Он даже посерел лицом. А казалось бы, ведь далеко не евангелист!
Может быть, вы скажете, что Сулержицкий говорил вовсе не об этом? И об этом тоже. Развейте дальше его мысль, и вы согласитесь со мной.
Балет и соленая капуста
Шло очередное собрание в министерстве культуры, похожее на все другие, как капли воды из неисправного крана. Жара — дышать нечем, но все мужчины в темных костюмах, как на похоронах, и при галстуках — так было положено, чтобы избежать вольнодумства.
Одна половина зала откровенно дремлет, другая — думает свои думы. И тут маленький, лысый, взопревший докладчик из министерских чиновников, чтобы расшевелить аудиторию, берет на октаву выше:
— Я еще могу пережить, когда на сцену выходит Ромео-пенсионер — издалека не видно. Но когда вместо Джульетты на сцену выкатывается бочонок! .. — он делает многозначительную паузу, ожидая «смех в зале», но вместо этого в тишине раздается хриплый голос очнувшегося от спячки режиссера Бориса Равенских:
— Черт возьми! .. Я совсем забыл про бочонок! А ведь скоро капусту солить...
Докладчик был шокирован.
Сила необходимости
Не секрет, что все актеры очень самолюбивы и, когда их критикуют, а то и громят, им становится неприятно.
Французский актер Жерар Филип говорил: «Я никогда не читаю рецензий, так как слишком серьезно отношусь к своей профессии. Если меня ругают — меня это ранит и на какое-то время выбивает из седла. Если хвалят — мне это ничего не прибавляет».
Как ни странно, от рецензий я никогда не страдал. Критиковали косвенно, например что снялся в плохом фильме.
Покойный Эфрос как-то сказал (я тогда еще молодой был):
— Ну что ты во всяком говне снимаешься?!
На что я ответил:
— Анатолий Васильевич, босиком в метро не пускают.
Блондинка-дурочка
Интересная история! Где-то я прочел, что Мерилин Монро спасла американцев от вырождения. До ее появления на экране героиней, покоряющей мужские сердца, была женщина-вамп. Такой образ насадил кинематограф.
Мужья приходили домой и не находили в своих женах эту самую «вамп». Начались бракоразводные процессы, упала рождаемость.
Страна стояла на пороге вымирания. И вдруг появилась Мерилин Монро, амплуа которой в Голливуде называлось «блондинка-дурочка».
Она была обольстительна: сисястая, жопастая, с обворожительной улыбкой и без царя в голове. Тут все мужья пригляделись и поняли, -а моя-то жена тоже ничего: и фигуристая, и жопастая, и веселая, да и поумнее будет.
Мужья вернулись в свои семьи — Америка была спасена.
Лев Толстой и сушки
Я уже писал о том, как Юрий Никулин, великий выдумщик, разыграл меня сперва с орденом Трудового Красного Знамени, а вслед за тем пригласил сниматься в Голливуд.
Ну, думаю, больше ты меня, Владимирыч, не купишь!
Проходит несколько дней, раздается звонок.
— Дуров? — спрашивают.
— Дуров, — говорю, — Дуров. Чего надо?
Мужик объясняет:
— Это звонят из «Совинфильма». С вами хочет встретиться Питер Устинов. Не могли бы вы...
И я перебиваю:
— У меня к вам предложение, «Совинфильм».
— Да? — заинтересовался дядька. — Какое же?
— Не пойти ли вам вместе с Питером Устиновым! .. — уточняю куда.
А дядька не уступает и все настаивает. Я, значит, адресую еще длиннее. Слышу, он кому-то там говорит:
— Он посылает... Поговори ты с ним.
Трубку берет женщина. Ну я, конечно, опомнился.
— Простите, — говорю, — пожалуйста, я думал, это Ширвиндт или Никулин.
Она там упала сразу — она все вычислила и говорит:
— На самом деле вас хочет видеть Питер Устинов.
И я поехал на эту встречу, ничего не понимая, зачем и что. Хотя... Драматург Питер интересный, актер замечательный и дядька, как мне было известно, хороший.
Значит, приезжаю. А этот Питер такой огромный, как баобаб, здоровый и бородища на всю грудь. Он увидел меня и как заревет:
— Ле-е-ев!!!
И весь «Совинфильм» вздрогнул: мол, чего притворялся, что не знаком!
Тогда и я заорал:
— Пи-и-итер!!!
К его пупку ухом прижался, орем! Все обалдели, думают — озверели совсем. Думают, откуда у Дурова такие связи с Англией? Кто-то смутился...
Ну сели, чуть-чуть дали, и я спрашиваю:
— Чего тебе нужно, Питер? — По-простому его спрашиваю.
— Видишь ли, канадская телекомпания будет снимать по моей книжке многосерийную картину.
У него тогда вышла книжка «Моя Россия».
— Слышал, — говорю, — о книжке, но не читал.
— Подарю.
И тогда я спрашиваю:
— А я при чем?
— Я, — говорит, — буду играть самого себя, Питера Устинова. А ты будешь Львом Толстым.
— Ты что, обалдел? — спрашиваю. — Какой из меня Лев Толстой? Погляди на меня получше.
— Нагляделся, — говорит. — Ты вылитый Толстой. Давай гримироваться.
Я и опомниться не успел, как гример уже взял меня в оборот. Мудрил он надо мной, мудрил, а когда закончил... нас всех разбил паралич! Меня первого. Поглядел я в зеркало: один к одному!
А гример спокойно так:
— Думаю, больше ничего не надо делать.
Я говорю:
— Братцы! Да что ж это такое? Я ведь хотел отмотаться! Куда же теперь?
И они провели опыт. Сфотографировали меня, и гример ходил с двумя фотографиями — моей и Толстого — и всех спрашивал:
— На одной фотографии не Толстой. Где не Толстой?
И все тыкали пальцем в фотографию Толстого. Хотя бы кто-нибудь ткнул в меня! Оказалось, я чуть-чуть «толстее» Толстого.
Ну, деваться было некуда, и повезли меня сниматься в Ясную Поляну. И по дороге произошла история.
Я, конечно, при бороде. И Питер со мной. А ехали мы на «Чайке», списанной машине начальства. На той самой, которую у нас прозвали «членовоз». А выехали мы раа-ано! И тут посреди дороги жутко жрать захотелось. Смотрю — слева сельмаг, справа — пост ГАИ. И я говорю водителю:
— Притормози.
Он притормозил, а на посту — милиционер. Он как увидел... Конечно, подумал, что какую-то правительственную машину пропускает, а его не предупредили. И он ссыпается по лесенке и несется к нам. А я забыл, что я — Лев Николаевич-то... Открываю дверцу и вылезаю.
Господи, что тут с бедным милиционером сделалось! У него лицо судорогой свело, вот клянусь! И слова не может сказать, только:
— Ва! .. Э! .. — и отмахивается, как от пчел.
А я решил подыграть и говорю:
— Подожди, милейший, граф есть хочет. В сельмаге есть что-нибудь?
Он трясется, как осиновый лист, и ртом воздух хватает.
— Нет! .. То есть да!
И как дунул через дорогу! Питер трясется от смеха, а я ему говорю:
— Ты молчи! Ты мой слуга из Англии.
А в сельмаге действительно и «нет» и «да»: одни сушки. И на том спасибо, моему «слуге» понравились. Потом мне рассказывали, что, когда Питер улетал в Англию, он увез с собой целый чемодан этих сушек.
Между прочим, министерству внешней торговли следовало бы задуматься над этим фактом. Не умеем мы торговать!
В общем, приехали мы в Ясную Поляну и все, что нужно было, отсняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Может быть, вы скажете, что Сулержицкий говорил вовсе не об этом? И об этом тоже. Развейте дальше его мысль, и вы согласитесь со мной.
Балет и соленая капуста
Шло очередное собрание в министерстве культуры, похожее на все другие, как капли воды из неисправного крана. Жара — дышать нечем, но все мужчины в темных костюмах, как на похоронах, и при галстуках — так было положено, чтобы избежать вольнодумства.
Одна половина зала откровенно дремлет, другая — думает свои думы. И тут маленький, лысый, взопревший докладчик из министерских чиновников, чтобы расшевелить аудиторию, берет на октаву выше:
— Я еще могу пережить, когда на сцену выходит Ромео-пенсионер — издалека не видно. Но когда вместо Джульетты на сцену выкатывается бочонок! .. — он делает многозначительную паузу, ожидая «смех в зале», но вместо этого в тишине раздается хриплый голос очнувшегося от спячки режиссера Бориса Равенских:
— Черт возьми! .. Я совсем забыл про бочонок! А ведь скоро капусту солить...
Докладчик был шокирован.
Сила необходимости
Не секрет, что все актеры очень самолюбивы и, когда их критикуют, а то и громят, им становится неприятно.
Французский актер Жерар Филип говорил: «Я никогда не читаю рецензий, так как слишком серьезно отношусь к своей профессии. Если меня ругают — меня это ранит и на какое-то время выбивает из седла. Если хвалят — мне это ничего не прибавляет».
Как ни странно, от рецензий я никогда не страдал. Критиковали косвенно, например что снялся в плохом фильме.
Покойный Эфрос как-то сказал (я тогда еще молодой был):
— Ну что ты во всяком говне снимаешься?!
На что я ответил:
— Анатолий Васильевич, босиком в метро не пускают.
Блондинка-дурочка
Интересная история! Где-то я прочел, что Мерилин Монро спасла американцев от вырождения. До ее появления на экране героиней, покоряющей мужские сердца, была женщина-вамп. Такой образ насадил кинематограф.
Мужья приходили домой и не находили в своих женах эту самую «вамп». Начались бракоразводные процессы, упала рождаемость.
Страна стояла на пороге вымирания. И вдруг появилась Мерилин Монро, амплуа которой в Голливуде называлось «блондинка-дурочка».
Она была обольстительна: сисястая, жопастая, с обворожительной улыбкой и без царя в голове. Тут все мужья пригляделись и поняли, -а моя-то жена тоже ничего: и фигуристая, и жопастая, и веселая, да и поумнее будет.
Мужья вернулись в свои семьи — Америка была спасена.
Лев Толстой и сушки
Я уже писал о том, как Юрий Никулин, великий выдумщик, разыграл меня сперва с орденом Трудового Красного Знамени, а вслед за тем пригласил сниматься в Голливуд.
Ну, думаю, больше ты меня, Владимирыч, не купишь!
Проходит несколько дней, раздается звонок.
— Дуров? — спрашивают.
— Дуров, — говорю, — Дуров. Чего надо?
Мужик объясняет:
— Это звонят из «Совинфильма». С вами хочет встретиться Питер Устинов. Не могли бы вы...
И я перебиваю:
— У меня к вам предложение, «Совинфильм».
— Да? — заинтересовался дядька. — Какое же?
— Не пойти ли вам вместе с Питером Устиновым! .. — уточняю куда.
А дядька не уступает и все настаивает. Я, значит, адресую еще длиннее. Слышу, он кому-то там говорит:
— Он посылает... Поговори ты с ним.
Трубку берет женщина. Ну я, конечно, опомнился.
— Простите, — говорю, — пожалуйста, я думал, это Ширвиндт или Никулин.
Она там упала сразу — она все вычислила и говорит:
— На самом деле вас хочет видеть Питер Устинов.
И я поехал на эту встречу, ничего не понимая, зачем и что. Хотя... Драматург Питер интересный, актер замечательный и дядька, как мне было известно, хороший.
Значит, приезжаю. А этот Питер такой огромный, как баобаб, здоровый и бородища на всю грудь. Он увидел меня и как заревет:
— Ле-е-ев!!!
И весь «Совинфильм» вздрогнул: мол, чего притворялся, что не знаком!
Тогда и я заорал:
— Пи-и-итер!!!
К его пупку ухом прижался, орем! Все обалдели, думают — озверели совсем. Думают, откуда у Дурова такие связи с Англией? Кто-то смутился...
Ну сели, чуть-чуть дали, и я спрашиваю:
— Чего тебе нужно, Питер? — По-простому его спрашиваю.
— Видишь ли, канадская телекомпания будет снимать по моей книжке многосерийную картину.
У него тогда вышла книжка «Моя Россия».
— Слышал, — говорю, — о книжке, но не читал.
— Подарю.
И тогда я спрашиваю:
— А я при чем?
— Я, — говорит, — буду играть самого себя, Питера Устинова. А ты будешь Львом Толстым.
— Ты что, обалдел? — спрашиваю. — Какой из меня Лев Толстой? Погляди на меня получше.
— Нагляделся, — говорит. — Ты вылитый Толстой. Давай гримироваться.
Я и опомниться не успел, как гример уже взял меня в оборот. Мудрил он надо мной, мудрил, а когда закончил... нас всех разбил паралич! Меня первого. Поглядел я в зеркало: один к одному!
А гример спокойно так:
— Думаю, больше ничего не надо делать.
Я говорю:
— Братцы! Да что ж это такое? Я ведь хотел отмотаться! Куда же теперь?
И они провели опыт. Сфотографировали меня, и гример ходил с двумя фотографиями — моей и Толстого — и всех спрашивал:
— На одной фотографии не Толстой. Где не Толстой?
И все тыкали пальцем в фотографию Толстого. Хотя бы кто-нибудь ткнул в меня! Оказалось, я чуть-чуть «толстее» Толстого.
Ну, деваться было некуда, и повезли меня сниматься в Ясную Поляну. И по дороге произошла история.
Я, конечно, при бороде. И Питер со мной. А ехали мы на «Чайке», списанной машине начальства. На той самой, которую у нас прозвали «членовоз». А выехали мы раа-ано! И тут посреди дороги жутко жрать захотелось. Смотрю — слева сельмаг, справа — пост ГАИ. И я говорю водителю:
— Притормози.
Он притормозил, а на посту — милиционер. Он как увидел... Конечно, подумал, что какую-то правительственную машину пропускает, а его не предупредили. И он ссыпается по лесенке и несется к нам. А я забыл, что я — Лев Николаевич-то... Открываю дверцу и вылезаю.
Господи, что тут с бедным милиционером сделалось! У него лицо судорогой свело, вот клянусь! И слова не может сказать, только:
— Ва! .. Э! .. — и отмахивается, как от пчел.
А я решил подыграть и говорю:
— Подожди, милейший, граф есть хочет. В сельмаге есть что-нибудь?
Он трясется, как осиновый лист, и ртом воздух хватает.
— Нет! .. То есть да!
И как дунул через дорогу! Питер трясется от смеха, а я ему говорю:
— Ты молчи! Ты мой слуга из Англии.
А в сельмаге действительно и «нет» и «да»: одни сушки. И на том спасибо, моему «слуге» понравились. Потом мне рассказывали, что, когда Питер улетал в Англию, он увез с собой целый чемодан этих сушек.
Между прочим, министерству внешней торговли следовало бы задуматься над этим фактом. Не умеем мы торговать!
В общем, приехали мы в Ясную Поляну и все, что нужно было, отсняли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51