До этого в институте, когда мы несколько лет жили в общежитии в соседних комнатах, у нас не было «любви» в современном понимании этого слова. Мне, кстати, сначала нравилась другая девчонка из их группы. Потом влюбился в Наю. Но завести настоящий роман не получалось. Мы жили какой-то брызжущей через край коллективной жизнью — бурной, активной. Наши две комнаты — «девочек» и «мальчиков» — называли «колхозом», меня выбрали «председателем», а Наю «сангигиеничкой». Самую ккуратную. Была у нас девушка-«казначей», все деньги шли в один котёл, вместе питались, вместе хохмили, вместе в кино ходили, «капустники» устраивали, ну… просто жили. И, конечно, спорт, бесконечный волейбол — матчи, тренировки, я на площадке, Ная на скамейке, и я вижу её лицо, спокойное и сияющее.
Мы жили в обстановке чистой дружбы, весёлого и какого-то слегка взвинченного романтизма, который сейчас просто невозможно себе представить. Такой фантастической энергии — на фоне полуголодного, аскетичного, почти казарменного существования — я потом не припомню. И предметом наших разговоров были вещи исключительно глобальные: космос, коммунизм, целина, что-то такое невероятное и необъятное.
Короче говоря, отношения наши с Наиной были платонические и слегка таинственные, как и положено в духе тех лет. Может, у кого-то было по-другому (и наверняка было) — а у нас так. И ресурс чувств у нас перед свадьбой был поэтому совершенно неисчерпан. Таким был стиль моего поколения — лёгким и открытым.
Помню свою вымученную улыбку у роддома, когда родилась вторая дочь. Стоял, смотрел в окно, где было лицо Наи, а в душе расстроился. Да и она переживала. Знала, как я мечтал о сыне. Только потом я понял, какое это счастье — две дочери. Старшая в меня, младшая в маму…
Недавно внук Борька вернулся из Франции, с соревнований по теннису. Я ему говорю: ты что же, две партии продул? Он отвечает: ну и что, я же в общем итоге выиграл. Как что, объясняю, это говорит о том, что ты не можешь собраться в нужный момент, раз одному противнику можешь сначала проиграть, а потом у него выиграть. Марш под холодную воду, закаляйся, закалка нужна для полной собранности. Он вроде послушно пошёл в ванную, потом вдруг возвращается и спрашивает с вызовом: «А ты что, дедуля, никогда не проигрывал?» И сразу смутился и добавил: «В спорте…»
Первый год после свадьбы я бегом возвращался с работы домой. Счастливые времена. Сначала мы с женой жили в комнате в коммуналке — на Химмаше. Потом, когда родилась Лена, я уже был начальником управления, дали двухкомнатную квартиру на Вторчермете (это все районы тогдашнего Свердловска, с такими грозными названиями).
Но в коммуналке — самое счастливое время (как у многих наших ровесников): сколько мы устраивали пирушек, весёлых праздников, сколько приходило друзей. Сколько было бессонных прекрасных ночей.
Потом начался долгий обкомовский период. Я стал не просто начальником, но — человеком власти, «вложился» в партийную карьеру, как вкладывался когда-то в удар по мячу, потом в работу. Тяжёлая судьба у жены такого человека.
Есть, наверное, во мне какие-то качества, за которые она прощает мне все.
Но есть вещи, которые она переносит тяжело. Вот, в частности, как тогда в Свердловске, так и сейчас, это тихое, исподволь, разными методами давление окружающих на жену «первого». Давление с весьма прозаическими целями.
Мне кажется, этот стиль в России всегда был распространён, когда что-то пытались решить через жену, родственников правителя. А особенно он распространился при Брежневе с его характером. И к сожалению, как мне кажется, этот стиль получил неожиданно мощный толчок благодаря Раисе Максимовне Горбачёвой.
Мне совсем не хочется быть злорадным, говорить какие-то обидные слова ей «вслед». Но я прекрасно знаю, что именно с горбачевской поры отношение у наших женщин к «первой леди» особое, раздражённое. И теперь их с Наиной волей-неволей сравнивают.
…Когда Горбачёв приезжал с работы на дачу — мне об этом рассказывали охранники, — Раиса Максимовна встречала его у дома и водила вокруг — один, второй, третий круг: она снимала напряжение у мужа. Это очень важная деталь. Во время этих прогулок он рассказывал ей весь свой день, буквально по минутам. Таким образом, жена Горбачёва не просто была в курсе, она была в курсе всего.
И рано или поздно это не могло не сказаться — и сказывалось — на его отношении к людям, к назначениям, к политике в целом.
Когда я прихожу домой, жена и дочери порой тоже, заведённые телевизором, газетами, новостями, слухами, кидаются с вопросами и восклицаниями: папа, как же так, да как же он, а что же ты… Приходится довольно резко их останавливать: отстаньте, дома мне политики не надо.
Что же касается просителей, которые передают Наине Иосифовне просьбы, записки, проекты разные — она просто не может незнакомым людям объяснить: это бессмысленно, муж её слушать не станет.
Политические шахматы
Шестой съезд народных депутатов России, состоявшийся в апреле 1992 года, — первая и неудавшаяся попытка антиреформаторских сил резко свернуть нашу политику «быстрого сдвига» (может, и не совсем удачное определение, но краткое).
Не скрою, тогда я относился к съезду иначе, чем теперь. Точнее говоря, с большим интересом. Образ «всенародного форума» воспринимался мной на волне прежних горбачевских и наших, российских съездов, которые были огромным событием в жизни страны. Я ещё не осознал, что съезды начинают вырождаться в политическую коммунальную кухню.
Поэтому резкую критику правительства, сопровождавшую его действия все три первых месяца реформы, я воспринимал болезненно. Информация ко мне приходила из разных аналитических источников. Все они делали один вывод — создалась критическая масса недовольства правительством. Гайдар как неопытный политик давал заверения близкой стабилизации. Поневоле мне приходилось делать то же самое. А в апреле — мае мы должны были отпустить цены на энергоносители — это был второй инфляционный виток после январской либерализации цен (летом последовал и третий), который никакой близкой стабилизации отнюдь не предвещал. Настроение было тревожное, если не сказать мрачное. Единственное, что обнадёживало, — это обещания «большой семёрки» в скором времени крупной финансовой помощи. Но тут мы зависели от неких международных экспертов, которые сегодня говорили одно, а завтра другое. Такая неясность не радовала.
Не собираясь «сдавать» правительство, я подошёл к шестому съезду с ощущением необходимости подстегнуть его. Сказано грубо, но что делать — точно.
И это дало совершенно неожиданный эффект.
Я был недоволен работой некоторых министров. Консультации с депутатскими фракциями в первые дни работы съезда показали, что и они называют те же фамилии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126