Она являлась каждый раз с бельем и различными вещами, которые для него покупала и которыми он никогда не был доволен.
21 мая 1784 года она принесла две простыни, девятнадцать тетрадей, бутылку чернил, шоколадные плитки; 7 июня — шесть петушиных перьев и двадцать одну линованную тетрадь.
Заключение маркиза стоило дорого его семье, гораздо дороже, чем он стоил.
В журнале майора де Лоная есть запись от 24 сентября 1785 года о получении 350 ливров от президента де Монтрель за содержание маркиза де Сада в течение месяца начиная с 10 октября.
Маркиз жаловался вечно и на все.
В его бумагах, относящихся ко времени заключения, сохранилась, между прочим, дощечка, которую он, вероятно, вывешивал на двери своей камеры.
"Господам офицерам главного штаба Бастилии. Г. де Сад заявляет офицерам главного штаба, что комендант заставляет его пить поддельное вино, от которого он ежедневно чувствует себя дурно. Он полагает, что намерения короля не таковы, чтобы позволить коменданту вредить в целях наживы г. Лонаю или его слугам здоровью тех, кого он должен охранять и кормить.
Вследствие этого он просит гг. офицеров, честность и беспристрастие которых ему известны, походатайствовать о том, чтобы справедливость восторжествовала».
Не думаем, чтобы офицеры ходатайствовали, но 20 января 1787 года комендант поручил написать г-же де Сад и просить ее прислать мужу то самое вино, которое она сама обыкновенно пьет. Уплатить за него, конечно, пришлось ей.
Свои досуги в Бастилии маркиз часто употреблял на смакование напитков.
Одна заметка, найденная в его бумагах, знакомит нас с его мнением о продуктах современного ему виноделия:
"Водки г. Жиле.
Байонская водка — хороша.
Барбадская водка по-английски — скверная.
Турецкая — отвратительная.
Анжеликская Богемская водка — никуда не годится.
Масло Венеры — так себе».
Как и в Венсене, маркиз получал много книг.
По распоряжению начальника полиции от 29 августа 1786 года ему переданы были брошюры, принесенные его женой, а 17 марта 1788 года — пакет с книгами.
Несколько месяцев спустя, 30 октября 1788 года, начальник полиции писал к г. де Лонаю.
"Г-жа де Сад просит разрешить ее мужу читать газеты и журналы. Я не вижу препятствий доставить ему это удовольствие, а потому и прошу Вас сделать в этом смысле распоряжение».
Возбудив в маркизе де Саде любовь к чтению, тюремное заключение породило в нем и призвание к литературе.
Читая произведения других, он открыл в себе фантазию и стиль. Он писал, чтобы рассеяться, прогнать скуку, обосновать свою злобу теориями анархистов, а также с целью отмщения.
Почти все, что он написал, было написано в Бастилии, начиная с его романов «Жюстина», «Жюльетта», впоследствии переделанных и бывших злобой дня во время революции.
Большинство его драматических произведений относятся к тому же времени.
С 1784-го по 1790 год он написал массу произведений.
Не все, к счастью, было напечатано.
У него было два рода работ: одни, которые он охотно показывал, были только скучны и не представляли ничего нескромного, и другие, которые он тщательно скрывал и на которые возлагал наибольшие надежды.
В 1787 году маркиз послал рукопись одного из своих произведений «Генриетта и Сен-Клэр» своей жене; она, конечно, была более способна преувеличенно расхваливать, чем подать полезный совет, но ему это и было нужно.
Счастливая этим знаком доверия, она тотчас же отвечала ему:
"Я прочла «Генриетту»… Я нахожу ее глубокой и способной произвести огромное впечатление на тех, у кого есть душа. Она не взволнует малодушных, которые не в состоянии понять положение героев. Она совершенно не похожа на «Отца семейства» (комедия в 5 действиях, игранная во Французском театре в 1761 году) и не может быть сочтена заимствованной. В общем, в ней много очень хорошего. Вот мой взгляд после беглого прочтения. Я перечитаю ее не один раз, потому что я до безумия люблю все, что исходит от тебя, хотя слишком люблю, чтобы судить строго».
Он написал другую пьесу, о которой мы еще будем иметь случай говорить, пьесу патриотическую — «Жанна Ленэ, или Осада Бовэ» и решил прочитать ее офицерам…
Заставить своих тюремщиков прослушать трагедию было со стороны заключенного, надо согласиться, своеобразным мщением.
Непривычная для него работа постепенно отразилась на его глазах — его часто пользовал окулист Гранжен, но не мешала ему день ото дня все более и более тяготиться заключением в Бастилии.
Он считал за это ответственной свою жену.
Он был так груб с нею, что свидания были запрещены.
Заключение в конце концов повлияло на мозг маркиза де Сада.
Постоянное возбуждение, в котором он находился, вело его к сумасшествию.
Началось это еще в Венсене и продолжалось в Бастилии: он стал со страстью маньяка предаваться мистическим вычислениям и комбинациям.
Он читал, так сказать, по складам, все письма, которые ему присылали, и в количестве слов и слогов искал — и думал, что находит, — тайну своего будущего, надежду и указание на свое освобождение.
Каждое такое письмо носило отметки, сделанные его тонким и острым почерком, отметки непонятные, но относившиеся к освобождению, которое стало его «пунктиком».
Так, под заключительной фразой письма его сына от 20 декабря 1778 года: «Позвольте, милый папа, моей няне засвидетельствовать вам свое почтение», — он написал, после того как счел число слогов: «22 слога и есть 22 недели до 30 мая».
30 мая 1779 года его должны были, по его мнению, освободить.
Он ждал, продолжая вычислять.
Время между тем шло.
Собрание Генеральных штатов нанесло первый удар старому режиму, пробудило энтузиазм, воскресило озлобление.
Вокруг Бастилии, окруженной пятивековой ненавистью, загорелось восстание.
Из газет и журналов, от нескромно болтливых тюремщиков узникам было известно все, что происходит.
Ожидание несомненной свободы в недалеком будущем делало их неспособными сдерживаться в эти последние часы их заключения.
Они сгорали от нетерпения и вышли из повиновения тюремщикам.
Это возбуждение зашло так далеко, приняло такие размеры, что г. де Лонай счел своим долгом запретить заключенным прогулки по площадкам, откуда они могли своими криками и жестикуляцией волновать народ.
Ни один из заключенных, не особенно многочисленных в 1789 году, не был так возмущен принятой мерой, как маркиз де Сад.
Как только было сделано это распоряжение, он выскочил из своей камеры и пытался — впрочем, тщетно — отстранить караульных, которые охраняли вход на башни.
Его увели в камеру только после того, как приставили заряженные ружья к груди.
Несколько дней спустя, 2 июля, взбешенный отказом, полученным снова от коменданта, он вздумал воспользоваться жестяной трубой, которую ему дали для выливания в ров из камеры жидких отбросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30