— Кто вас содержит?
— Я сам себя содержу.
— Чем вы зарабатываете на жизнь?
— Работаю официантом.
— Говорите конкретнее, черт побери! Где?
— Откуда мне знать, что вас интересуют подробности! В закусочной “Республика” на пьяцца Република, против фонтана Наяд. Этого достаточно?
— В какие часы вы работаете?
— По вечерам.
— Каждый вечер?
— Каждый вечер, кроме воскресений.
— Ваше трудолюбие похвально. В какое время вы начинаете работу и в какое время покидаете закусочную?
— Начинаю в шесть и кончаю около одиннадцати. — Ливио Перетти сдвинул брови, и глаза его вспыхнули.
— Будьте добры объяснить мне, для чего вы задаёте эти дурацкие вопросы! — воскликнул он, и его горячие глаза южанина впились в по-северному бесстрастное лицо Чиголы.
— Святая Цецилия! — от бескрайнего недоумения адъютант даже развёл руками. — Какая дерзость! Как вы можете так отзываться о вопросах синьора инспектора!
— Вы сидите у магнитофона и не лезьте не в своё дело! — огрызнулся Ливио. — Вместо того, чтобы сказать мне спасибо, — продолжал он, обращаясь к Чиголе, — за то, что я первым обнаружил кражу, первым поднял тревогу, вы бессовестно отнимаете у меня время, да ещё задаёте провокационные вопросы!
Чигола помолчал, засмотревшись на свои ногти. Потом перевёл взгляд на окно и помолчал ещё немного. За окном виднелась часть площади и один из фонтанов. Моросил унылый дождик, и картина с фонтаном была грустной.
— Да, вот что! — сказал инспектор, будто внезапно вспомнив о существовании Ливио. — Здесь я задаю вопросы, а вы должны на них отвечать. Таков порядок. Если вы не будете отвечать как положено, то лишь осложните собственное положение и ваше принудительное пребывание в музее затянется.
— Хорошо, спрашивайте! — вздохнул Ливио и посмотрел на Роберто Тоцци, пытаясь поймать его взгляд. Но Роберто Тоцци был неподвижен, он погрузился в свои мысли и ничего не слышал. Казалось, его и нет в кабинете.
— От пьяцца Република до Помпео Магно путь неблизкий, и я уверен, что возвращаетесь домой не раньше полуночи.
— Если вообще возвращаюсь! — подхватил Ливио, слегка наклонив голову набок, отчего его слова прозвучали как дерзость.
— Я говорю о тех днях, когда вы ночуете дома. Кто в такие дни открывает вам подъезд около или после полуночи?
— В это время привратницы уже спят, открывает привратник.
— В котором часу вы вчера явились в этот ваш ресторан и когда из него вышли?
— Вчера вечером я вообще не ходил на работу.
— Расскажите подробно, с указанием времени, что вы вчера делали после 4 часов пополудни, где были, куда ходили и с кем виделись.
На этот вопрос Ливио Перетти ответил не сразу. Он молчал долго, может быть, дольше, чем было нужно. На его смуглом лбу выступил пот. Наконец он сказал:
— Когда я вышел из музея, то пошёл прямо к любовнице. У неё и провёл всю ночь.
— Её имя и адрес? — ледяным тоном спросил Чигола.
— Имени не знаю, а улицы не помню! — засмеялся Ливио.
— Я помогу вам, — заметил Чигола. — А пока поговорим о другом. Расскажите подробно, когда и как вы обнаружили, что картина художника Корреджо “Даная” украдена.
— Это можно рассказать в нескольких словах. Утром я поднялся в зал, в котором работаю, было минуты три десятого. В зале ещё никого не было. Я пошёл прямо к мольберту, потому что первый, свежий взгляд на холст очень важен, от него зависит работа всего дня. Глаза ещё не устали, ещё не привыкли к цветам, улавливают малейший нюанс. Поэтому, войдя в зал, я направился к мольберту, сосредоточившись и собрав всё своё внимание, но когда подошёл, застыл как вкопанный: на мольберте огромной дырой зияла пустая рама. Кто-то срезал холст…
— На каком расстоянии вы были от мольберта, когда увидели, что холст срезан?
— Шагах в десяти.
— Как же вы могли увидеть, что холст срезан, а не снят? В десяти шагах такую подробность разглядеть довольно трудно.
— Вы бы не заметили, но я — дело другое, у меня взгляд профессионала.
— Продолжайте.
— Я стоял на месте как вкопанный, потом поднял взгляд на стену, к “Данае” Корреджо, и чуть не упал: вместо неё висел мой холст, приколотый к раме кнопками.
— На каком расстоянии вы были от картины?
— До неё было шагов пятнадцать.
— В пятнадцать шагах никакие кнопки разглядеть невозможно. Как вы поняли, что холст держится на кнопках?
— Эти вещи, синьор, не видишь, а чувствуешь. Я просто почувствовал, что мой холст приколот к раме и все!
— С такой чувствительностью вас можно только поздравить! — заметил Чигола. — Пойдём дальше. Что вы сделали после того, как заметили подмену картины Корреджо своим холстом?
— Я подбежал к нему, схватил за левый край, чтобы сдёрнуть его, и увидел, что под холстом ничего нет. Рама была пуста.
— И что было дальше?
— Несколько секунд я стоял как огорошенный, а потом побежал вниз, чтобы уведомить директора.
— Уведомить о чём?
— Что “Даная” Корреджо украдена!
— Картина была вырезана или вынута из рамы?
— Это придётся установить вам. Я уже сказал, синьор, что рама была пуста. Ни картины, ни подрамника.
— Почему вы решили, что картина непременно украдена? Почему не предположили, что она, например, отдана на реставрацию или на промывку?
— Я предположил самое вероятное. У нас картины промывают раз в столетие, а крадут каждый день!
Чигола закурил, выпустил клуб дыма и совершенно ровным голосом спросил:
— Ну как, вспомнили вы имя своей любовницы?
— Абсолютно вылетело из головы! — нахально улыбнулся Ливио Перетти.
— Это может случиться с человеком, у которого дюжины три любовниц и он меняет их каждый вечер. Укажите название улицы и номер дома, в котором вы провели эту ночь.
— Я же сказал, что не помню!
— Значит, скрываете?
— Понимайте как хотите! — Ливио Перетти вдруг вспыхнул. — Вы не имеете права лезть в мою интимную жизнь! Как вы смеете!
— Полицейскому и врачу по венерическим болезням нужно рассказывать все! С начала и до конца! Выйдите в вестибюль, молодой человек, и повторите эту истину про себя сто раз или сто тысяч раз, пока не поумнеете! А тогда приходите снова!
Ливио Перетти кивнул Роберто Тоцци, который уже несколько минут делал вид, что следит за допросом, и вышел, дерзко подняв голову.
— Приведите сторожа Марко Монтано! — обратился Чигола к ошарашенному адъютанту.
Адъютант вытянулся в струнку, щёлкнул каблуками и выскочил за дверь. Через секунду в вестибюле поднялся страшный гвалт, послышались возбуждённые выкрики. Роберто Тоцци побледнел, а Чигола выскользнул из кабинета. Увидев, как по-кошачьи ловко и стремительно он это сделал, директор музея побледнел ещё сильнее.
В вестибюле глазам Чиголы открылась странная картина. Адъютант держал руку на кобуре пистолета; перед ним с желчной улыбкой стоял взъерошенный Ливио Перетти, глаза его полыхали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30