Если он проиграет в первой фазе боя, который еще только-только начинается, он поплатится жизнью. Закон неумолим, и его повесят! Если же он выиграет, она будет его сестрой, и только сестрой, на всю жизнь! Ничего другого он не может ждать от нее.
Его сестра!
Нет, желая оставаться правдивым и честным хотя бы с самим собой, он должен был признать, что не как брат он восторгается золотым мерцанием ее волос, сияньем ее глаз и лица и чудесной мягкостью, разлитой во всем ее маленьком, прекрасном теле, — не как брат, а как влюбленный! Безжалостная судьба снова обратилась против него и смешала все карты. Он был Дервент Коннистон, а Мэри-Джозефина — его сестра!
Кейт внезапно почувствовал бессмысленную ярость к тому, что принято называть судьбой. Он понимал, сознавал, чувствовал, что все происходящее с ним нечестно и неправильно, что игра ведется не так, как надо, что жизнь мошенничает и разрешает себе самые гнусные вольности, и, стиснув зубы и сжав кулаки, он гневно воззвал к Богу, требуя правильного и честного боя. Он ничего другого не требует — только честного боя! Он — мужчина и хочет бороться за свою жизнь, за свое счастье, как полагается мужчине! Если бы была хоть маленькая надежда впереди, хоть просвет такой надежды!
Но в такие моменты возмущения и надежда казалась ему чудовищной ложью. Горечь его была так сильна и остра, что он опьянился ею и стал кощунствовать… Какой бы путь он ни избрал, как бы честно и упрямо он ни боролся, все равно у него не оставалось никаких шансов на выигрыш. Начиная со дня убийства Киркстона судьба посылала ему плохие карты — одну хуже другой. Такие же она посылает ему теперь и будет посылать до конца его существования на земле.
Когда-то он верил в этическое начало вещей и явлений на свете и не сомневался, что безличное нечто, более могучее, чем самый могучий человек, принимает незаметное, но благотворное участие в его борьбе за жизнь.
Теперь же от этой веры ничего не осталось! Вместо нее он чувствовал только импульс разъяренного, взбесившегося зверя, дико топчущего все то, что попадается ему на пути. Теперь пришла ложь, пришло презрение ко всему тому, что некогда казалось прекрасным и высоким.
Нет, он никоим образом не мог выиграть! Как бы он ни играл, какой бы путь борьбы ни избрал, он должен проиграть! Ибо он был Коннистоном, а она была Мэри-Джозефиной Коннистон, его родной сестрой… И так должно было продолжаться до конца дней его…
Сквозь закрытую дверь к нему слабо донесся голос поющей девушки, и тогда со стремительностью туго натянутой и отпущенной пружины к нему вернулось осознание своего собственного «я». Его кулаки разжались, напряженные мускулы лица приняли свой обычный вид, и так как Господь Бог, к которому он только что дерзко взывал, наградил его непоколебимым чувством юмора, он несколько иначе посмотрел на вещи, казавшиеся ему дьявольски страшными несколько минут тому назад.
Он даже усмехнулся и вспомнил улыбающееся лицо Дервента Коннистона, одержавшего в последнюю минуту свою лучшую победу над жизнью. Смерть уже занесла над ним руку, а он усмехнулся и нашел в себе силы сказать следующее: «Это странно, дружище, дьявольски странно, и вместе с тем забавно».
Да, конечно, все это очень забавно! Человек, имеющий возможность прямо и здраво взглянуть на создавшееся положение вещей, может позабавиться. Как-то незаметно Кейт вернулся к своей исходной точке зрения. Это была самая грубая и ужасная шутка, которую когда-либо сыграла с ним жизнь!
Его сестра!
Вдруг послышался стук в дверь. Стучала Мэри.
— Дервент Коннистон! — холодно доложила она. — Там какая-то особа женского пола спрашивает вас по телефону. Что прикажете ответить ей?
— Гм… гм… Скажи ей, что… ты моя сестра, что ты Мэри-Джозефина… Это, вероятно, мисс Киркстон. Будь любезна передать ей, что я никак не могу подойти к телефону, что ты хочешь познакомиться с ней… и что вообще на днях увидимся.
— Ах вот как!
— Послушай, Мэри… видишь ли, эта мисс Киркстон…
Но Мэри-Джозефина уже хлопнула дверью и убежала.
Кейт усмехнулся.
К нему вернулся его обычный безграничный и неукротимый оптимизм. Так или иначе, он был страшно рад тому, что девушка находится здесь, рядом с ним, что она любит его, принадлежит ему, что ее дальнейшая судьба во многом зависит только от него. Кто знает, что еще может случиться?
Вооружившись долотом и молотком, он направился к сундучку. Работа была настолько нелегкая, что у него буквально онемели руки, когда он сбил наконец третий замок. После этого он придвинул сундук поближе к свету и открыл его.
В первую минуту он был страшно разочарован. Он даже не мог понять, почему Коннистон так тщательно запер эту рухлядь. Сундук был почти пуст, настолько пуст, что Кейт видел его дно. Первая вещь, бросившаяся ему в глаза, была явно и определенно оскорбительна для его ожиданий: это был старый чулок с огромной дырой на пятке. Под чулком лежала небольшая меховая шапка того типа, что носят к северу от Монрила. Тут же находились собачий ошейник с цепью, старого образца револьвер, огромный кольт и по меньшей мере сто пуль самого разнообразного калибра. На дне притаились старые брюки для верховой езды, а под брюками пара сапог на резиновой подошве.
Ясно было, что все содержимое сундука подбиралось без плана и определенной цели. Какая-то глупая, никому не нужная коллекция! Даже большой кольт никуда не годился. «В крайнем случае, — подумал Кейт, — им можно было бы только оглушить муху на далеком расстоянии».
Он сердито перемешал долотом вещи и только в последнюю минуту увидел нечто, что раньше не бросилось ему в глаза: зарывшись во что-то похожее на спортивную рубаху, спряталась картонная коробка для сапог. Кейт нервно открыл коробку и увидел, что она доверху полна бумаг.
Он преисполнился надежд. Перенес коробку на стол Брэди и основательно уселся на стуле. Прежде всего он занялся исследованием больших бумаг. Здесь было несколько заявок на золотоносные участки в Манитобе, с полдюжины топографических карт, набросанных от руки карандашом и имеющих отношение преимущественно к области Пис-Ривер, большое количество официальных писем из управления «Boards of Trade»с самыми подробными и красноречивыми проспектами и затем ряд вырезок из газет, наклеенных на один лист бумаги.
Пачку писем Кейт оставил под конец, решив раньше просмотреть газетные вырезки. Но едва только он прочел первый абзац из первой вырезки, как задрожал всем телом: до того был поражен и заинтригован.
Всего имелось шесть вырезок, и все они были сделаны из английских газет, причем носили сухой официальный характер. Все вырезки он прочел в три минуты.
Сущность их сводилась к тому, что Дервент Коннистон, принадлежавший к роду Коннистонов из Дарлингтона, обвинялся не больше и не меньше как в грабеже, причем к моменту печатания последнего донесения не был еще арестован и находился на свободе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Его сестра!
Нет, желая оставаться правдивым и честным хотя бы с самим собой, он должен был признать, что не как брат он восторгается золотым мерцанием ее волос, сияньем ее глаз и лица и чудесной мягкостью, разлитой во всем ее маленьком, прекрасном теле, — не как брат, а как влюбленный! Безжалостная судьба снова обратилась против него и смешала все карты. Он был Дервент Коннистон, а Мэри-Джозефина — его сестра!
Кейт внезапно почувствовал бессмысленную ярость к тому, что принято называть судьбой. Он понимал, сознавал, чувствовал, что все происходящее с ним нечестно и неправильно, что игра ведется не так, как надо, что жизнь мошенничает и разрешает себе самые гнусные вольности, и, стиснув зубы и сжав кулаки, он гневно воззвал к Богу, требуя правильного и честного боя. Он ничего другого не требует — только честного боя! Он — мужчина и хочет бороться за свою жизнь, за свое счастье, как полагается мужчине! Если бы была хоть маленькая надежда впереди, хоть просвет такой надежды!
Но в такие моменты возмущения и надежда казалась ему чудовищной ложью. Горечь его была так сильна и остра, что он опьянился ею и стал кощунствовать… Какой бы путь он ни избрал, как бы честно и упрямо он ни боролся, все равно у него не оставалось никаких шансов на выигрыш. Начиная со дня убийства Киркстона судьба посылала ему плохие карты — одну хуже другой. Такие же она посылает ему теперь и будет посылать до конца его существования на земле.
Когда-то он верил в этическое начало вещей и явлений на свете и не сомневался, что безличное нечто, более могучее, чем самый могучий человек, принимает незаметное, но благотворное участие в его борьбе за жизнь.
Теперь же от этой веры ничего не осталось! Вместо нее он чувствовал только импульс разъяренного, взбесившегося зверя, дико топчущего все то, что попадается ему на пути. Теперь пришла ложь, пришло презрение ко всему тому, что некогда казалось прекрасным и высоким.
Нет, он никоим образом не мог выиграть! Как бы он ни играл, какой бы путь борьбы ни избрал, он должен проиграть! Ибо он был Коннистоном, а она была Мэри-Джозефиной Коннистон, его родной сестрой… И так должно было продолжаться до конца дней его…
Сквозь закрытую дверь к нему слабо донесся голос поющей девушки, и тогда со стремительностью туго натянутой и отпущенной пружины к нему вернулось осознание своего собственного «я». Его кулаки разжались, напряженные мускулы лица приняли свой обычный вид, и так как Господь Бог, к которому он только что дерзко взывал, наградил его непоколебимым чувством юмора, он несколько иначе посмотрел на вещи, казавшиеся ему дьявольски страшными несколько минут тому назад.
Он даже усмехнулся и вспомнил улыбающееся лицо Дервента Коннистона, одержавшего в последнюю минуту свою лучшую победу над жизнью. Смерть уже занесла над ним руку, а он усмехнулся и нашел в себе силы сказать следующее: «Это странно, дружище, дьявольски странно, и вместе с тем забавно».
Да, конечно, все это очень забавно! Человек, имеющий возможность прямо и здраво взглянуть на создавшееся положение вещей, может позабавиться. Как-то незаметно Кейт вернулся к своей исходной точке зрения. Это была самая грубая и ужасная шутка, которую когда-либо сыграла с ним жизнь!
Его сестра!
Вдруг послышался стук в дверь. Стучала Мэри.
— Дервент Коннистон! — холодно доложила она. — Там какая-то особа женского пола спрашивает вас по телефону. Что прикажете ответить ей?
— Гм… гм… Скажи ей, что… ты моя сестра, что ты Мэри-Джозефина… Это, вероятно, мисс Киркстон. Будь любезна передать ей, что я никак не могу подойти к телефону, что ты хочешь познакомиться с ней… и что вообще на днях увидимся.
— Ах вот как!
— Послушай, Мэри… видишь ли, эта мисс Киркстон…
Но Мэри-Джозефина уже хлопнула дверью и убежала.
Кейт усмехнулся.
К нему вернулся его обычный безграничный и неукротимый оптимизм. Так или иначе, он был страшно рад тому, что девушка находится здесь, рядом с ним, что она любит его, принадлежит ему, что ее дальнейшая судьба во многом зависит только от него. Кто знает, что еще может случиться?
Вооружившись долотом и молотком, он направился к сундучку. Работа была настолько нелегкая, что у него буквально онемели руки, когда он сбил наконец третий замок. После этого он придвинул сундук поближе к свету и открыл его.
В первую минуту он был страшно разочарован. Он даже не мог понять, почему Коннистон так тщательно запер эту рухлядь. Сундук был почти пуст, настолько пуст, что Кейт видел его дно. Первая вещь, бросившаяся ему в глаза, была явно и определенно оскорбительна для его ожиданий: это был старый чулок с огромной дырой на пятке. Под чулком лежала небольшая меховая шапка того типа, что носят к северу от Монрила. Тут же находились собачий ошейник с цепью, старого образца револьвер, огромный кольт и по меньшей мере сто пуль самого разнообразного калибра. На дне притаились старые брюки для верховой езды, а под брюками пара сапог на резиновой подошве.
Ясно было, что все содержимое сундука подбиралось без плана и определенной цели. Какая-то глупая, никому не нужная коллекция! Даже большой кольт никуда не годился. «В крайнем случае, — подумал Кейт, — им можно было бы только оглушить муху на далеком расстоянии».
Он сердито перемешал долотом вещи и только в последнюю минуту увидел нечто, что раньше не бросилось ему в глаза: зарывшись во что-то похожее на спортивную рубаху, спряталась картонная коробка для сапог. Кейт нервно открыл коробку и увидел, что она доверху полна бумаг.
Он преисполнился надежд. Перенес коробку на стол Брэди и основательно уселся на стуле. Прежде всего он занялся исследованием больших бумаг. Здесь было несколько заявок на золотоносные участки в Манитобе, с полдюжины топографических карт, набросанных от руки карандашом и имеющих отношение преимущественно к области Пис-Ривер, большое количество официальных писем из управления «Boards of Trade»с самыми подробными и красноречивыми проспектами и затем ряд вырезок из газет, наклеенных на один лист бумаги.
Пачку писем Кейт оставил под конец, решив раньше просмотреть газетные вырезки. Но едва только он прочел первый абзац из первой вырезки, как задрожал всем телом: до того был поражен и заинтригован.
Всего имелось шесть вырезок, и все они были сделаны из английских газет, причем носили сухой официальный характер. Все вырезки он прочел в три минуты.
Сущность их сводилась к тому, что Дервент Коннистон, принадлежавший к роду Коннистонов из Дарлингтона, обвинялся не больше и не меньше как в грабеже, причем к моменту печатания последнего донесения не был еще арестован и находился на свободе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51