— Не женился? — спросил Колобок.
Иван молча мотнул головой, не желая разговаривать на эту тему.
— Против Натальи, конечно, они... А у меня теперь две, эта вторая...
— Петр, — перебил его Иван, — ты слыхал, что у нас?
— Слыхал, война... — кивнул Петр и усмехнулся. — Как услыхал, так и подумал: не утерпит Новик, прискочит.
Иван с надеждой посмотрел на Колобкова. Тот усмехнулся снова и отвернулся.
— Пойдем? — тихо спросил Иван.
— Куда? Зачем?! — возвысил голос Колобков. — Добровольно под расстрел идти?!
— А может, на войну спишут, а?
— Спишут! Я видел, как списывали...
— Я все рассчитал, Петь! Отсюда до Бомбея поездом, там на пароход кочегарами, а там через Черное море в Крым переправимся, лошадей купим и...
— Теперь другая война, Иван! — оборвал Новика Колобок. — Да и, пока дойдем, германец уже Москву возьмет, это и дураку ясно.
— Так тогда мы и пригодимся! — воскликнул Иван. — Погуляем по тылам! Неужто мы колбасникам этим, душам гороховым, на своей земле сопатку кирпичом не натрем?! — Иван замолк, успокаиваясь, и прибавил тихо с надеждой: — А нас за то, может, обратно пустят...
Колобок молчал, опустив голову.
— Я ж все-таки со Сталиным выпивал, я б его попросил за всех наших...
Колобок поднял голову.
— Ты Ленина просил один раз подмогу нам прислать!
— Ленина не трожь, — нахмурившись, предупредил Иван. — Чего ты про Ленина знаешь?..
— Знаю... Ты с какого года в партии? — спросил Колобок с напором.
— С двадцать третьего, а что?
— А я с восемнадцатого! Поболе твоего знаю! У меня три ранения, четыре контузии, две почетные грамоты от товарища Троцкого! — орал Колобок.
— Ну и засунь их себе в задницу! — тоже заорал Новик.
Стало вдруг тихо.
— Ты, Иван, не груби, — тихо попросил Колобков. — Хоть ты и сикх, в своем дому я тебе грубить не позволю... Сколько я горбил, наживая все это? Шестеро детишков, две жены, почет кругом, уважение — и теперь все брось?
— Петр...
— И не Петр я, а Сулейман.
— Не поедешь?
— Нет.
Иван громко и даже как будто облегченно вздохнул.
— Ну, на нет и суда нет.
Он потянулся к своей поклаже, сунул в нее руку, вытащил бутылку рисовой водки и, ничего не говоря, стал деловито выбивать пробку. Колобков поднялся, вышел и тут же вернулся и поставил на стол блюдо с холодным, нарезанным кусками мясом.
— Убери, я конину не ем. — Иван наливал водку в свою пиалу.
— Да это не конина, баранина.
— Все равно убери.
Иван осторожно подносил ко рту наполненную до самых краев пиалу, а Колобок, страдальчески сморщив лоб, наблюдал.
— Иван! — остановил он Новика.
— Чего? — осторожно, чтобы не расплескать, спросил Иван.
— Мне чего же не налил? Или гребуешь с мусульманином?
— Почему гребую? — Иван не отводил взгляда от водки. — Тебе Аллах не велит.
— Он вино не велит! Про водку он ни слова!
Колобок торопливо налил себе. Они молча чокнулись и медленно, с чувством выпили.
Хмельной и деловитый, Иван вошел в низкое и душное здание вокзала. У окошек билетных касс плотно и неразъемно сбилась толпа. Иван покрутил ус, поправил на боку саблю и решительно двинулся вперед. Он пытался втиснуться в толпу с одной стороны, с другой, с третьей, но сделать это оказалось невозможно. И Новик взъярился вдруг, схватил за шкирку и выкинул из толпы одного, оторвал другого, свалил под ноги третьего, но четвертый оказался парнем крепким. К тому же он тоже был сикх.
— Мне нужно уехать в Бомбей! — закричал Новик и вытащил до половины саблю из ножен.
Сикх мгновенно выхватил из-за пояса большой кинжал. Мгновенно же вокруг них образовалось пустое пространство. Иван понял, что переборщил, бросил саблю в ножны, повернулся и пошел прочь.
— Черти нерусские, — пробормотал он в усы, выходя на улицу.
Иван долго не замечал, что за ним идет полный, хорошо одетый молодой человек и смотрит то на Иванову саблю, то заглядывает через плечо в лицо, в самые глаза. Иван повернулся и зло посмотрел в ответ. Молодой человек поприветствовал его и сказал дрожащим от волнения голосом:
— У меня дома есть билет до Бомбея.
Иван сидел на краю кресла в большой красивой гостиной и с почтением разглядывал развешанные по стенам фотографии знатных господ в дорогих рамках. Взгляд его задержался на самом большом, центральном портрете. Иван поднялся и подошел ближе. Удивленно и пристально он вглядывался в полное и властное лицо мужчины в халате, чалме-тюрбане, с саблей на боку. Иван узнал его. Это был Ахмад Саид-хан, которого он убил почти двадцать лет назад тремя ударами куттара в живот.
Иван был так удивлен, что не слышал, как молодой человек подошел сзади, и сильно вздрогнул, когда тот тронул его за плечо. Молодой человек улыбался, но в глазах его стояли слезы. Коротко и резко двинув внизу рукой, он воткнул куттар в живот Ивана. Новик глубоко вздохнул и, задержав дыхание, не двигался, улыбаясь и глядя виновато.
Молодой человек вытащил кинжал. Иван облегченно выдохнул, и кровь густо окрасила его живот и ноги.
— Я хотел... — сказал Иван по-русски, но молодой человек воткнул кинжал во второй раз.
После третьего удара Иван упал.
Молодой человек стоял на коленях перед портретом отца и, захлебываясь слезами, обращался к нему:
— Отец, дело моей жизни исполнилось! Я убил его, отец, убил, посмотри, вот он лежит у твоих ног!
Молодой человек оглянулся и не обнаружил Новика. Кровавая дорожка тянулась к двери. Молодой человек кинулся туда и увидел Ивана. Тот полз на четвереньках к выходу, и черная кровь хлестала из его живота, как из дырявого ведра.
Молодой человек толкал перед собой тележку. В ней лежало что-то, укрытое циновкой, сквозь которую просачивалась кровь. Здесь был Мертвый город — полуразрушенные пустынные остатки древнего города.
Молодой человек остановился у одной из невысоких стен, вывалил тяжкую ношу на землю, а сам стал собирать камни, чтобы забросать ими убитого. Молодой человек старался не смотреть на окровавленный труп, но что-то заставило его сделать это.
Иван смотрел на него и нахально подмигивал.
Молодой человек закричал в истерике, выхватил нож, подскочил и выковырнул один глаз, потом другой и бросил их в пыль в разные стороны, отсек уши и воткнул нож в шею, чтобы отрезать голову, но вдруг услышал детский голосок, чистый и безмятежный. Это была девочка-индианка, тоненькая и очень смуглая. Напевая детскую песенку, она не испугалась и даже, кажется, не удивилась. Глядя на молодого человека доверчиво и спокойно, она попросила:
— Не убивай его. Он мой муж.
Она выкопала в земле ямку, приподняв намотанный вокруг узеньких бедер шелк, помочилась в нее и стала месить руками красную землю, как месят хозяйки тесто, продолжая напевать.
Подобрав с земли Ивановы уши, она стала пристраивать их к голове, но перепутала и смущенно засмеялась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37