при исполнении.
– Слушай, как там, Леонард, мы все – твои братаны, братья твои, друган. Я ведь твой сосед по шконке. Я -
– Конечно, – говорит Ковбой. – Тихо, Леонард, не гоношись. Мы же тебе зла не желаем.
– Так точно, – говорит рядовой Барнард.
Леонард никого не слышит.
– Вы видели, как он на нее смотрел? Видели? Я знаю, чего он хотел. Знаю... Этот жирный боров и его вонючий -
– Леонард...
– А мы можем вас всех убить. И вы это знаете. – Леонард ласково поглаживает винтовку. – Вы же знаете, что мы с Шарлин можем вас всех убить?
Леонард наводит винтовку мне в лицо.
На винтовку я не гляжу. Я смотрю Леонарду прямо в глаза.
Я знаю, что Леонард слишком слаб, чтобы в полной мере управлять своим смертоносным орудием. Винтовка – лишь инструмент, а убивает закаленное сердце. А Леонард – это прибор с дефектом, который не способен управлять той силой, которую должен собрать и выбросить из себя. Сержант Герхайм ошибался – он не смог разглядеть, что Леонард как стеклянная винтовка, которая разлетится вдребезги после первого же выстрела. Леонард слишком слаб, чтобы собрать всю мощь взрыва внутри себя и выстрелить холодной черной пулей своей воли.
Леонард улыбается нам всем, и это – прощальная улыбка на лице смерти, жуткий оскал черепа.
Выражение этой улыбки меняется – удивление, смятение, ужас, тем временем винтовка Леонарда покачивается вверх-вниз, а потом Леонард вставляет черный стальной ствол в рот.
– НЕТ! Не -
Бум.
Леонард замертво падает на палубу. Его голова превратилась в жуткую мешанину из крови, лицевых костей, черепных жидкостей, выбитых зубов и рваных тканей. Кожа – какая-то ненастоящая, как пластмасса.
Гражданские, понятное дело, как обычно, потребуют расследования. Но в ходе этого расследования рекруты взвода 30-92 покажут, что рядовой Пратт, хотя и обладал высокой мотивацией к службе, входил однако в число тех десяти процентов с некомплектом, из-за которого им нельзя служить в возлюбленном нами Корпусе.
Сержант Герхайм по-прежнему улыбается. Он был хорошим инструктором. «Погибать вот для чего мы здесь. – любил он повторять. – От крови трава растет лучше». Если б сержант Герхайм мог сейчас говорить, он бы объяснил Леонарду, почему мы влюбляемся в оружие, а оно не отвечает нам взаимностью. И еще он добавил бы: «Благодарю за службу».
Я выключаю верхний свет.
Объявляю: «Приготовиться к отбою».
– ОТБОЙ!
Взвод падает на сотню шконок.
Внутри меня – холод и одиночество. Но я не одинок. По всему Пэррис-Айленду нас тысячи и тысячи. А по всему свету – сотни тысяч.
Пытаюсь заснуть...
Лежа на шконке, притягиваю к себе винтовку. Она начинает со мной разговаривать. Слова вытекают из дерева и металла и вливаются в руки. Она рассказывает мне, что и как я должен делать.
Моя винтовка – надежное орудие смерти. Моя винтовка – из черной стали. Это наши, человеческие тела – мешки, наполненные кровью, их так легко проткнуть и слить эту кровь, но наши надежные орудия смерти так просто не испортить.
Я прижимаю винтовку к груди, с великой нежностью, будто это священная реликвия, волшебный жезл, отделанный серебром и железом, с прикладом из тикового дерева, с золотыми пулями, хрустальным затвором и бриллиантами на прицеле. Мое оружие мне послушно. Я просто подержу в руках Ванессу, винтовочку мою. Я обниму ее. Я просто чуть-чуть ее подержу... И, докуда смогу, буду прятаться ото всех в этом страшном сне.
Кровь выплескивается из ствола винтовки и заливает мне руки. Кровь течет. Кровь расплывается живыми кусочками. Каждый кусочек – паук. Миллионы и миллионы крохотных красных паучков ползут по рукам, по лицу, заползают в рот...
Тишина. И в этой темноте сто человек, как один, начинают читать молитву.
Я гляжу на Ковбоя, затем – на рядового Барнарда. Они все понимают. Холодные оскалы смерти застыли на их лицах. Они мне кивают.
Новоиспеченные солдаты морской пехоты из моего взвода лежат по стойке «смирно», вытянувшись горизонтально на шконках, винтовки прижаты к груди.
Солдаты морской пехоты застыли в ожидании, сотня оборотней-волчат с оружием в руках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41