По всему, строился дом ещё до войны, а то и раньше, но и сейчас, поставленный на бугристый фундамент из связанного цементом валунья, выглядел основательным, надёжным, веч-ным, да, собственно, таким и был.
На дворе среди пёстрых кур крутился вертлявый безголосый бобик, льстиво вилявший перед гостями не только хвостом, но и всем сухопарым задом; в дощатом загоне с опрокинутым корытом, похрю-кивая, рыли землю пятаками/рылами свиньи.
Пропустив Андрея и Катю вперёд себя в дом, ста-рик велел хозяйке, не по годам бойкой, с огнём в гла-зах бабе: «Что в печи, всё на стол мечи», после чего усадил гостей под образами.
В печи нашлись сполоснутые, только с грядки, огурцы, редиска, помидоры, сочащиеся на срезе искристой влагой стрелки лука, до одури душистые укроп и петрушка. Потом явилась деревянная вос-ковой желтизны солонка с крупной солью и гор-шок свежей, ещё не загустевшей до того, чтоб из неё, как из каолина, можно было лепить болванчи-ков, сметаны.
Когда хозяйка «метнула» на стол дымящийся чу-гунок молодой картошки, копчёную грудинку и миску жареных язей, Андрей не сдержался и достал из сумки оставшуюся бутылку мерло.
«Парадиз какой-то, – перенимая Катину повадку, подумал он, но тут же с несвойственным ему, вооб-ще-то, буквоедством поправился: – Нет, рай – это когда ты не знаешь, тепло тебе или холодно, одет ты или наг, сыт или в брюхе волки воют. Рай – это ко-гда у тебя нет того, что чувствует, когда тебе безо всего хорошо и ничего не нужно. Даже не так: рай – -это когда ты знать не знаешь, что такое хорошо, потому что не с чем сравнивать». На этом педантизм его иссякнул/изошёл.
– Эта барская водица нам не годится, – приговор-кой встретил жест Андрея староста. Задубелое лицо его, непривычное, да и, пожалуй, не слишком приспо-собленное к улыбке, ласково оскалилось и слегка за-хрустело в тех неторенных местах, где пролегли све-жие складки.
«Как бишь его?.. Нержан Тихонович», – припом-нил Норушкин.
Староста встал и, мягко шлёпнув в сенях оторо-ченной каучуковой прокладкой дверью холодиль-ника, принёс в горницу объёмистую квадратную заткнутую куском сыра бутыль, при виде которой само собой, как туго колыхающийся серебристый пузырёк из торфяной озёрной воды, всплывало в памяти полузабытое слово «штоф».
– Злодейка наша, – представил бутылку хозя-ин. – На чесноке стояла, смородиновых почках, му-равьиных яйцах, змеином зубе, сливовой смоле и ещё кой на чём, что мы в секрете держим. И для веселья хорошо, и от хворобы всякой выручает. Злодейка на-ша – всем лекарствам мать. Отведайте.
Андрей отведал. Катя воздержалась, опаловыми пальчиками ущипнув поджаристого язька.
В груди Норушкина взметнулась пронизанная солнцем синяя волна и, накатив на сердце, отступи-ла. Градусов в «злодейке» было пятьдесят примерно семь.
С лилово-перламутровыми, чудесно промытыми внутренностями и сияющей под кожей в вездесу-щих капиллярах кровью Андрей приступил к делу:
– Я хочу купить в Побудкине свою же собственную землю, отстроиться и, Бог даст, обосноваться.
Староста замер на миг, и вдруг в горнице лопну-ла звонкая пиротехническая штучка:
– Андрей Лексеич! Да неужто?! Отец родной! Вот радость-то! Нельзя башню без пригляда дер-жать: хорёк какой-нибудь влезет, и на тебе – то пар-ламент горит, то дефолт, ититская сила!
В ушах Норушкина невесть откуда появилась гул-кая дымка – чёртово пойло! – так что он не пору-чился бы наверняка за адекватное осмысление услы-шанных в ответ слов и интонаций. Но Катя после подтвердила, что именно так – с восклицательными знаками – всё и было сказано, причём хозяйка и хо-зяин говорили хором.
Нержан Тихонович, смахивая с глаз счастливую слезу, заверил, что все бумажные вопросы и крюч-ки они уладят в уезде сами: автохтонам такие дела решать сподручнее – хоть понаслышке, но все (или почти все) здешние чиновничьи ухватки им извест-ны. А коль скоро понадобится присутствие Анд-рея – они известят.
Согласовав с Норушкиным кандидатуру стряпче-го, староста вызвал в избу Фому Караулова, которо-му велено было завтра спозаранку отправляться с барином в Новгород, чтобы оформить у нотариуса доверенность на ведение дел. Время шло к вечеру, сегодня они так и так не успевали.
– Как выясните цену земли, – предупредил Ан-дрей, – сразу дайте знать. Мне мигом деньги не со-брать.
– Господь с вами, барин, – раз в четвёртый уже за день героически осклабился староста Нержан/Не-смеян. – С нас одних недоимок, почитай, столько приходится, что хватит Крым у малорусов отку-пить.
– Крым возьмём не златом, а булатом, – пообе-щал Норушкин, внезапно ощутивший явный по-зыв зарычать, и великодушно махнул рукой:– А недоимки прощаю.
Староста на время потерял дар речи и ожил лишь тогда, когда нащупал безотчётной рукой закупорен-ный сыром штоф.
Тут год не пей, два не пей, а за такое дело выпей...
И он плеснул жемчужной «злодейки» Андрею, решившей разделить судьбу Норушкина Кате, себе и благоухающему дымарём и прополисом новоис-печённому стряпчему Фоме.
Когда староста осведомился: не прикажет ли ба-рин баньку? – детка Катя взвизгнула от востор-га, предвкушая, на что Норушкин леденящим шё-потом заметил, что если она возжелает на полке разврата, это значит – у старичины просто никудышная баня.
Детка сказала: «Бурбон», – и с хрустом откусила проведавший сметану огурец.
4
Пока суд да дело (топить, выстаивать), Андрей ре-шил показать Кате Побудкино и попросил Фому провести их к дорогим руинам мимо места, где зве-рьё порвало Герасима и его физкультурников.
Вся деревня, казалось, была уже в курсе норуш-кинских планов. Разбившись на кучки и оседлав/об-ступив/обметав завалинки соседних дворов, мужи-ки увлечённо ткали невещественную ткань гряду-щего строительства. Андрей ловил невольно то там то сям выпархивающие кудельки:
– Ты печника-то настоящего видал? Настоящий печник печку не кладёт, настоящий печник печку вьёт!
– Да какой он плотник! Амбар рубит, а тот у не-го винтом завёртывается!
За деревней в небе кругами плавал коршун.
Зайдя окольным – вдоль берега Красавки – пу-тём в лес, Фома провёл Андрея и Катю с полверсты по несусветному бурелому и наконец указал в ело-вой гущине на смердящую, закиданную хворостом, лапником и мхом яму.
– Здесь, – скупо пояснил он.
Вокруг раскачивался и шумел летний лес, просеи-вая комаров сквозь своё сито. Над ямой в косых сол-нечных лучах, продравшихся сквозь ветки, в кото-рых потерялось небо, кружились оплывшие мухи.
– И каким только бесом вас сюда, дураков, за-несло? – в сердцах спросил Норушкин мертвецов. Воспоминание о кончине дяди Павла жарко ударило его по глазам, и в Андрее разом вспыхнула подостывшая было ненависть.
– Герасима, козла, послушались, на клад польстились стародедовский, – ответили из ямы мертве-цы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
На дворе среди пёстрых кур крутился вертлявый безголосый бобик, льстиво вилявший перед гостями не только хвостом, но и всем сухопарым задом; в дощатом загоне с опрокинутым корытом, похрю-кивая, рыли землю пятаками/рылами свиньи.
Пропустив Андрея и Катю вперёд себя в дом, ста-рик велел хозяйке, не по годам бойкой, с огнём в гла-зах бабе: «Что в печи, всё на стол мечи», после чего усадил гостей под образами.
В печи нашлись сполоснутые, только с грядки, огурцы, редиска, помидоры, сочащиеся на срезе искристой влагой стрелки лука, до одури душистые укроп и петрушка. Потом явилась деревянная вос-ковой желтизны солонка с крупной солью и гор-шок свежей, ещё не загустевшей до того, чтоб из неё, как из каолина, можно было лепить болванчи-ков, сметаны.
Когда хозяйка «метнула» на стол дымящийся чу-гунок молодой картошки, копчёную грудинку и миску жареных язей, Андрей не сдержался и достал из сумки оставшуюся бутылку мерло.
«Парадиз какой-то, – перенимая Катину повадку, подумал он, но тут же с несвойственным ему, вооб-ще-то, буквоедством поправился: – Нет, рай – это когда ты не знаешь, тепло тебе или холодно, одет ты или наг, сыт или в брюхе волки воют. Рай – это ко-гда у тебя нет того, что чувствует, когда тебе безо всего хорошо и ничего не нужно. Даже не так: рай – -это когда ты знать не знаешь, что такое хорошо, потому что не с чем сравнивать». На этом педантизм его иссякнул/изошёл.
– Эта барская водица нам не годится, – приговор-кой встретил жест Андрея староста. Задубелое лицо его, непривычное, да и, пожалуй, не слишком приспо-собленное к улыбке, ласково оскалилось и слегка за-хрустело в тех неторенных местах, где пролегли све-жие складки.
«Как бишь его?.. Нержан Тихонович», – припом-нил Норушкин.
Староста встал и, мягко шлёпнув в сенях оторо-ченной каучуковой прокладкой дверью холодиль-ника, принёс в горницу объёмистую квадратную заткнутую куском сыра бутыль, при виде которой само собой, как туго колыхающийся серебристый пузырёк из торфяной озёрной воды, всплывало в памяти полузабытое слово «штоф».
– Злодейка наша, – представил бутылку хозя-ин. – На чесноке стояла, смородиновых почках, му-равьиных яйцах, змеином зубе, сливовой смоле и ещё кой на чём, что мы в секрете держим. И для веселья хорошо, и от хворобы всякой выручает. Злодейка на-ша – всем лекарствам мать. Отведайте.
Андрей отведал. Катя воздержалась, опаловыми пальчиками ущипнув поджаристого язька.
В груди Норушкина взметнулась пронизанная солнцем синяя волна и, накатив на сердце, отступи-ла. Градусов в «злодейке» было пятьдесят примерно семь.
С лилово-перламутровыми, чудесно промытыми внутренностями и сияющей под кожей в вездесу-щих капиллярах кровью Андрей приступил к делу:
– Я хочу купить в Побудкине свою же собственную землю, отстроиться и, Бог даст, обосноваться.
Староста замер на миг, и вдруг в горнице лопну-ла звонкая пиротехническая штучка:
– Андрей Лексеич! Да неужто?! Отец родной! Вот радость-то! Нельзя башню без пригляда дер-жать: хорёк какой-нибудь влезет, и на тебе – то пар-ламент горит, то дефолт, ититская сила!
В ушах Норушкина невесть откуда появилась гул-кая дымка – чёртово пойло! – так что он не пору-чился бы наверняка за адекватное осмысление услы-шанных в ответ слов и интонаций. Но Катя после подтвердила, что именно так – с восклицательными знаками – всё и было сказано, причём хозяйка и хо-зяин говорили хором.
Нержан Тихонович, смахивая с глаз счастливую слезу, заверил, что все бумажные вопросы и крюч-ки они уладят в уезде сами: автохтонам такие дела решать сподручнее – хоть понаслышке, но все (или почти все) здешние чиновничьи ухватки им извест-ны. А коль скоро понадобится присутствие Анд-рея – они известят.
Согласовав с Норушкиным кандидатуру стряпче-го, староста вызвал в избу Фому Караулова, которо-му велено было завтра спозаранку отправляться с барином в Новгород, чтобы оформить у нотариуса доверенность на ведение дел. Время шло к вечеру, сегодня они так и так не успевали.
– Как выясните цену земли, – предупредил Ан-дрей, – сразу дайте знать. Мне мигом деньги не со-брать.
– Господь с вами, барин, – раз в четвёртый уже за день героически осклабился староста Нержан/Не-смеян. – С нас одних недоимок, почитай, столько приходится, что хватит Крым у малорусов отку-пить.
– Крым возьмём не златом, а булатом, – пообе-щал Норушкин, внезапно ощутивший явный по-зыв зарычать, и великодушно махнул рукой:– А недоимки прощаю.
Староста на время потерял дар речи и ожил лишь тогда, когда нащупал безотчётной рукой закупорен-ный сыром штоф.
Тут год не пей, два не пей, а за такое дело выпей...
И он плеснул жемчужной «злодейки» Андрею, решившей разделить судьбу Норушкина Кате, себе и благоухающему дымарём и прополисом новоис-печённому стряпчему Фоме.
Когда староста осведомился: не прикажет ли ба-рин баньку? – детка Катя взвизгнула от востор-га, предвкушая, на что Норушкин леденящим шё-потом заметил, что если она возжелает на полке разврата, это значит – у старичины просто никудышная баня.
Детка сказала: «Бурбон», – и с хрустом откусила проведавший сметану огурец.
4
Пока суд да дело (топить, выстаивать), Андрей ре-шил показать Кате Побудкино и попросил Фому провести их к дорогим руинам мимо места, где зве-рьё порвало Герасима и его физкультурников.
Вся деревня, казалось, была уже в курсе норуш-кинских планов. Разбившись на кучки и оседлав/об-ступив/обметав завалинки соседних дворов, мужи-ки увлечённо ткали невещественную ткань гряду-щего строительства. Андрей ловил невольно то там то сям выпархивающие кудельки:
– Ты печника-то настоящего видал? Настоящий печник печку не кладёт, настоящий печник печку вьёт!
– Да какой он плотник! Амбар рубит, а тот у не-го винтом завёртывается!
За деревней в небе кругами плавал коршун.
Зайдя окольным – вдоль берега Красавки – пу-тём в лес, Фома провёл Андрея и Катю с полверсты по несусветному бурелому и наконец указал в ело-вой гущине на смердящую, закиданную хворостом, лапником и мхом яму.
– Здесь, – скупо пояснил он.
Вокруг раскачивался и шумел летний лес, просеи-вая комаров сквозь своё сито. Над ямой в косых сол-нечных лучах, продравшихся сквозь ветки, в кото-рых потерялось небо, кружились оплывшие мухи.
– И каким только бесом вас сюда, дураков, за-несло? – в сердцах спросил Норушкин мертвецов. Воспоминание о кончине дяди Павла жарко ударило его по глазам, и в Андрее разом вспыхнула подостывшая было ненависть.
– Герасима, козла, послушались, на клад польстились стародедовский, – ответили из ямы мертве-цы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61