Потом она поступила в Софийский университет, встретилась здесь со своим теперешним мужем, и мы стали с ним друзьями — водой не разольёшь. Каждый раз, выезжая в Софию, я сую в карман пальто бутылку «Плиски» и первым делом являюсь сюда. Болтаем о том о сём, иногда, когда нас четверо, играем в бридж. Чтобы не привлекать внимания и не тревожить инженера с верхнего этажа, выходим через чёрный ход — разумеется, когда засидимся допоздна. Оттуда, мимо мусорных вёдер, можно войти во второй подъезд соседнего здания. Ну, а войдя в этот подъезд, легче лёгкого выбраться на бульвар Владимира Заимова через первый подъезд, нужно только обойти лестницу со стороны двора.
Как на грех, все это с молниеносной быстротой промелькнуло у меня в голове, и я вбежал в дом через парадный ход со стороны улицы Обориште. Расчёт самый простой войду через парадный ход, поздороваюсь с приятелем, подмигну ему и выбегу через чёрный! А тот, на мотоцикле, пусть себе ищет ветра в поле!.. Я вот сказал, что все эти мысли мелькнули у меня в голове, но это, во всяком случае, не совсем точно. В тот миг я не думал ни о чем или почти ни о чем, а подчинялся какой-то, черт её знает какой, силе, — ну, как во время матча: я ведь тогда не думаю, почему должен находиться там-то и там-то, когда кто-нибудь из наших ведёт, но оказываюсь именно там, куда через секунду-другую наш подаст мяч. А уж после игры говорю приятелям: «Я остановился на таком-то и таком-то месте, потому что, видя, что левый инсайд берет мяч, подумал…» — и так далее. На самом же деле ничего такого я не думал, хотя, может быть, мне это лишь кажется, что не думал…
И вот дал я ходу по лестнице, да так, будто уносил от дьявола свою душу, и через две-три секунды был уже на втором этаже. Нажимаю дверную ручку — дверь заперта! Я аж вспотел… И лишь в эту минуту вспомнил, что в понедельник секция не работает, что она работает лишь два раза в неделю — во вторник и пятницу… Лестница, стены, дверь — все завертелось у меня перед глазами, меня как вихрем каким подхватило, я обезумел. Черт бы их побрал! Куда же теперь? Оставался лишь один путь к отступлению, единственный, и вёл он на чердак. Я никогда не поднимался туда, но мне было известно, что существует такое помещение — чердачное. Как-то раз зашла о нем речь, и притом совершенно случайно. Секция приобрела новый диван для приёмной, очень шикарный, и я спросил моего приятеля, что они сделали со старым канапе кожаным и страшно привлекательным на вид, от которого я бы ни за что не отказался, если бы мне его предложили по сходной цене. Я, конечно, имел в виду мой переезд в Софию! Последнее время я два раза побывал с нашей командой за границей, месяц тому назад — даже в Шотландии. Проездом дважды останавливался в Лондоне, и каждый раз я покупал какую-нибудь мелочишку на память по той простой причине, что намерение моё бросить в Софии якорь на веки вечные нигде не оставляло меня в покое. Но мой приятель сказал, что старое кожаное канапе снесли на чердак и что, хоть оно и подержанное, продавать его они не имеют права, поскольку они общественная организация, а я частное лицо. Таким-то образом я и запомнил этот чердак и сохранил о нем дурную память, так как и теперь никто не может меня убедить, что это порядок — оставлять кожаное канапе в совершенно неподходящих чердачных условиях. Да вот, извольте полюбуйтесь — канапе видно отсюда, под слуховое окошко засунуто. Оно мне свидетель, что я говорю истинную правду и не имею никакого намерения хитрить и вывёртываться. Да и не из-за чего.
Взлетел я, стало быть, по лестнице, одолел её за несколько секунд молниеносным спринтом. Те, что бегают на сто метров с барьерами, они, извините за грубое выражение, сопляки передо мной. В спринте я в ту минуту, поди европейский рекорд перекрыл. Вы спрашиваете, где я стоял, в каком месте. Отвечаю. На чердаке было темно, как в животе у арапа. Слуховое окошко, как это видно сейчас, при электрическом освещении, заставлено жестью. Свету проникнуть неоткуда, разве что со двора! Но и этот свет, попадающий через дверь, не выполнял своего предназначения, будучи на три четверти ликвидирован ранними сумерками и дождливой погодой.
Так вот, насчёт места, где я остановился. Будьте добры! Отсчитайте четыре шага вперёд по прямой линии, потом четыре-пять шагов направо. Там видна отвесная балка, толстенная четырехугольная балка от пола до крыши. Не знаю, может быть, на такой скорости, какую я развил сослепу, я бы схоронился где-нибудь подальше, не наскочи я на эту проклятую балку, которая, иными словами, самым неожиданным манером перегородила мне дорогу. Хоть я как футболист и привык к подобным столкновениям, все же я приостановил дальнейшее продвижение, остановился позади балки, даже прислонился к ней плечом и занял выжидательную позицию.
Право, не знаю, секунды прошли или минуты. Я словно на самое дно Марицы нырнул, а вокруг меня и надо мной — только чёрная и неподвижная вода. Вдруг мне показалось, что справа, где-то по другую сторону входа, что-то зашуршало, будто кто-то, осторожно ступая, шёл, черт побери, на меня. Я не из трусливых, а как раз наоборот, но должен признаться, что в эту минуту я струхнул, а почему — и сам не знаю. Кто-то двигался, кто-то выслеживал меня в темноте, кто-то меня заметил и наверняка задумал что-то недоброе, и я чувствовал себя за этой проклятой балкой, как в ловушке.
В эту минуту по деревянной лестнице загрохали скорострелкой шаги, и я тотчас же догадался, что это тот, из ГАИ. И другое пришло мне в голову — что игра для меня проиграна, будет проиграна, разве только он каким-то чудом не заметит меня, то есть, разве сам дьявол закроет ему глаза и возьмёт меня под свою защиту.
И я положился, как говорится в случаях, когда ты находишься «вне игры» на штрафной площадке противника, — положился на судьбу, на милость судейского свистка.
Но все это, вместе взятое, каким бы страшным ни выглядело, походило на весёлую шутку по сравнению с тем, что последовало дальше. Я увидел милиционера — он остановился в дверях, прислушался, расстегнул кобуру, и не успел я перевести дух, как направился к тому месту, откуда за несколько мгновений до этого до меня донёсся подозрительный шорох.
Милиционер растаял в темноте, исчез с моих глаз, я лишь слышал его шаги, он ступал тяжело, потому что был в сапогах. И вдруг… как вам сказать… то, что называют «гром среди ясного неба», ни хрена, извините за выражение, не стоит… Впрочем, вот что произошло… Хотя откуда мне знать, что там произошло! Милиционер вскрикнул — отрывисто и не очень громко, — затем я услышал, как что-то грохнулось на пол — будто человек повалился. Тут меня подхватила какая-то сила, прогнав страх и оцепенение, и понесла к тому месту, и я споткнулся в темноте и в свою очередь повалился на чей-то труп и так перепугался, что заорал не своим голосом, а когда стал подниматься на ноги, в глаза мне ударил свет электрического фонарика…
Вы спрашиваете, почему же я бросился на крик, к месту схватки, а не воспользовался случаем и не дал деру… Не знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
Как на грех, все это с молниеносной быстротой промелькнуло у меня в голове, и я вбежал в дом через парадный ход со стороны улицы Обориште. Расчёт самый простой войду через парадный ход, поздороваюсь с приятелем, подмигну ему и выбегу через чёрный! А тот, на мотоцикле, пусть себе ищет ветра в поле!.. Я вот сказал, что все эти мысли мелькнули у меня в голове, но это, во всяком случае, не совсем точно. В тот миг я не думал ни о чем или почти ни о чем, а подчинялся какой-то, черт её знает какой, силе, — ну, как во время матча: я ведь тогда не думаю, почему должен находиться там-то и там-то, когда кто-нибудь из наших ведёт, но оказываюсь именно там, куда через секунду-другую наш подаст мяч. А уж после игры говорю приятелям: «Я остановился на таком-то и таком-то месте, потому что, видя, что левый инсайд берет мяч, подумал…» — и так далее. На самом же деле ничего такого я не думал, хотя, может быть, мне это лишь кажется, что не думал…
И вот дал я ходу по лестнице, да так, будто уносил от дьявола свою душу, и через две-три секунды был уже на втором этаже. Нажимаю дверную ручку — дверь заперта! Я аж вспотел… И лишь в эту минуту вспомнил, что в понедельник секция не работает, что она работает лишь два раза в неделю — во вторник и пятницу… Лестница, стены, дверь — все завертелось у меня перед глазами, меня как вихрем каким подхватило, я обезумел. Черт бы их побрал! Куда же теперь? Оставался лишь один путь к отступлению, единственный, и вёл он на чердак. Я никогда не поднимался туда, но мне было известно, что существует такое помещение — чердачное. Как-то раз зашла о нем речь, и притом совершенно случайно. Секция приобрела новый диван для приёмной, очень шикарный, и я спросил моего приятеля, что они сделали со старым канапе кожаным и страшно привлекательным на вид, от которого я бы ни за что не отказался, если бы мне его предложили по сходной цене. Я, конечно, имел в виду мой переезд в Софию! Последнее время я два раза побывал с нашей командой за границей, месяц тому назад — даже в Шотландии. Проездом дважды останавливался в Лондоне, и каждый раз я покупал какую-нибудь мелочишку на память по той простой причине, что намерение моё бросить в Софии якорь на веки вечные нигде не оставляло меня в покое. Но мой приятель сказал, что старое кожаное канапе снесли на чердак и что, хоть оно и подержанное, продавать его они не имеют права, поскольку они общественная организация, а я частное лицо. Таким-то образом я и запомнил этот чердак и сохранил о нем дурную память, так как и теперь никто не может меня убедить, что это порядок — оставлять кожаное канапе в совершенно неподходящих чердачных условиях. Да вот, извольте полюбуйтесь — канапе видно отсюда, под слуховое окошко засунуто. Оно мне свидетель, что я говорю истинную правду и не имею никакого намерения хитрить и вывёртываться. Да и не из-за чего.
Взлетел я, стало быть, по лестнице, одолел её за несколько секунд молниеносным спринтом. Те, что бегают на сто метров с барьерами, они, извините за грубое выражение, сопляки передо мной. В спринте я в ту минуту, поди европейский рекорд перекрыл. Вы спрашиваете, где я стоял, в каком месте. Отвечаю. На чердаке было темно, как в животе у арапа. Слуховое окошко, как это видно сейчас, при электрическом освещении, заставлено жестью. Свету проникнуть неоткуда, разве что со двора! Но и этот свет, попадающий через дверь, не выполнял своего предназначения, будучи на три четверти ликвидирован ранними сумерками и дождливой погодой.
Так вот, насчёт места, где я остановился. Будьте добры! Отсчитайте четыре шага вперёд по прямой линии, потом четыре-пять шагов направо. Там видна отвесная балка, толстенная четырехугольная балка от пола до крыши. Не знаю, может быть, на такой скорости, какую я развил сослепу, я бы схоронился где-нибудь подальше, не наскочи я на эту проклятую балку, которая, иными словами, самым неожиданным манером перегородила мне дорогу. Хоть я как футболист и привык к подобным столкновениям, все же я приостановил дальнейшее продвижение, остановился позади балки, даже прислонился к ней плечом и занял выжидательную позицию.
Право, не знаю, секунды прошли или минуты. Я словно на самое дно Марицы нырнул, а вокруг меня и надо мной — только чёрная и неподвижная вода. Вдруг мне показалось, что справа, где-то по другую сторону входа, что-то зашуршало, будто кто-то, осторожно ступая, шёл, черт побери, на меня. Я не из трусливых, а как раз наоборот, но должен признаться, что в эту минуту я струхнул, а почему — и сам не знаю. Кто-то двигался, кто-то выслеживал меня в темноте, кто-то меня заметил и наверняка задумал что-то недоброе, и я чувствовал себя за этой проклятой балкой, как в ловушке.
В эту минуту по деревянной лестнице загрохали скорострелкой шаги, и я тотчас же догадался, что это тот, из ГАИ. И другое пришло мне в голову — что игра для меня проиграна, будет проиграна, разве только он каким-то чудом не заметит меня, то есть, разве сам дьявол закроет ему глаза и возьмёт меня под свою защиту.
И я положился, как говорится в случаях, когда ты находишься «вне игры» на штрафной площадке противника, — положился на судьбу, на милость судейского свистка.
Но все это, вместе взятое, каким бы страшным ни выглядело, походило на весёлую шутку по сравнению с тем, что последовало дальше. Я увидел милиционера — он остановился в дверях, прислушался, расстегнул кобуру, и не успел я перевести дух, как направился к тому месту, откуда за несколько мгновений до этого до меня донёсся подозрительный шорох.
Милиционер растаял в темноте, исчез с моих глаз, я лишь слышал его шаги, он ступал тяжело, потому что был в сапогах. И вдруг… как вам сказать… то, что называют «гром среди ясного неба», ни хрена, извините за выражение, не стоит… Впрочем, вот что произошло… Хотя откуда мне знать, что там произошло! Милиционер вскрикнул — отрывисто и не очень громко, — затем я услышал, как что-то грохнулось на пол — будто человек повалился. Тут меня подхватила какая-то сила, прогнав страх и оцепенение, и понесла к тому месту, и я споткнулся в темноте и в свою очередь повалился на чей-то труп и так перепугался, что заорал не своим голосом, а когда стал подниматься на ноги, в глаза мне ударил свет электрического фонарика…
Вы спрашиваете, почему же я бросился на крик, к месту схватки, а не воспользовался случаем и не дал деру… Не знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35