«Санитарка» стояла у самой палатки. Я крикнула шофёру, чтобы он заводил мотор. Потом мы завернули комбата в одеяло, и Пухов с Михалёвым на носилках внесли его в «санитарку».
Я тоже хотела влезть. Но в эту минуту кто-то дотронулся до моего плеча. Передо мной стоял немолодой боец в порванной, запачканной в глине гимнастёрке.
– Я сержант Евстахиев, ординарец его, – торопливым шёпотом проговорил боец, – без меня горе случилось. Услал он меня в полк. А так разве я бы допустил… От бойцов-то я скрываю. Узнают – плакать будут. Это ведь такой человек!..
В морщинках его лица застыли грязь и копоть. Небольшие добрые глаза пристально смотрели на меня, и в них было что-то высоко человечное и очень детское…
– Выходим комбата, Евстахиев, обязательно выходим, – успокоила я его, влезая в машину.
Евстахиев не уходил.
– Обещаю! – крикнула я ему уже из кузова.
– Ну, поехали, – приказал Пухов, захлопывая дверь. – Поезжайте осторожно, медленно!
В «санитарке» было темно. Я даже не видела лица комбата. Я положила руку ему на лоб и нащупала ту пульсирующую на виске жилку, которая так обрадовала меня тогда, в поле. «Только бы доехать, только бы доехать!» – стучало в моём мозгу, в такт пульсирующей жилке. Машину сильно тряхнуло на ухабе. Комбат чуть слышно застонал.
Чтобы как-нибудь сократить этот тяжкий путь, я стала говорить:
– Теперь всё будет в порядке, товарищ капитан, кровотечение прекращено. Вот сейчас мы доедем до санбата, тогда всё будет совсем хорошо.
Я знала, что он мне не ответит, но всё же прислушалась. Он молчал.
– Вы понимаете, – говорила я, – в ППМ нельзя оперировать брюшную полость, там нет нужных условий. А в санбате всё это сделают в два счёта. И врачи там замечательные, опытные, хорошие врачи.
Мне хотелось плакать.
– А потом вы поправитесь, обязательно поправитесь. Вы даже не пишите своим, что ранены. И если кто-нибудь вам будет говорить, что ранения в живот самые опасные, вы не верьте…
Я сознавала, что говорю глупости, но не могла молчать.
– А наши пошли вперёд, – продолжала я. – Когда я вас подобрала, они уже ушли метров за двести…
Я сделала паузу и вдруг услышала шёпотом произнесённые слова:
– Наши… вперёд!
И тут я стала плакать и глотать слёзы и зажимать глаза руками, чтобы только прекратить этот глупый плач, и всё повторяла:
– Да, да, да, наши пошли вперёд…
Машина остановилась. Я раскрыла дверь. Мы были в лесу. Между деревьями виднелись санитарные палатки. Мы приехали.
Я выпрыгнула и огляделась, стараясь определить, где штабная палатка, но к машине уже шли люди.
– Комбат? – спросил меня на ходу врач в белом халате.
– Да, – ответила я.
Они прошли, не сказав больше ни слова, вытащили из машины носилки, и только, проходя мимо меня, врач спросил:
– Вы сопровождаете комбата?
– Да.
– Есть предписание оставить вас здесь, в санбате. Сейчас устраивайтесь на ночлег, утром получите точные указания от командира санбата.
Я молча козырнула. Носилки исчезли в одной из палаток. Я осталась одна. Был уже вечер. Тихо шумели деревья. В лесной чаще мелькали светляки. Пахло лесом и осенними раздавленными листьями. Было удивительно тихо, и от этой непривычной тишины кружилась голова…
…Оформившись, я пошла в палатку. Это была обычная палатка, такая же, как и все остальные. Огромный брезентовый шатёр поддерживали два врытых в землю столба. По обеим сторонам палатки стояли кровати, и на специальных брусьях лежали носилки, заменяющие койки, в дальнем конце стоял столик с медикаментами, у которого сидела сестра. На свободной койке у входа полулежал санитар.
И вдруг, едва сделав несколько шагов в глубь палаты, я остановилась, точно кто-то с силой схватил меня за плечи. На секунду всё поплыло перед моими глазами. Комбат и всё, что было связано с ним, исчезло из моего сознания. Мне показалось, что в нескольких шагах от меня на койке лежит Саша.
«Это мне кажется!» – подумала я, не двигаясь с места.
Я до боли широко открыла глаза, думая, что видение исчезнет. Но всё оставалось по-прежнему. Я видела, что на четвёртой койке, считая от той, у которой я стояла, лежал он. Его лицо, прикрытое до подбородка одеялом, было совершенно белым, глаза закрыты. Я ещё ничего не соображала, мне только сделалось страшно. Потом показалось, что кто-то рядом со мной совершенно чужим, незнакомым голосом крикнул: «Саша!» И я бросилась к нему.
Всё это было так. Саша находился здесь. Его привезли позавчера. Люди, которые сопровождали его, рассказали, что он находился в самолёте «У-2», подбитом рано утром над расположением нашей дивизии. Над землёй стоял низкий туман, и облачность была тоже низкая, и самолёт шёл на необычной для «уток» высоте. Его обстрелял «мессершмитт». С земли видели, что «У-2» после первой же очереди резко пошёл вниз. Когда подоспели к самолёту, то увидели, что лётчик перерезан пулемётной очередью, а пассажир жив, хотя потерял сознание и весь испачкан кровью.
Какое-то время я стояла на коленях перед его кроватью, не видя ничего, кроме его белого лица, закрытых глаз и спутанных волос. Всё происшедшее как-то не доходило до меня, я понимала только, что вижу его, что мы снова встретились, и мне было одновременно и страшно от этой встречи, и странно оттого, что я чувствую этот страх.
Я долго не могла сообразить, что с ним; первые минуты я даже никого не спрашивала об этом. Я сразу забыла, что я медик, сестра, мне было только страшно видеть его безмолвным, лежащим на госпитальной койке.
Потом я почувствовала, как кто-то подошёл ко мне. Это была сестра, маленькая толстая девушка.
– Кто он вам, муж, брат? – спрашивала она низким грубоватым голосом.
– Да, да, да… – повторяла я, боясь отвести от него взгляд. И снова я забыла обо всём, кроме него.
Потом я опять услышала голос:
– Вы встаньте, ну, встаньте, что же делать, сейчас ваша смена будет.
Эти слова вернули меня к действительности. Я всё вспомнила – и как попала сюда, и то, что остаюсь здесь на работе. Я вскочила.
– А меня зовут Нюра, – протянула мне сестра свою полную короткую руку.
Я крепко пожала её.
– Он сейчас спит, – сказала Нюра. – Врач его недавно смотрел, через час снова придёт.
Саша по-прежнему спал. Я не знала, что это было – сон или глубокое забытье, беспамятство, но он лежал неподвижно, точно неживой, я не слышала его дыхания, не видела, чтобы на его лице дрогнул хоть один мускул. Мне хотелось, чтобы кто-нибудь был сейчас рядом со мной, тогда бы не было так жутко.
Я стояла у его постели. Вдалеке монотонно стучал движок электростанции. Свет горел неровно – то вспыхивал ослепительно ярко, то почти затухал. Мне вдруг неудержимо захотелось схватить Сашу за плечи, чтобы он проснулся, встал, избавил меня от этого кошмара.
«Ведь бывают же такие страшные сны, – подумала я, – когда всё происходит будто наяву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48