Подобное происходило также перед чемпионатом мира и было связано с именем защитника Вольфганга Функеля из Юрдингена. В то же время за Франка Нойбарта из Бремена не прокукарекал ни один петух. Почему же? Ведь Фёллер, Литтбарски, Румменигге были травмированы, появилась возможность попробовать новых игроков. При трех травмированных игроках нападения наша команда оказалась крайне ослабленной – но никто не предложил отправить в Мексику нападающего Нойбарта. Складывалось впечатление, что идет своего рода (непроизвольная?) кампания дезинформации. А у бременца не было своего лобби.
На задней же линии мы, напротив, имели отличный подбор игроков. Тем не менее повсюду можно было прочесть, как хорошо играет Функель. Да, он неплох. Но главное – у него есть лобби, прелестная маленькая разница в сравнении с Нойбартом.
Другой пример. На этот раз того, насколько тяжело бывает оправдывать ожидания, которые порождает в отношении тебя у публики пресса. Большой талант Бернд Шустер так и не решился вернуться в сборную. Из страха перед газетами. «…А если я начну плохо? Если произойдет со мной еще что-нибудь? – размышлял он, не находя уверенности в себе. – Тогда пресса, воспевающая меня сегодня, потребует выставить меня из сборной, и пошел к черту!» Для него было рискованно провалиться в Мексике. Я счел его поведение эгоистичным.
В Мексике у меня был важный, многое прояснивший разговор с Дитером Кюртеном, шефом спортивной редакции ЦДФ. Несколько месяцев я злился на его «Спортивную студию» и ее манеру обходиться со мной. Как-то в субботу один из дикторов программы позволил себе злобно-завистливые высказывания по поводу моей игры, а затем привел искаженные данные о моем годовом доходе, взятые из журнала «Квелле». Я разозлился до крайности.
Кто у нас говорит по телевизору о доходах министра, кардинала или других персон, которые всегда на виду? Почему же тогда обсуждают мои доходы? Рюдигер Шмитц размышлял, можем ли мы подать на этих типов в суд. Но, несмотря на все возмущение, решили этого не делать, так как для обличения телевидения потребовалась бы длительная работа адвоката. Но мне было крайне неприятно слышать, как диктор с лягушачьей физиономией сообщал о подробностях моей личной жизни. Спрятав под столом свой жирный живот, он рассуждал на спортивные темы. Невероятно. Конечно, и как тополь стройная фигура журналиста еще не означает, что он хороший спортивный репортер. Но видеть чуть-чуть поменьше колыхающегося жира было бы приятнее.
Как профессионал, я жду профессионализма и от моих собеседников-журналистов. Я нормально воспринимаю юмор и иронию по отношению ко мне. Но систематическое брюзжание раздражает. Встречаются статьи, которые выглядят точно так же, как их авторы. Одному особенно расхлябанному типу я высказал это мнение напрямик. Из христианского милосердия не буду упоминать здесь его имя. Быть может, он вымоется наконец, прочитав эти строки. «Ты неряха с ног до головы, – сказал я ему миролюбиво, – и твои статьи тоже. Они всегда неопрятные, сальные. Как твоя персона. Восемь дней ты не меняешь рубашку. От тебя несет потом, и не только им…»
Подобные типы куражатся над нами, хотят нас изничтожить. Как-то в студии ЦДФ я наблюдал, как один из наших патентованных «судей» по-дилетантски занимался своим ремеслом. Ему нужно было прочесть десяток предложений по шпаргалке и сделать это незаметно. Видимо, он даже выучил их наизусть. Но затем перед камерой он сбивался пять раз… Но критиковать нас – с великой охотой! Считаю, что это не дело.
Я совершенно открыто заявил об этом Дитеру Кюртену, стопроцентному профессионалу среди спортивных журналистов. «Послушай, Дитер, – сказал я, – если бы я работал в воротах так, как этот осел с его заиканиями, меня давно бы выгнали с поля и послали ко всем чертям». Он не мог согласиться со мною вслух. Потому что он – как и Валери, Хуберти, Циммерманн, Фассбендер – тактичен и сдержан. Я подхожу к журналистам дифференцированно, не думаю о прессе однозначно плохо, не осуждаю всю ее целиком. Есть замечательные журналисты. По-настоящему хорошим людям не требуется делать себе имя на околофутбольных слухах, мы не нужны им в качестве объектов для чесания языков. Они блистают в спортивном мире только благодаря своей компетенции, знаниям, владению словом. Сообщают ли они о гольфе, теннисе или легкой атлетике, – каждое их слово достоверно. Настроены они критически, и еще как. Но это не травмирующая и унижающая критика. А та, что должна быть. Если я пропускаю мяч, деру глотку, играю грубо… Критика нужна. Обязательно. Против квалифицированной критики у меня никаких возражений. Но если я слышу, что какой-нибудь тупоголовый тип называет Пьера Литтбарски «игроком провинциального уровня» только из-за того, что он промахнулся по мячу, это выводит меня из себя. Именно по этой причине я долгое время игнорировал «Спортивную студию».
Куда охотнее я шел на «РТЛ-плюс». Очень маленькая студия, не больше жилой комнаты, в десять раз меньше людей, чем на АРД или ЦДФ. Дикторы вели себя раскованно и смеялись над собственными ошибками. А их передачи были интересными и увлекательными. Не сравнить с теми, что делают Кляйн и Раушенбах. Когда те появляются на экране, то рады этому так, что говорят десять минут, прежде чем будет показан двухминутный информационный киноролик. Как зритель, я хочу видеть что-нибудь, а иначе лучше включу радио. Хочу видеть действие, замедленные повторы, динамичные интервью, споры. Игроки и журналисты лицом к лицу, честно и открыто. Вот чего я желал бы. Передачи же, в которых спортсмена разделывают в его отсутствие, нахожу омерзительными. Об этом мы подробно говорили с Дитером Кюртеном и Рюдигером Шмитцем в «Ла Мансьон Галинда». Мы помирились. Взаимное раздражение прошло. Это вовсе не значит, что Кюртен теперь при каждой встрече будет кидаться мне на шею или я – ему. Конструктивное недоверие – вот лучшая предпосылка к любому равноправному диалогу между прессой и спортсменами.
Перспективы раннего пенсионера
Говорят, писать – значит познавать себя. Знаю ли я себя теперь лучше, чем прежде? Стоило ли раскрывать рот? Что это принесет? Будет много критики в мой адрес, в этом я уверен. И тем не менее я хотел подробно и открыто изложить свои взгляды. Я надеялся с помощью этой книги хоть в малой степени преодолеть изоляцию, в которой пребывает вратарь, этот странный одиннадцатый игрок в своей клетке.
Согласно футбольным законам мне суждено рано стать пенсионером. Намного раньше, чем всем нормальным людям. В 35 лет. Как определить мне свою новую жизненную задачу, когда для прежней я буду слишком рано слишком старым?
«Кризис середины жизни», – утверждают некоторые умные психологи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
На задней же линии мы, напротив, имели отличный подбор игроков. Тем не менее повсюду можно было прочесть, как хорошо играет Функель. Да, он неплох. Но главное – у него есть лобби, прелестная маленькая разница в сравнении с Нойбартом.
Другой пример. На этот раз того, насколько тяжело бывает оправдывать ожидания, которые порождает в отношении тебя у публики пресса. Большой талант Бернд Шустер так и не решился вернуться в сборную. Из страха перед газетами. «…А если я начну плохо? Если произойдет со мной еще что-нибудь? – размышлял он, не находя уверенности в себе. – Тогда пресса, воспевающая меня сегодня, потребует выставить меня из сборной, и пошел к черту!» Для него было рискованно провалиться в Мексике. Я счел его поведение эгоистичным.
В Мексике у меня был важный, многое прояснивший разговор с Дитером Кюртеном, шефом спортивной редакции ЦДФ. Несколько месяцев я злился на его «Спортивную студию» и ее манеру обходиться со мной. Как-то в субботу один из дикторов программы позволил себе злобно-завистливые высказывания по поводу моей игры, а затем привел искаженные данные о моем годовом доходе, взятые из журнала «Квелле». Я разозлился до крайности.
Кто у нас говорит по телевизору о доходах министра, кардинала или других персон, которые всегда на виду? Почему же тогда обсуждают мои доходы? Рюдигер Шмитц размышлял, можем ли мы подать на этих типов в суд. Но, несмотря на все возмущение, решили этого не делать, так как для обличения телевидения потребовалась бы длительная работа адвоката. Но мне было крайне неприятно слышать, как диктор с лягушачьей физиономией сообщал о подробностях моей личной жизни. Спрятав под столом свой жирный живот, он рассуждал на спортивные темы. Невероятно. Конечно, и как тополь стройная фигура журналиста еще не означает, что он хороший спортивный репортер. Но видеть чуть-чуть поменьше колыхающегося жира было бы приятнее.
Как профессионал, я жду профессионализма и от моих собеседников-журналистов. Я нормально воспринимаю юмор и иронию по отношению ко мне. Но систематическое брюзжание раздражает. Встречаются статьи, которые выглядят точно так же, как их авторы. Одному особенно расхлябанному типу я высказал это мнение напрямик. Из христианского милосердия не буду упоминать здесь его имя. Быть может, он вымоется наконец, прочитав эти строки. «Ты неряха с ног до головы, – сказал я ему миролюбиво, – и твои статьи тоже. Они всегда неопрятные, сальные. Как твоя персона. Восемь дней ты не меняешь рубашку. От тебя несет потом, и не только им…»
Подобные типы куражатся над нами, хотят нас изничтожить. Как-то в студии ЦДФ я наблюдал, как один из наших патентованных «судей» по-дилетантски занимался своим ремеслом. Ему нужно было прочесть десяток предложений по шпаргалке и сделать это незаметно. Видимо, он даже выучил их наизусть. Но затем перед камерой он сбивался пять раз… Но критиковать нас – с великой охотой! Считаю, что это не дело.
Я совершенно открыто заявил об этом Дитеру Кюртену, стопроцентному профессионалу среди спортивных журналистов. «Послушай, Дитер, – сказал я, – если бы я работал в воротах так, как этот осел с его заиканиями, меня давно бы выгнали с поля и послали ко всем чертям». Он не мог согласиться со мною вслух. Потому что он – как и Валери, Хуберти, Циммерманн, Фассбендер – тактичен и сдержан. Я подхожу к журналистам дифференцированно, не думаю о прессе однозначно плохо, не осуждаю всю ее целиком. Есть замечательные журналисты. По-настоящему хорошим людям не требуется делать себе имя на околофутбольных слухах, мы не нужны им в качестве объектов для чесания языков. Они блистают в спортивном мире только благодаря своей компетенции, знаниям, владению словом. Сообщают ли они о гольфе, теннисе или легкой атлетике, – каждое их слово достоверно. Настроены они критически, и еще как. Но это не травмирующая и унижающая критика. А та, что должна быть. Если я пропускаю мяч, деру глотку, играю грубо… Критика нужна. Обязательно. Против квалифицированной критики у меня никаких возражений. Но если я слышу, что какой-нибудь тупоголовый тип называет Пьера Литтбарски «игроком провинциального уровня» только из-за того, что он промахнулся по мячу, это выводит меня из себя. Именно по этой причине я долгое время игнорировал «Спортивную студию».
Куда охотнее я шел на «РТЛ-плюс». Очень маленькая студия, не больше жилой комнаты, в десять раз меньше людей, чем на АРД или ЦДФ. Дикторы вели себя раскованно и смеялись над собственными ошибками. А их передачи были интересными и увлекательными. Не сравнить с теми, что делают Кляйн и Раушенбах. Когда те появляются на экране, то рады этому так, что говорят десять минут, прежде чем будет показан двухминутный информационный киноролик. Как зритель, я хочу видеть что-нибудь, а иначе лучше включу радио. Хочу видеть действие, замедленные повторы, динамичные интервью, споры. Игроки и журналисты лицом к лицу, честно и открыто. Вот чего я желал бы. Передачи же, в которых спортсмена разделывают в его отсутствие, нахожу омерзительными. Об этом мы подробно говорили с Дитером Кюртеном и Рюдигером Шмитцем в «Ла Мансьон Галинда». Мы помирились. Взаимное раздражение прошло. Это вовсе не значит, что Кюртен теперь при каждой встрече будет кидаться мне на шею или я – ему. Конструктивное недоверие – вот лучшая предпосылка к любому равноправному диалогу между прессой и спортсменами.
Перспективы раннего пенсионера
Говорят, писать – значит познавать себя. Знаю ли я себя теперь лучше, чем прежде? Стоило ли раскрывать рот? Что это принесет? Будет много критики в мой адрес, в этом я уверен. И тем не менее я хотел подробно и открыто изложить свои взгляды. Я надеялся с помощью этой книги хоть в малой степени преодолеть изоляцию, в которой пребывает вратарь, этот странный одиннадцатый игрок в своей клетке.
Согласно футбольным законам мне суждено рано стать пенсионером. Намного раньше, чем всем нормальным людям. В 35 лет. Как определить мне свою новую жизненную задачу, когда для прежней я буду слишком рано слишком старым?
«Кризис середины жизни», – утверждают некоторые умные психологи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44