Иосиф Леонидович написал статью, где он отрицает антрепризу. И эта статья так и заканчивается словами: «Не ходите в антрепризу! « Ах ты, боже мой! А кто у него работал и работает? Чего он выдумывает?! «Театр воспитывает актера! « А сколько актеров воспитал его театр? Сколько актеров воспитал сам Райхельгауз? Да, конечно, у него есть свои ученики. Но у него работает Татьяна Васильева — он воспитал? Стеклова он, что ли, воспитал? Глузского он воспитал?
— Дурова он воспитал?
— Ну, я-то ладно. А Миронову? И перечислять можно еще долго. У Райхельгауза всего пять молодых актеров работают. И я бы не сказал, что они очень хорошо воспитаны. Курят. И не евреи. Единственного еврея, Гольдмана, Райхельгауз выгнал.
— Как вы думаете, что движет молодыми ребятами, которые сейчас приходят работать в театр?
— Я думаю, ими движет то же, что и нами когда-то. То же самое и даже больше, потому что не было тогда понятия «деньги». А сейчас оно существует. Сейчас, чтобы обеспечить себе благополучную жизнь, можно пойти работать в какую-нибудь структуру, заняться бизнесом, можно использовать свое знание иностранных языков и т. д. А те люди, которые все-таки идут работать в театр, знают, что их ожидает безденежье. Но они идут на это. Значит, ими движет то же самое, что и нами, и даже больше.
— Лев Константинович, в театре на Малой Бронной вместе с вами играют ваши ученики, на сцене театра «Школа современной пьесы» — молодые актеры. Наблюдая вас и на сцене, и за кулисами, видишь, как они вас искренне любят и чтут. На чем основывается ваша дружба с молодежью?
— Однажды артист, с которым я работал, очень хороший артист, перейдя в другой театр, на первом же собрании сказал: «А что это у вас за такое панибратское отношение к корифеям?» На что ему ответили: «А мы не понимаем, о чем вы говорите. У нас работает грандиозный актер Н. Мы называем его „дядя Н“. И у нас с ним товарищеские отношения». На чем основываются отношения с молодежью в театре? Да на полном уважении. Сегодня он только что пришел, а завтра может стать Москвиным. Правда, сейчас не то время, когда можно стать Москвиным. Но завтра он Гамлета сыграет. Я не понимаю, когда в актерах срабатывает фанаберия провинциальных мамуль: «А-а, молодой человек... Ну, как вы тут? Что-то вы...» И вообще не люблю, когда предъявляют претензии. Можно просто поговорить на равных, сказать: мне кажется то-то. Нет, я делаю иногда замечания, они же молодые, они гулкие, громкие. Иногда начинают в гримуборной ржать перед началом спектакля, а мы играем Чехова. Конечно, захожу и говорю: «Ребят, ну окститесь, через полчаса начинаем играть „Чайку“. Соберитесь, нельзя же с этого начинать». Это такие маленькие глупости, так сказать, воспитательного характера. И я могу сделать это очень тактично или резко. Когда там какая-то пошлость, могу просто сказать: «Козел, а тебе не кажется?.. Ты что, обалдел, что ли?! Где ты находишься?! « Могу, потому что бываю резким. Но это опять же единичные случаи.
— Как вам работается на одной сцене с женой Ириной Николаевной, дочерью Катей и зятем Володей Ершовым?
— Когда я прихожу в театр, для меня нет дочки Кати, нет зятя Володи. Так можно только в газете написать. Для меня есть артист Владимир Ершов, есть актриса Екатерина Дурова, есть актриса Ирина Кириченко. И если ты обращал внимание, то на Катю и на Володю я ору и топаю ногами больше, чем на кого бы то ни было. Потому что у меня к ним, своим, гораздо острее претензии. Обычно в семье ведь срываешься на своих, на самых близких. Вот и все, что тут еще говорить? Нормально работается. Главное — я уже давно об этом сказал, — когда мы живы и работаем в театре, это называется семейственность со знаком «минус», а когда мы подыхаем, это называется династия с большим знаком «плюс». Почему никто не спрашивает: «Зачем сын шахтера полез в шахту? Для чего внук шахтера тоже готовится пойти в шахтеры?» Но как только речь заходит об артистах, начинается чертова буза: вот, у него дочка тоже пошла в театр!
— У меня сын учится музыке.
— А потому что он родился в семье музыканта. Он постоянно слышит музыку, слышит разговоры о ней, ориентируется в ее качестве, начиная с гаммы «до-ре-ми» и заканчивая отношением к классике и к музыке современной. То есть он уже сориентировался. Потому что ты не прешь на него, а тихонечко ведешь с женой разговор о том, кто такой Шостакович, кто такой Прокофьев и что такое Сюськин, «На-На» или Соня Мармеладкина. В семье Шостаковича и сын стал известным музыкантом. Сын Дунаевского, Максим, тоже прекрасный композитор и исполнитель. И что тут зазорного? Это же замечательно!
— Лев Константинович, расскажите о своей семье.
— Как ни странно, они очень не любят о себе где-то рассказывать и всегда избегают вмешиваться в мои интервью. Их просят, но они этого делать не любят. И не фотографируются, говорят: «Снимайте деда! При чем тут мы?» Поэтому у нас общих фотографий очень мало. Ирину Николаевну, к примеру, ни в одной телевизионной телепередаче не увидите, она просто избегает их. И интервью она тоже никогда не дает, хотя к ней часто обращаются. Она говорит: «Да при чем тут я? Я жена. Вы с ним разговаривайте, вам же Дуров интересен, а не я». У нас и Катька такая же, и Володя такой же. Володю вообще не втащить ни в одну передачу, ни в одно интервью, разве что только силой. Поэтому и я в рассказе о них буду скуп (смеется). Я тоже считаю, что это их дело и разговаривать надо с ними, а не со мной. Мы прожили с Ириной Николаевной сорок шесть лет и за это время ни разу не поссорились. Хотя вру — в молодости были две ссоры, которые очень хорошо запомнились. У меня вообще так в жизни складывается, что практически любая неприятность моментально превращается во что-то иное, как правило, в какую-то анекдотическую историю. Когда мы еще учились и я за Ирой только ухаживал, у нас был такой случай. Между нами по какому-то поводу произошла ссора. И вот выхожу я после этого из школы-студии и вдруг вижу: Ира размахивает руками, а перед ней стоит какой-то огромный мужчина — мне даже показалось, что он к ней пристает, хватает за руки. И я сразу, не разбирая ничего, подлетел к нему и засадил в челюсть! Его отбросило в сторону, потом он поднялся и с кавказским акцентом возмущенно произнес: «Что такое! Ты что, с ума сошел?! „ (Смеется.) Я ответил: «Да пошел ты! « И вид у меня был такой, что этот мужик быстро-быстро ретировался. А Ира мне говорит: «Ты с ума сошел! Он спрашивал у меня, где находится магазин «Российские вина“, а я ему пыталась объяснить! « Потом мы вместе, дико хохоча, шли по улице и жалели бедного дядю, который ни за что ни про что получил, и про нашу с ней ссору уже не вспоминали (смеется). А другой случай был такой. Мы с Ирой опять поссорились, она села в троллейбус и решила, стоя у дверей, что-то мне высказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
— Дурова он воспитал?
— Ну, я-то ладно. А Миронову? И перечислять можно еще долго. У Райхельгауза всего пять молодых актеров работают. И я бы не сказал, что они очень хорошо воспитаны. Курят. И не евреи. Единственного еврея, Гольдмана, Райхельгауз выгнал.
— Как вы думаете, что движет молодыми ребятами, которые сейчас приходят работать в театр?
— Я думаю, ими движет то же, что и нами когда-то. То же самое и даже больше, потому что не было тогда понятия «деньги». А сейчас оно существует. Сейчас, чтобы обеспечить себе благополучную жизнь, можно пойти работать в какую-нибудь структуру, заняться бизнесом, можно использовать свое знание иностранных языков и т. д. А те люди, которые все-таки идут работать в театр, знают, что их ожидает безденежье. Но они идут на это. Значит, ими движет то же самое, что и нами, и даже больше.
— Лев Константинович, в театре на Малой Бронной вместе с вами играют ваши ученики, на сцене театра «Школа современной пьесы» — молодые актеры. Наблюдая вас и на сцене, и за кулисами, видишь, как они вас искренне любят и чтут. На чем основывается ваша дружба с молодежью?
— Однажды артист, с которым я работал, очень хороший артист, перейдя в другой театр, на первом же собрании сказал: «А что это у вас за такое панибратское отношение к корифеям?» На что ему ответили: «А мы не понимаем, о чем вы говорите. У нас работает грандиозный актер Н. Мы называем его „дядя Н“. И у нас с ним товарищеские отношения». На чем основываются отношения с молодежью в театре? Да на полном уважении. Сегодня он только что пришел, а завтра может стать Москвиным. Правда, сейчас не то время, когда можно стать Москвиным. Но завтра он Гамлета сыграет. Я не понимаю, когда в актерах срабатывает фанаберия провинциальных мамуль: «А-а, молодой человек... Ну, как вы тут? Что-то вы...» И вообще не люблю, когда предъявляют претензии. Можно просто поговорить на равных, сказать: мне кажется то-то. Нет, я делаю иногда замечания, они же молодые, они гулкие, громкие. Иногда начинают в гримуборной ржать перед началом спектакля, а мы играем Чехова. Конечно, захожу и говорю: «Ребят, ну окститесь, через полчаса начинаем играть „Чайку“. Соберитесь, нельзя же с этого начинать». Это такие маленькие глупости, так сказать, воспитательного характера. И я могу сделать это очень тактично или резко. Когда там какая-то пошлость, могу просто сказать: «Козел, а тебе не кажется?.. Ты что, обалдел, что ли?! Где ты находишься?! « Могу, потому что бываю резким. Но это опять же единичные случаи.
— Как вам работается на одной сцене с женой Ириной Николаевной, дочерью Катей и зятем Володей Ершовым?
— Когда я прихожу в театр, для меня нет дочки Кати, нет зятя Володи. Так можно только в газете написать. Для меня есть артист Владимир Ершов, есть актриса Екатерина Дурова, есть актриса Ирина Кириченко. И если ты обращал внимание, то на Катю и на Володю я ору и топаю ногами больше, чем на кого бы то ни было. Потому что у меня к ним, своим, гораздо острее претензии. Обычно в семье ведь срываешься на своих, на самых близких. Вот и все, что тут еще говорить? Нормально работается. Главное — я уже давно об этом сказал, — когда мы живы и работаем в театре, это называется семейственность со знаком «минус», а когда мы подыхаем, это называется династия с большим знаком «плюс». Почему никто не спрашивает: «Зачем сын шахтера полез в шахту? Для чего внук шахтера тоже готовится пойти в шахтеры?» Но как только речь заходит об артистах, начинается чертова буза: вот, у него дочка тоже пошла в театр!
— У меня сын учится музыке.
— А потому что он родился в семье музыканта. Он постоянно слышит музыку, слышит разговоры о ней, ориентируется в ее качестве, начиная с гаммы «до-ре-ми» и заканчивая отношением к классике и к музыке современной. То есть он уже сориентировался. Потому что ты не прешь на него, а тихонечко ведешь с женой разговор о том, кто такой Шостакович, кто такой Прокофьев и что такое Сюськин, «На-На» или Соня Мармеладкина. В семье Шостаковича и сын стал известным музыкантом. Сын Дунаевского, Максим, тоже прекрасный композитор и исполнитель. И что тут зазорного? Это же замечательно!
— Лев Константинович, расскажите о своей семье.
— Как ни странно, они очень не любят о себе где-то рассказывать и всегда избегают вмешиваться в мои интервью. Их просят, но они этого делать не любят. И не фотографируются, говорят: «Снимайте деда! При чем тут мы?» Поэтому у нас общих фотографий очень мало. Ирину Николаевну, к примеру, ни в одной телевизионной телепередаче не увидите, она просто избегает их. И интервью она тоже никогда не дает, хотя к ней часто обращаются. Она говорит: «Да при чем тут я? Я жена. Вы с ним разговаривайте, вам же Дуров интересен, а не я». У нас и Катька такая же, и Володя такой же. Володю вообще не втащить ни в одну передачу, ни в одно интервью, разве что только силой. Поэтому и я в рассказе о них буду скуп (смеется). Я тоже считаю, что это их дело и разговаривать надо с ними, а не со мной. Мы прожили с Ириной Николаевной сорок шесть лет и за это время ни разу не поссорились. Хотя вру — в молодости были две ссоры, которые очень хорошо запомнились. У меня вообще так в жизни складывается, что практически любая неприятность моментально превращается во что-то иное, как правило, в какую-то анекдотическую историю. Когда мы еще учились и я за Ирой только ухаживал, у нас был такой случай. Между нами по какому-то поводу произошла ссора. И вот выхожу я после этого из школы-студии и вдруг вижу: Ира размахивает руками, а перед ней стоит какой-то огромный мужчина — мне даже показалось, что он к ней пристает, хватает за руки. И я сразу, не разбирая ничего, подлетел к нему и засадил в челюсть! Его отбросило в сторону, потом он поднялся и с кавказским акцентом возмущенно произнес: «Что такое! Ты что, с ума сошел?! „ (Смеется.) Я ответил: «Да пошел ты! « И вид у меня был такой, что этот мужик быстро-быстро ретировался. А Ира мне говорит: «Ты с ума сошел! Он спрашивал у меня, где находится магазин «Российские вина“, а я ему пыталась объяснить! « Потом мы вместе, дико хохоча, шли по улице и жалели бедного дядю, который ни за что ни про что получил, и про нашу с ней ссору уже не вспоминали (смеется). А другой случай был такой. Мы с Ирой опять поссорились, она села в троллейбус и решила, стоя у дверей, что-то мне высказать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51