В Лестершире никаких следов не обнаружат, потому что она и успела-то съесть ложку за завтраком – Джейсон буквально выволок ее из гостиницы и втолкнул в поджидавшие его парные дрожки. Она опомнилась в нескольких милях от гостиницы, когда он остановил лошадей, быстро связал ей руки под длинной голубой накидкой, пресекая этим и малейший намек на попытку побега. Он все делал быстро, коротко, холодно. Так же, не вдаваясь в подробности, объяснил, что, если она вздумает попросить кого-нибудь о помощи, он скажет, что возвращает свою сумасшедшую сестру в «Бедлам», в лондонский дом умалишенных.
Несмотря на все кошмарные события, ей казалось, что скандала можно избежать, только бы избавиться от Джейсона, но как бежать отсюда, когда она заперта в этой маленькой чердачной комнатке? Как вернуться домой? Отчаявшись, она закрыла лицо ладонями и простонала: «Рейна, Рейна, почему я не послушала тебя? Почему была так уверена, что можно играть с огнем и не обжечься?»
Предательские слезы хлынули-таки из глаз, она зарыдала так, что все тело ее содрогалось в конвульсиях, а рыдания разрывали грудь. Она не знала, сколько времени просидела в неподвижности, погруженная в свою беду, но постепенно слезы иссякли, и ее деятельная натура брала свое – она должна найти выход, должна все преодолеть. Фиалковые глаза вновь воинственно засверкали, она гордо вскинула голову и яростно поклялась, что в один прекрасный день накажет Джейсона Сэвиджа. Накажет за все. Заставит его страдать, увидит, как будет посрамлена его наглая гордость. Это будет, она готова потратить на это всю жизнь и дает страшную клятву уничтожить его.
Упиваясь этими мрачными клятвами о возмездии, Кэтрин вдруг почувствовала, как тает у нее в груди тяжелый ком страха и несчастий и как она успокаивается. С чем-то примиренная, она стала устраиваться на ночь, свернулась на матрасе, словно маленький ребенок, чтобы поскорее уснуть, как спят только в детстве, без сновидений.
Проснулась она далеко за полдень, бодрая, деятельная – твердые решения предыдущего вечера обрели свою ясность и определенность. Прежде всего – бегство, свобода. Она обернула себя одним из одеял, словно облачилась в саронг и снова была одета, плеснула на лицо воду из кувшина и попробовала что-нибудь сделать с копной спутанных волос. Затем обследовала комнату, надеясь, что вчерашнее отчаяние помешало ей увидеть какой-то путь к спасению.
К несчастью, ничего утешительного она не обнаружила. Были только дверь и маленькое окошко высоко над головой. Крепкую дубовую дверь надежно заперли с той стороны. По-детски поддавшись вспышке темперамента, она изо всей силы ударила по этому препятствию. Но только сильно ушиблась. Оставалось еще оконце. Она освободила табуретку от кувшина и лохани, подтащила ее под узкое оконце.
Вся в пылу деятельности, она едва не свалилась с табуретки, когда дверь распахнулась и в комнату вошел Джейсон с большим серебряным подносом. Кэтрин быстро поправила свое платье-одеяло. При виде ветчины, желтого сыра, толстых ломтей хлеба, обильно намазанных маслом, твердые устои принятых решений заколебались. Она мрачно проигнорировала радостное трепетание желудка и презрительно уставилась на Джейсона.
Захлопнув дверь точным ударом ноги, он поставил поднос на матрас и с интересом взглянул на нее.
– Ты полезла туда из-за мышей или боишься наводнения? – спросил он издевательским тоном.
От злости Кэтрин лишь стиснула зубы. Чувствуя себя в дурацком положении, она негодующе взирала на него, сдерживая ругательства, уже готовые сорваться с губ.
Скорее забавляясь, чем сердясь, он пересек комнату, весело и легко, не обращая внимания на ее смятение, снял ее с табуретки. Затем, обхватив тонкую талию, спокойно поцеловал ее.
– Хм-мм, малышка, я скучал по тебе вчера вечером, – коснулся он губами ее нежной шеи, оторвав их от ее безжизненного рта. – Если ты упорствуешь в неестественном желании удрать от меня, я велю Пьеру запирать нас каждый вечер вместе!
Задохнувшись, словно она попала в водоворот, Кэтрин решительно отступила от него, чтобы не допустить опасных эмоций, возникавших помимо ее воли. Разгневанно напомнив себе о его вероломстве, о жестоком пренебрежении к ее чувствам, она подавила теплую, трепетную истому, вызванную его беспокоящим прикосновением. Стараясь держаться ровно и прямо, она оттолкнула его и быстро направилась к матрасу. Присев на корточки, Кэтрин сумела удержать примитивное желание наброситься на пищу и заставила себя есть медленно, тщательно, словно это была ее последняя еда.
Джейсон, задумавшись, прислонился к стене, скрестив руки на груди, его зеленые глаза подозрительно светились. Разжевывая кусочек нежной ветчины, она тоже разглядывала его. Как всегда, он был хорошо одет: темно-желтые нанковые брюки были отлично подогнаны, желтый пикейный жилет с вышивкой, несмотря на традиционный фасон, придавал ему щегольский вид. Она уже не доверяла кажущемуся его ленивому спокойствию, знала, что впечатление добродушного настроения обманчиво, помнила, что внезапно, без всякой видимой причины, он может превратиться в незнакомца с жестким лицом.
Но если он действительно в хорошем настроении, может быть, самое время сознаться, кто она? Допустим, он поверит в то, что она леди Кэтрин Тримэйн, но какие опустошительные последствия можно ждать от этого человека? Как встретят эти сокрушительные для света новости ее родственники? Одной этой мысли было достаточно, чтобы кровь у нее застыла, – Кэтрин словно воочию окунулась в водоем злых пересудов и злобных сплетен. А еще была мать – она просто не вынесет, если опозорит Рэйчел. И так ей досталось от Кэтрин-цыганки. Нет, лучше держать язык за зубами и искать, во что бы то ни стало искать любую возможность для побега.
Кроме того, Джейсон мог попросту отбросить ее объяснения, словно бы их не существовало.
Она смотрела на него и горько размышляла, на что бы он решился, зная ее подлинную историю. Он не из тех людей, кто легко относится к тому, что стал жертвой обмана, даже если ошибка произошла по его вине. Он мог бы ее придушить и ей еще повезло, что она до сих пор жива. Думая так, Кэтрин не отводила от него глаз, и Джейсон беспокойно шевельнулся под ее немигающим взглядом.
Признаться, он ожидал встретить слезы, обвинения или угрозы, но такой молчаливый, даже кроткий, прием встревожил его, пробудив гамму подозрений.
Проглотив последний кусочек сыра, она холодно спросила:
– Как долго ты собираешься держать меня здесь?
В ответ он изогнул густую черную бровь.
– До тех пор, пока ты не научишься хорошему поведению, дорогая.
Сжав кулачок, она преодолела желание накинуться на него и вместо этого спросила:
– А разве тебе все равно, что я ненавижу тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78