— Не волнуйтесь, я за все отвечаю… Я не тронусь с места, пока не пройдет вся процессия.
Он знаком подозвал Жерара.
— Отдай своим людям строгий приказ никого не пропускать без билета… И проверь, крепко ли они держат канат.
Под нависшим плющом виден был Грот, светящийся неугасимым светом. Издали он казался немного сдавленным, неправильной формы, слишком тесным и маленьким для той огромной, неведомой силы, которая исходила оттуда, заставляя людей бледнеть и склонять головы. Статуя святой девы выделялась белым пятном и словно шевелилась в трепетном воздухе, обогретом желтыми огоньками свечей. Надо было стать на цыпочки, чтобы различить за решеткой серебряный алтарь, орган, с которого сняли чехол, разбросанные на земле букеты и подношения, пестрившие закопченные стены. День был чудесный, над громадной толпой простиралось необычайно чистое небо; после ночной грозы, рассеявшей духоту первьтх двух дней, веял легкий ветерок.
Жерару пришлось поработать локтями, чтобы передать распоряжение. Началась давка.
— Еще двоих сюда! Станьте, если надо, вчетвером, только крепко держите канат!
Нечто непреодолимое, инстинктивное влекло толпу в двадцать тысяч человек к Гроту; он неотразимо притягивал к себе, вызывая жгучее любопытство, страстное желание познать тайну. Тела, руки, глаза тянулись к бледному сиянию свечей, к зыбкому белому пятну — мраморной статуе святой девы. Широкое пространство, отведенное у решетки специально для больных, пришлось огородить толстым канатом, который санитары, стоявшие на расстоянии двух — трех метров один от другого, держали обеими руками, иначе толпа хлынула бы туда без разбора. Санитарам дан был приказ пропускать больных только по билетам, выданным Общиной, а также лиц, имеющих особое разрешение. Канат приподнимался для избранных я тотчас же снова опускался, и никакие просьбы не принимались во внимание. Некоторые санитары вели себя даже грубовато, с удовольствием злоупотребляя властью, которой они пользовались только в этот день. Правда, их очень толкали, и им приходилось держаться друг за друга и пускать в ход локти, чтобы их не смяли.
В то время как скамьи и все пространство перед Гротом заполнялись больными, тележками и носилками, огромная толпа собралась вокруг Грота. Площадь Розера, аллеи и набережная Гава — все было заполнено людьми, тротуары запружены, движение остановилось. Вдоль парапета сидели в ряд женщины; некоторые, чтобы лучше видеть, стояли, раскрыв яркие шелковые зонтики, переливавшиеся на солнце. Одну из аллей хотели освободить от публики для прохода больных, однако она все время заполнялась толпой, так что тележки и носилки то я дело застревали по дороге, пока кто-нибудь из санитаров не расчищал для них путь. Но толпа была послушной, доверчивой и кроткой, как стадо ягнят; приходилось бороться только с давкой, с этой слепой силой, увлекавшей людей туда, где сияли свечи. Несмотря на возбуждение, доходившее до религиозного помешательства, несчастных случаев никогда не происходило.
Барон Сюир снова протиснулся вперед, взывая к Берто:
— Берто! Берто! Следите за тем, чтобы шествие двигалось помедленнее!.. Здесь давят женщин и детей. На этот раз Берто не сдержался:
— А, черт возьми! Я не могу всюду поспеть… Захлопните, если нужно, на время калитку.
Речь шла о процессии, которую в течение всего дня, начиная с полудня, пропускали через Грот. Верующие входили в левую калитку, а выходили в правую.
— Закрыть калитку! — воскликнул барон. — Да это будет еще хуже, они передавят друг друга!
Жерар, находившийся поблизости, в эту минуту был занят разговором с Раймондой, которая стояла по другую сторону каната с кружкой молока для разбитой параличом старухи. Берто попросил молодого человека поставить у входа двух санитаров и строго наказать им пропускать паломников по десять человек. Когда Жерар выполнил приказ и вернулся, он увидел, что рядом с Раймондой стоит Берто и они над чем-то весело смеются. Девушка вскоре отошла. Берто и Жерар посмотрели ей вслед.
— Она прелестна! Значит, решено? Ты женишься?
— Нынче вечером я буду просить у матери Раймонды ее руки. Надеюсь, ты пойдешь со мной?
— Конечно… Ты ведь помнишь, что я тебе говорил? Это самое благоразумное. И полугода не пройдет, как ее дядя тебя устроит.
Толпа разлучила их. Берто пошел к Гроту удостовериться, что шествие движется в порядке, без толкотни. Поток женщин, мужчин, детей, прибывших со всех концов света, не прекращался. Часами шли эти люди — без различия классов и сословий: нищие в лохмотьях — рядом с зажиточными мещанами, крестьянки — рядом с нарядными дамами, простоволосые служанки и босоногие девчонки, а рядом — разодетые девочки с лентами в волосах. Вход был свободный, тайна открыта всем, безбожникам и верующим, просто любопытствующим и одержимым экстазом. На них стоило посмотреть: все были почти одинаково взволнованы и слегка задыхались от теплого запаха воска, от тяжелого воздуха, скопившегося под сводами нависшей скалы; все смотрели себе под ноги, чтобы не поскользнуться на чугунных плитах пола. Многие были потрясены, но не молились, а озирались вокруг с той безотчетной тревогой, какая охватывает равнодушных к религии людей, когда они сталкиваются с грозной неизвестностью, таящейся в святилище.
Верующие истово крестились, некоторые бросали письма, ставили свечи и возлагали букеты, прикладывались к камню под стопами богоматери или просто дотрагивались до него четками, медалями, всевозможными священными предметами, так как этого было достаточно, чтобы обрести божье благословение. Шествие продолжалось, и не было ему конца, оно длилось днями, месяцами, годами; казалось, народы всего земного шара перебывали здесь, у этой скалы, все горе людское, все человеческие страдания, словно под влиянием гипноза, проносились здесь хороводом в погоне за счастьем.
Когда Берто удостоверился, что все в порядке, он стал прогуливаться, как простой зритель, наблюдая за своими людьми. Единственно, что беспокоило его, — это крестный ход, во время которого вспыхивал такой неистовый фанатизм, что можно было опасаться несчастных случаев. Предстоял горячий денек, толпа верующих была настроена экзальтированно; лихорадочное путешествие в поезде, бесконечное повторение одних и тех же песнопений и молитв, разговоры о чудесах, неотвязная мысль о божественном сиянии Грота взвинтили народ до последней степени. Многие не спали все три ночи и грезили наяву. Им не давали ни минуты передышки, непрестанные молитвы словно подхлестывали их рвение. Обращения к святой деве не прекращались, священники поочередно сменялись на кафедрах, истошно кричали о людских страданиях и все время, пока в Лурде находились больные, руководили полными отчаяния молениями толпы, распростертой перед бледной мраморной статуей, которая улыбалась, сложив руки и воздев очи к небу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138