– А еще я очень боюсь за папу, – пожаловалась Анита. – Вдруг эти разбойники в самом деле напали на Сальвейг?
Андрей пожал плечами. Он ничего не мог сказать ей в утешение, потому что сам ничего не знал.
– Слеги готовы, колышки и веревки тоже, – доложил пограничник. – В воду нам лезть. Вы бы отошли, госпожа, куда подальше, а то нам раздеться надо, чтобы одежу раньше времени не мочить.
Анита покраснела. Сархен хмыкнул, подмигнул ей и достал из своей седельной сумки флягу с вином.
Золотая в месте брода была неширокой – около половины дальности полета стрелы, пущенной из большого лука, шагов триста. Противоположный берег был чуть выше и покрыт прозрачным к осени лиственным лесом. Сняв доспехи и одежду, Сархен, Андрей и пограничники полезли в реку. Первым шел щербатый. Орудуя своей длиннющей слегой, он осторожно, без спешки, трогал дно, проверяя глубину прямо перед собой и в стороны.
– Здесь и здесь, – время от времени говорил он двигавшимся за ним воинам.
Те втыкали колья с привязанными сверху красными лоскутками материи и обвязывали их веревками, обозначая с обеих сторон безопасный проход. Брод оказался непрямым: несколько раз он коварно вилял в сторону, потом возвращался. Из-за этого ведущий пограничник пару раз срывался в водяные ямы, выныривал, отфыркиваясь и ругаясь. День был солнечный, но довольно прохладный. Река, что поначалу обожгла холодом, теперь казалась двигавшимся уже по грудь в воде людям теплее ветреного воздуха.
Путь до той стороны представился вечностью. Когда они наконец выбрались на песок, то первым делом выдули «для сугрева» прихваченное Сархеном вино.
– Водки бы сейчас литр, – мечтательно пробормотал Андрей. Вино помогло мало.
– Пошли обратно, там вон костер развели, – кивнул Сархен на дымок возле причала и суетившихся рядом охранников.
– Не иначе как сестра Луженой Глотки догадалась. Бой-баба! Ее к нам заместо лейтенанта надо определить, любую орду погоним! – Губы у пограничника были синие от холода. Ему досталось больше всех.
…Переправились они без приключений, хотя с женщинами возни хватило. Воины увязали одежду и доспехи на седла и, с лошадьми в поводу, перешли на тот берег по обозначенному броду. Женщины же раздеваться и лезть в воду нагишом, чтобы сохранить одежду сухой, отказались наотрез. Холодная вода и десять пар любопытных мужских глаз – да ни за что! Через реку они переправлялись верхом и в одежде. Коня Аниты вел Андрей: никому другому доверить свою персону она не пожелала. К счастью, в реку она не свалилась, и спасать ее не пришлось. А вот растирать ее ледяные ступни возле костра тоже выпало Андрею. При этом Анита преданно смотрела на него своими блестящими счастливыми глазами. И эти глаза яснее ясного говорили: «После того, что между нами было, вы просто обязаны на мне жениться». Сархен, которому достались куда менее соблазнительные ножки могучей тети Илены, смотрел на Комкова с откровенной завистью.
– Кажись, готова похлебка! – сказал старший охранник и передал ложку с варевом на пробу щербатому пограничнику.
Тот подул на нее и осторожно, вытянув губы трубочкой, отхлебнул.
– Соли мало, – сказал он. – А так готово, да. Давайте поедим, да в седло надо. Путь еще не близкий.
– Дагир! Глазам не верю. Великая Мать еще не оторвала твою пустую башку?
Джон положил на стойку полотенце, которым старательно тер бокалы.
– Нет, только слегка поцарапала, – сказал монгол. Он хлопнул бывшего пилота по подставленной ладони в знак приветствия. – У тебя есть пара кувшинов с хорошим вином для нас и какие-нибудь фрукты на закуску?
Джон кивнул и указал на столик рядом со стойкой.
– Садитесь здесь. Сейчас все будет.
Андрей с сомнением посмотрел на бокал, в который монгол набулькал ему красного ароматного напитка.
– А когда ты начнешь учить меня? – спросил он.
– А тебе так не терпится приступить? – усмехнулся монгол. Комков в ответ отрицательно покачал головой.
Монгол отхлебнул вина и зажмурился с блаженным видом.
– У Джона получается особое вино… Не вино, а нектар… Поэтому Великая Мать никуда и никогда не отпустит его… Впервые я узнал вкус вина именно здесь… Но тогда его делал не Джон.
Сархен залпом опрокинул свой бокал и отставил его в сторону. Он задумчиво уставился на мерцающий огонек свечи.
– Я родился в юрте пастуха и рос в степи. Широкой, без конца и без края… Если небо не скупилось на дожди, по весне наша степь превращалась в цветущий зеленый океан, по которому медленно кочевало наше племя со своими стадами.
Монгол закрыл глаза и тихо покачал головой. Андрей с удивлением увидел, как по его щеке покатилась слеза.
– Я был порядочным оболтусом тогда: дрался, буянил, частенько воровал с друзьями коней и баранов у соседей, хотя нужды в этом, конечно, не было. Просто из озорства… У нас никогда не было больших войн – так, мелкие склоки между племенами, когда было больше крика и шума, чем крови. А потом… Потом появилась Она.
Монгол зло отер тыльной стороной ладони непрошеную слезу и продолжил:
– Нашим главным богом был Бог Огня. Как не поклоняться тому, кто согревает в холодную ночь, дарит свет и тепло, без которого невозможно выжить зимой? И когда в окружении небольшого отряда Верных в наше стойбище прискакала юная дева в черном одеянии, шаман и старейшины сразу решили, что она дочь Бога Огня. Ее волосы горели как пламя. И она была прекрасна. Так, как не может быть прекрасна земная женщина.
Сархен вздохнул и наполнил опустевшие бокалы. Андрей понимал его: Илла и сейчас могла бы поспорить красой с кем угодно, если бы не окружающая ее аура холодного ужаса.
– Она собирала воинов для большого похода далеко за край Великой степи. Старейшины дали воинов из молодых повес вроде меня и, согласно обычаю, решили принести жертву.
Сархен невесело усмехнулся.
– Эту великую честь оказали мне, потому что я клал всех сверстников на лопатки, дальше всех бросал стрелы и был круглым сиротой после смерти отца. К тому же я уже всех достал своими проделками. Меня привязали к доске и развели большой костер. Дочь Бога должна была вырезать ножом ритуальный знак на моей груди и перерезать глотку. Потом мое бездыханное тело должны были метнуть в огонь, чтобы Бог сожрал предназначенную ему жертву. А я смотрел на нее влюбленными глазами и улыбался.
Монгол положил руку себе на грудь.
– Она сделала здесь аккуратный надрез, вот так. – Он показал Андрею, как именно. – Потом подцепила лезвием кожу и стала медленно, очень медленно ее отдирать. А я все терпел и улыбался. Больше всего на свете я боялся проявить слабость и опозорить себя гримасой или криком боли. Она тоже улыбнулась мне. И еще она внимательно посмотрела мне прямо в глаза. «Что ты чувствуешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102