Однако именно это я и сделала, выйдя в середине сентября замуж, причем любовь играла в нашей маленькой комедии лишь весьма второстепенную роль: не более двух-трех реплик.
Горный советник Калле Кананен был дважды разведен и намерен был предпринять третью попытку. Мы были в течение года очень близкими деловыми партнерами, впервые познакомившись на званом вечере у горного советника Карьюла, где я сделала свое миллионное разоблачение. И ни разу мы не пытались обжулить друг друга. Взаимное недопонимание, как это обычно бывает, привело нас к решению вступить в брак. Но, кроме того, я еще по-прежнему верила в гороскоп. Загвоздка, видите ли, в том, что Калле Кананен был Дева, ходил носками внутрь, уверял, а порой доказывал на деле, что является чуткой натурой, и с девственной непосредственностью изумлялся похождениям Одиссея (но не своим собственным). Он был с виду очень веселый человек, седеющий блондин, одевался всегда с иголочки и счастливо утаивал некоторые слабости своей натуры. Мы были уже две недели женаты, когда я впервые узнала (и то лишь случайно) его давнишний порок: он ежедневно заходил в кабак для испытания выносливости: пил стоя и контролировал при этом свое равновесие. Если женщина обычно рассказывает о своем прошлом, как бы признаваясь, то муж мой говорил о нем не иначе, как хвастаясь. Когда хвастовство достигало невероятной степени, я могла без ошибки сказать, что в платяном шкафу спальни найдутся откупоренные коньячные бутылки.
Мы забыли совершить свадебное путешествие, но не забыли оформить брачный контракт. И, в самом деле, последнее было гораздо важнее, ибо любовь может быть общей, имущество же всегда разумнее держать отдельно. В силу этого мы завели у себя две бухгалтерские книги, где каждый из нас вел учет своих расходов.
Калле Кананен был богат, примерно в шесть раз богаче меня. Мы обзавелись общим домом на Кулосаари, но правление и конторы наших предприятий оставались по-прежнему в центре города. Мой муж пользовался влиянием, имел массу друзей, хорошие связи в правительстве и целую кучу ловких советников. Но его политические убеждения напоминали чулки: он не отличал левого от правого. Наш дом не был мирным, уютным уголком, куда удаляются, чтобы вкушать милое семейное счастье, а напоминал скорее неугомонный отель-ресторан, куда непрестанно стекались гости, принося с собой цветы, любезности, беспокойство и пустые головы. Тут я по-настоящему узнала многих общественных деятелей, которые никогда не избегали публичности. Впрочем, от некоторых из них раньше и была какая-то польза. Все светские люди восхищались нашим домом, богато издаваемые женские журналы печатали отчеты и репортажи о наших приемах, а известные бульварные газетки сообщали о них скандальные новости.
Первый месяц нашей брачной жизни прошел в бесполезной общительности. Если бы я была писательницей, я написала бы книгу о финской лени, общительности и пьянстве. Но, поскольку я была лишь деловой женщиной, мне приходилось искать другой выход. Я заявила мужу, что чаша моего терпения переполнилась. Он ответил, как настоящий дипломат: он, видите ли, никогда раньше не слышал, чтобы общественный деятель уставал от общения с людьми.
— Я ведь только старался доставить тебе удовольствие, милая Минна, — сказал он чистосердечно. — И, конечно, немного тешил свое собственное самолюбие; мне хотелось показать всем друзьям и знакомым, какая у меня очаровательная жена.
Он говорил со своей очаровательной женой очаровательно наивно — в тех редких случаях, когда вообще говорил с ней. Обычно это происходило под утро, когда расходились гости. Понемногу я стала понимать, что мое замужество было смелым прыжком в темноту. Калле Кананен был не первый и не последний мужчина, полагавший, что женщина не остынет, если ее укутать дорогими мехами. На свете нет холодных женщин, а есть только тупые, эгоистичные мужчины, неспособные согреть женщину. Что значили для меня все эти торжества, бальные платья, привычные фразы, хорошо выполосканные в поверхностной пене цивилизации, все эти обязательные знакомства, когда я стремилась иметь только дом и семью? Теперь дом для меня стал местом, где я заболевала настоящей тоской по дому. Мне хотелось переехать в гостиницу, чтобы жить спокойнее.
Некоторые люди живут ради любви, иные — ради пищи, а другие — просто живут. Именно последние и облюбовали наш особняк для упражнений в своей профессии. Бесчисленные советники, директора, министры, депутаты и офицеры, даже художники и писатели (память о них сохранилась и поныне, поскольку они оставили после себя груды неоплаченных счетов) — все чувствовали себя у нас как дома. И мой муж всерьез верил, что я наслаждаюсь их обществом! Я поговорила с Энсио Хююпия. Он сказал сурово:
— Хорошо, что у вас имеется брачный контракт. В третьем разделе закона о браке, глава первая, статья шестьдесят восьмая, специально говорится о том, что лицо, состоящее в браке, может потребовать его расторжения, если в момент бракосочетания названное лицо пребывало в состоянии временного умопомешательства или в ином состоянии, могущем быть приравненным к указанному, или в случае, когда названное лицо было приведено…
— Перестань, милый человек! — перебила я. — Речь идет не о расторжении брака, а об утраченном домашнем покое.
— Отлично. Закон и в этом случае наш бдительный слуга. Уголовный кодекс признает нарушением домашнего покоя, когда кто-либо, не имея законного основания, против воли другого лица вторгается в жилище последнего, безразлично — в комнату ли, в дом, в усадьбу или же на корабль; а также независимо от того, собственный ли то дом живущего или же занимаемый последним с разрешения хозяев либо по найму; или когда вторгнувшийся без законного права не подчиняется приказу тех, кто предлагает ему удалиться; или без удобообъяснимой причины пробирается в дом и прячется где-либо внутри последнего, — во всех перечисленных случаях нарушитель домашнего покоя наказывается штрафом до пятисот марок или же тюремным заключением на срок не более шести месяцев…
— В тюрьму, лучше в тюрьму! — воскликнула я в восторге, ибо я обычно приходила в хорошее настроение, когда Энсио наизусть цитировал мне отточенные параграфы уголовных законов. — Единственное средство вернуть утраченный домашний покой — это посадить их всех в тюрьму!
Уголовный кодекс — хоть он и был приготовлен из самых неприятных элементов — дал мне смелость возобновить приятный разговор с мужем о домашнем покое. Муж необычайно удивился, точно увидел, как собирают милостыню в дамскую шляпку. Он сказал:
— Но, милая Минна, тебе же необходимо войти в высшее общество. Одновременно и я завязываю новые связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
Горный советник Калле Кананен был дважды разведен и намерен был предпринять третью попытку. Мы были в течение года очень близкими деловыми партнерами, впервые познакомившись на званом вечере у горного советника Карьюла, где я сделала свое миллионное разоблачение. И ни разу мы не пытались обжулить друг друга. Взаимное недопонимание, как это обычно бывает, привело нас к решению вступить в брак. Но, кроме того, я еще по-прежнему верила в гороскоп. Загвоздка, видите ли, в том, что Калле Кананен был Дева, ходил носками внутрь, уверял, а порой доказывал на деле, что является чуткой натурой, и с девственной непосредственностью изумлялся похождениям Одиссея (но не своим собственным). Он был с виду очень веселый человек, седеющий блондин, одевался всегда с иголочки и счастливо утаивал некоторые слабости своей натуры. Мы были уже две недели женаты, когда я впервые узнала (и то лишь случайно) его давнишний порок: он ежедневно заходил в кабак для испытания выносливости: пил стоя и контролировал при этом свое равновесие. Если женщина обычно рассказывает о своем прошлом, как бы признаваясь, то муж мой говорил о нем не иначе, как хвастаясь. Когда хвастовство достигало невероятной степени, я могла без ошибки сказать, что в платяном шкафу спальни найдутся откупоренные коньячные бутылки.
Мы забыли совершить свадебное путешествие, но не забыли оформить брачный контракт. И, в самом деле, последнее было гораздо важнее, ибо любовь может быть общей, имущество же всегда разумнее держать отдельно. В силу этого мы завели у себя две бухгалтерские книги, где каждый из нас вел учет своих расходов.
Калле Кананен был богат, примерно в шесть раз богаче меня. Мы обзавелись общим домом на Кулосаари, но правление и конторы наших предприятий оставались по-прежнему в центре города. Мой муж пользовался влиянием, имел массу друзей, хорошие связи в правительстве и целую кучу ловких советников. Но его политические убеждения напоминали чулки: он не отличал левого от правого. Наш дом не был мирным, уютным уголком, куда удаляются, чтобы вкушать милое семейное счастье, а напоминал скорее неугомонный отель-ресторан, куда непрестанно стекались гости, принося с собой цветы, любезности, беспокойство и пустые головы. Тут я по-настоящему узнала многих общественных деятелей, которые никогда не избегали публичности. Впрочем, от некоторых из них раньше и была какая-то польза. Все светские люди восхищались нашим домом, богато издаваемые женские журналы печатали отчеты и репортажи о наших приемах, а известные бульварные газетки сообщали о них скандальные новости.
Первый месяц нашей брачной жизни прошел в бесполезной общительности. Если бы я была писательницей, я написала бы книгу о финской лени, общительности и пьянстве. Но, поскольку я была лишь деловой женщиной, мне приходилось искать другой выход. Я заявила мужу, что чаша моего терпения переполнилась. Он ответил, как настоящий дипломат: он, видите ли, никогда раньше не слышал, чтобы общественный деятель уставал от общения с людьми.
— Я ведь только старался доставить тебе удовольствие, милая Минна, — сказал он чистосердечно. — И, конечно, немного тешил свое собственное самолюбие; мне хотелось показать всем друзьям и знакомым, какая у меня очаровательная жена.
Он говорил со своей очаровательной женой очаровательно наивно — в тех редких случаях, когда вообще говорил с ней. Обычно это происходило под утро, когда расходились гости. Понемногу я стала понимать, что мое замужество было смелым прыжком в темноту. Калле Кананен был не первый и не последний мужчина, полагавший, что женщина не остынет, если ее укутать дорогими мехами. На свете нет холодных женщин, а есть только тупые, эгоистичные мужчины, неспособные согреть женщину. Что значили для меня все эти торжества, бальные платья, привычные фразы, хорошо выполосканные в поверхностной пене цивилизации, все эти обязательные знакомства, когда я стремилась иметь только дом и семью? Теперь дом для меня стал местом, где я заболевала настоящей тоской по дому. Мне хотелось переехать в гостиницу, чтобы жить спокойнее.
Некоторые люди живут ради любви, иные — ради пищи, а другие — просто живут. Именно последние и облюбовали наш особняк для упражнений в своей профессии. Бесчисленные советники, директора, министры, депутаты и офицеры, даже художники и писатели (память о них сохранилась и поныне, поскольку они оставили после себя груды неоплаченных счетов) — все чувствовали себя у нас как дома. И мой муж всерьез верил, что я наслаждаюсь их обществом! Я поговорила с Энсио Хююпия. Он сказал сурово:
— Хорошо, что у вас имеется брачный контракт. В третьем разделе закона о браке, глава первая, статья шестьдесят восьмая, специально говорится о том, что лицо, состоящее в браке, может потребовать его расторжения, если в момент бракосочетания названное лицо пребывало в состоянии временного умопомешательства или в ином состоянии, могущем быть приравненным к указанному, или в случае, когда названное лицо было приведено…
— Перестань, милый человек! — перебила я. — Речь идет не о расторжении брака, а об утраченном домашнем покое.
— Отлично. Закон и в этом случае наш бдительный слуга. Уголовный кодекс признает нарушением домашнего покоя, когда кто-либо, не имея законного основания, против воли другого лица вторгается в жилище последнего, безразлично — в комнату ли, в дом, в усадьбу или же на корабль; а также независимо от того, собственный ли то дом живущего или же занимаемый последним с разрешения хозяев либо по найму; или когда вторгнувшийся без законного права не подчиняется приказу тех, кто предлагает ему удалиться; или без удобообъяснимой причины пробирается в дом и прячется где-либо внутри последнего, — во всех перечисленных случаях нарушитель домашнего покоя наказывается штрафом до пятисот марок или же тюремным заключением на срок не более шести месяцев…
— В тюрьму, лучше в тюрьму! — воскликнула я в восторге, ибо я обычно приходила в хорошее настроение, когда Энсио наизусть цитировал мне отточенные параграфы уголовных законов. — Единственное средство вернуть утраченный домашний покой — это посадить их всех в тюрьму!
Уголовный кодекс — хоть он и был приготовлен из самых неприятных элементов — дал мне смелость возобновить приятный разговор с мужем о домашнем покое. Муж необычайно удивился, точно увидел, как собирают милостыню в дамскую шляпку. Он сказал:
— Но, милая Минна, тебе же необходимо войти в высшее общество. Одновременно и я завязываю новые связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59