КЕЛЬЯ
Таня охотно согласилась поехать с Прасковьей Семеновной на кладбище.
Мужа Прасковья Семеновна похоронила давно, но вспоминала о нем постоянно. То-то случилось при Архипе Петровиче, то-то после него, то-то нравилось ему, то-то не нравилось. Архип Петрович оставался для Прасковьи Семеновны высшим, так сказать, судьей в оценке явлений жизни.
По дороге заехали в цветочный магазин. Прасковья Семеновна на свою зарплату живет в обрез, но для Архипа Петровича ничего не жаль, купила горшочек цикламенов.
На кладбище голо, пустынно. Апрельский ветерок подсушил дорожки, кое-где зеленеет ранняя травка, могилы и клумбочки обложены прошлогодним пожухлым дерном. Посетителей мало.
Дошли до кладбищенского захолустья, где ни купцов, ни статских советников, где сплошь невзрачные памятники и кресты, могилы последних десятилетий. Добрались до Архипа Петровича.
Деревянный заборчик синего цвета, ажурный чугунный крестик, купленный Прасковьей Семеновной у какого-то проходимца, вернее всего, позаимствованный продавцом с чьей-то заброшенной могилы, фотография в черной металлической рамке, веночек из жестяных листьев…
Прасковья Семеновна принялась вкапывать в землю горшочек с цветком. Таня пошла побродить по сырым дорожкам. Грустно вокруг, а на душе еще грустнее. Прочитала надписи на памятниках, вернулась обратно.
Прасковья Семеновна замерла на скамеечке, лицо у нее отсутствующее, должно быть, молится, земля сырая, на коленях сейчас не постоишь.
Чтобы не потревожить ее, Таня опустилась на скамеечку по соседству, — молится и не молится, но тоже задумалась, не сразу поняла, что ее о чем-то спрашивают.
— Кого, девушка, похоронили?
Даже вздрогнула от неожиданности. Не заметила, как возле нее очутилась эта женщина. В сизом пальто. В клетчатом шерстяном платочке. Лет сорока. Лицо простое и какое-то очень участливое.
— Простите. Спрашиваю: кого похоронили?
— Не хоронила я…
— Значит, еще хуже. Надежду похоронили. Обманул кто или обидел?
— Никто меня…
— Очень уж вы туманная…
Подошла Прасковья Семеновна:
— С кем это ты, Танюша?
Незнакомка встрепенулась:
— Это мама ваша?
— Нет, соседка, в одной квартире живем.
— Говорю, больно грустная ваша Таня. Думала, похоронила кого. Чего ж она сюда?
— Я на мужнину могилку, а Таня за компанию.
— И я к мужу. Рядом с вашим лежит.
Завязался общий разговор — об уходе за могилками, о мужьях — какие это были хорошие люди, как внимательны были к женам.
С кладбища поехали втроем. Незнакомка проводила новых знакомых до самого их дома.
— Очень мне Танюша понравилась, — сказала она на прощанье. — Только чего-то сильно печальна. Не иначе как на душе обида.
— Может, зайдете? — забеспокоилась Прасковья Семеновна. — Чайку сообразим…
Незнакомка отказалась:
— Спасибо, тороплюсь, поздно.
И еще раз погладила Таню по руке:
— Ты, доченька, не ищи у людей правды, ищи у Него. Он никогда и никого не оставит ни в беде, ни в горе.
Бывают же такие случайности! Таня возвращалась из школы и у самого своего дома столкнулась с незнакомкой, с которой вчера разговорилась на кладбище.
— Танечка!
— А вы разве здесь…
— Да не здесь, а была по делам. Как настроение?
— Ничего.
— Ничего — пустое место. Очень уж ты мне понравилась! Проводи меня.
Тане неудобно отказаться, женщина приветливая, да еще так ее хвалит.
Пошли по тротуару, опять говорила больше незнакомка, в душу к Тане не лезла, ничего не выпытывала, только вела себя так, точно все ей известно, уговаривала не расстраиваться, ласково утешала и лишь подчеркивала, что у людей помощи не найдешь, не оставит один бог.
А когда слова ее как-то обволокли Таню, она вдруг предложила поехать к ней, посидеть у нее дома.
— Отвезу-ка я тебя к себе, Танечка. Очень уж ты пришлась мне по душе. Узнаешь дорогу, будешь заходить, как взгрустнется…
Не спрашивая согласия, повлекла Таню за руку, и не успела Таня подумать, ехать или не ехать, как очутилась в троллейбусе, а сойдя с троллейбуса, пошла уже с незнакомкой, как со старой знакомой.
А та назвала остановку, улицу, переулок, в который они свернули, и сказала, чтобы Таня запомнила и номер квартиры, и дом.
— Только других ко мне не приваживай, — предупредила новая знакомая. — Я всяких шалтай-болтай не люблю, я сразу разобралась, что в тебе божья душа.
А когда ввела Таню к себе в комнату, то и назвалась:
— Зовут меня Зинаида Васильевна, так ты меня и зови.
В комнате чисто, уютно, тихо, Большая кровать с горою взбитых подушек, комод, иконка в раме за стеклом, на подоконнике комнатные цветы — столетник, фуксия, лилия, на полу фикус под самый потолок, в углу на стене вешалка с одеждой, отрывной календарь, грамота…
— За ударный труд, — без тени хвастовства пояснила хозяйка, заметив взгляд Тани. — На чулочной фабрике я работаю.
Вела себя свободно, непринужденно. Тане почудилось, будто бывала она в этой комнате много раз.
— Пойду чайник на газ поставлю…
Ушла, надолго оставила Таню одну, Таня в одиночестве как-то еще больше привыкла к комнате. Вернулась с кипящим чайником.
— Не соскучилась? А я в булочную сбегала, конфеточек для тебя купила…
Напоила Таню чаем, ухаживала за ней, как за дорогой гостьей, ни о чем не расспрашивала, наоборот, рассказывала о себе:
— Одна живу, совсем одна, раньше общая квартира была, да я отгородилась, прорубила отдельный вход. Муж у меня машинист был, попал в аварию, с тех пор у меня никого. Другие скучают, а я помолюсь — и все на месте. Хочешь, почитаю тебе?
Убрала со стола посуду, усадила гостью поудобнее, подложила под руку ей подушечку, зажгла настольную лампу, из комода достала книгу.
— "Кто ищет Христа, пусть тот вступит в странническую жизнь и ищет Его и действительно найдет Бога в сей жизни. Кто желает совершенства, пусть тот изберет странническую жизнь, в ней познает он путь к совершенству, в ней найдет совершенство. Очистится от скверн, освободится от всякого лукавства, облечется в сокрушение и смирение. Кто хочет преуспеть, тот должен учиться сему вне своего отечества, и хотя он еще на земле, но сердце его уже на небе…"
Читала не торопясь, иные слова повторяла, внушительно, громко, заметно было, что чтение доставляет удовольствие ей самой.
— Что за книга? — поинтересовалась Таня.
— "Цветник", — объяснила хозяйка. — «Цветник нравственный». Есть такая старинная книга.
Не все понятно, что читает Зинаида Васильевна, но самый звук ее голоса, мягкий свет, тишина вокруг растревожили Таню чуть не до слез, и она вдруг, неожиданно для самой себя, призналась Зинаиде Васильевне в том, что ее любил один человек, а теперь разлюбил, что осталась она одна и ничего больше не хочет от жизни.
Она что-то преувеличивает, что-то искажает, сама не различает, где правда и где выдумка, преображает действительность, как подсказывает ей ее чувство…
Зинаида Васильевна погладила девушку по голове и опять ни о чем не стала расспрашивать, лишь сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44