Зато — очень мобильны.
Сращиваться, взаимопроникать два эти мира будут долго. Я думаю, в течение многих лет. И пока это будет происходить, работники могут плавно перетекать из одной жизненной среды в другую, страхуя себя и свою семью от худшей доли. Только не нужно навязывать приоритеты, свои «обязаловки» в таком тонком деле. Сильное государство должно подставить руку гражданам там, где скользко, где страшно, где грозит беда…
Но государство и само нуждается во многом. В частности, помимо демократических гарантий, правильной международной политики, оно нуждается и в порядочности, дисциплине граждан. У нас далеко не американская модель. И даже не совсем тот рынок, который, возможно, ожидался в начале 92-го года.
Специфика России обозначилась за последние два года со всей полнотой. Надо только чутко прислушиваться к ней.
И будет нормально.
Вот уже второе лето экономических реформ сменяет тревожная, полная мрачных предчувствий зима.
… Можно ли было предвидеть, предугадать такой разворот событий, можно ли было понять, что гайдаровская реформа не принесёт ожидаемого — то есть быстрой стабилизации?
Конечно, можно. Трезвое отношение к планам, их корректировка, реализм в деле должны быть свойственны взрослым людям, тем более занимающим высокие посты в правительстве.
Но экономика оказалась заложницей политики.
Яростная атака на реформы со стороны парламента — и встречный вал «пропаганды и агитации», ответная защита гайдаровцев — все это мешало нормально работать. К тому же Верховный Совет отчаянно сопротивлялся стабилизационным мерам, когда инфляция ещё не достигла «точки кипения», когда замораживание доходов и ограничение кредитов ещё могли на что-то повлиять. В парламенте, держа в уме возможность захвата исполнительных структур, требовали смены правительства и назначения нового, коалиционного.
Сама по себе смена кабинета министров ведь ничего страшного не означает. Страшно потерять доверие людей. Страшно проводить непоследовательную политику. Страшно начать метаться из стороны в сторону.
Нормальное правительство с социалистической ориентацией представить, особенно у нас, трудно. Коалиционное правительство в наших условиях политического раздрая — штука взрывоопасная, просто смертельная.
Технократическое правительство директоров?
И в какой-то момент я заколебался.
Была проведена принципиальная встреча с Юрием Скоковым. Он дал согласие заменить Гайдара в кризисной ситуации. Приближался седьмой съезд народных депутатов. Массового давления со стороны парламентских фракций, партий, политических движений и экономических школ, хозяйственников и предпринимателей я мог не выдержать. Все они требовали заменить Гайдара… Требовали, требовали, требовали.
Злорадство оппозиции по поводу невыполненных обещаний грозило перерасти на съезде в очередную травлю, подрывающую авторитет нашей политики, наших идей, дестабилизирующую обстановку в стране…
12 июня 1992 года, в День независимости России, в его первую годовщину, произошло скандальное выступление оголтелых анпиловцев, пытавшихся силой захватить телецентр «Останкино».
Виктор Анпилов — бывший журналист, собкор Гостелерадио в Никарагуа. Человек, как говорится, слегка «сдвинулся» на революционной романтике.
Роль он себе в жизни выбрал опасную: уличного вождя, генерала баррикад. Опасна она и для него самого, и для окружающих. Общество может приобрести первую российскую школу организованного терроризма.
Особенно подло, что Анпилов собирает под свои знамёна воинствующих стариков. Я могу понять их чувства, их органическое неприятие того, что сейчас происходит вокруг. Но подставлять их под милицейские дубинки, да ещё доплачивать за это к пенсии?! Это уже не революционная романтика, а откровенный цинизм.
Ничего подобного не было во время миллионных митингов демократов. Не было пострадавших. Всюду был порядок. Народные депутаты несли полную ответственность за безопасность колонн, и если надо — разводили их с ОМОНом, заранее обо всем договаривались с властями.
У боевиков Анпилова — совершенно другая позиция. Им нужна именно кровь. Ибо она свидетельствует о неумении властей справиться с ситуацией, является знаком беды, знаком анархии. И они стремятся добиться крови любой ценой.
И вот тогда уже проявилось основное отличие этих «народных выступлений», как их называли Верховный Совет и Хасбулатов. Несмотря на большое количество пожилых людей, революционные красные знамёна и прочее — это была чисто фашистская тактика. Тактика звериных наскоков, которую используют неонацисты во всем мире. Тогда, возле «Останкина», работников телевидения обливали матерной, грязной бранью. Избивали видеоинженеров, идущих домой после ночной смены. Били по голове, старались покалечить молодых милиционеров, стоявших в оцеплении.
Было очевидно, что это — опасные люди. Вернее, опасные люди стоят за этими оголтелыми демонстрантами: провокаторы, быть может, пользующиеся тайной поддержкой влиятельных государственных людей. Не имея мошной руки, создать такую ситуацию в Москве просто нельзя.
Десять минут телевизионного просмотра заронили в сердце жуткую тревогу. Я помнил эти лица у «Останкина». Это был не стихийный взрыв возмущения, а хорошо спланированная попытка нажима на власть. У «популиста» Ельцина пытались нащупать его главную болевую точку: зависимость от настроения людей, их социального самочувствия. Кто-то думал, что этот искусственный взрыв — очень точная и правильная тактика.
А я чувствовал, что меня пытаются запугать. Чувствовал наглую липу этих псевдонародных волнений. Чувствовал почерк родимого КГБ.
В ночные часы
Кто мои друзья?
…Очень сложный вопрос, хотя и кажется простым. Я по натуре человек достаточно открытый, очень люблю компанию, круг близких людей, шутку, веселье, песню…
Но все мои настоящие, «классические», так сказать, друзья юности остались в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге. Миша Карасик, Яша Ольков, Андрей Могильников, другие ребята. Те, с кем в юности делил все. Из того круга, из людей моего поколения рядом со мной осталась жена, самый близкий мне человек. Мы с ней одного возраста, начало биографии очень схоже. Наверное, она единственная, кто меня до конца
понимает.
Часто называют фамилии людей, свердловчан, возвышение которых произошло якобы благодаря моей личной симпатии: здесь и мой помощник Илюшин, и Бурбулис (которого я в Свердловске вообще не знал), и Лобов, и Петров… Но это совсем другие, «командные», партнёрские отношения, которые строились на признании деловых качеств, стремлении подобрать сильную группу единомышленников.
И кстати, когда я был в опале, поддерживали меня, приезжали в гости именно свердловские студенческие друзья, я об этом писал в первой книге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Сращиваться, взаимопроникать два эти мира будут долго. Я думаю, в течение многих лет. И пока это будет происходить, работники могут плавно перетекать из одной жизненной среды в другую, страхуя себя и свою семью от худшей доли. Только не нужно навязывать приоритеты, свои «обязаловки» в таком тонком деле. Сильное государство должно подставить руку гражданам там, где скользко, где страшно, где грозит беда…
Но государство и само нуждается во многом. В частности, помимо демократических гарантий, правильной международной политики, оно нуждается и в порядочности, дисциплине граждан. У нас далеко не американская модель. И даже не совсем тот рынок, который, возможно, ожидался в начале 92-го года.
Специфика России обозначилась за последние два года со всей полнотой. Надо только чутко прислушиваться к ней.
И будет нормально.
Вот уже второе лето экономических реформ сменяет тревожная, полная мрачных предчувствий зима.
… Можно ли было предвидеть, предугадать такой разворот событий, можно ли было понять, что гайдаровская реформа не принесёт ожидаемого — то есть быстрой стабилизации?
Конечно, можно. Трезвое отношение к планам, их корректировка, реализм в деле должны быть свойственны взрослым людям, тем более занимающим высокие посты в правительстве.
Но экономика оказалась заложницей политики.
Яростная атака на реформы со стороны парламента — и встречный вал «пропаганды и агитации», ответная защита гайдаровцев — все это мешало нормально работать. К тому же Верховный Совет отчаянно сопротивлялся стабилизационным мерам, когда инфляция ещё не достигла «точки кипения», когда замораживание доходов и ограничение кредитов ещё могли на что-то повлиять. В парламенте, держа в уме возможность захвата исполнительных структур, требовали смены правительства и назначения нового, коалиционного.
Сама по себе смена кабинета министров ведь ничего страшного не означает. Страшно потерять доверие людей. Страшно проводить непоследовательную политику. Страшно начать метаться из стороны в сторону.
Нормальное правительство с социалистической ориентацией представить, особенно у нас, трудно. Коалиционное правительство в наших условиях политического раздрая — штука взрывоопасная, просто смертельная.
Технократическое правительство директоров?
И в какой-то момент я заколебался.
Была проведена принципиальная встреча с Юрием Скоковым. Он дал согласие заменить Гайдара в кризисной ситуации. Приближался седьмой съезд народных депутатов. Массового давления со стороны парламентских фракций, партий, политических движений и экономических школ, хозяйственников и предпринимателей я мог не выдержать. Все они требовали заменить Гайдара… Требовали, требовали, требовали.
Злорадство оппозиции по поводу невыполненных обещаний грозило перерасти на съезде в очередную травлю, подрывающую авторитет нашей политики, наших идей, дестабилизирующую обстановку в стране…
12 июня 1992 года, в День независимости России, в его первую годовщину, произошло скандальное выступление оголтелых анпиловцев, пытавшихся силой захватить телецентр «Останкино».
Виктор Анпилов — бывший журналист, собкор Гостелерадио в Никарагуа. Человек, как говорится, слегка «сдвинулся» на революционной романтике.
Роль он себе в жизни выбрал опасную: уличного вождя, генерала баррикад. Опасна она и для него самого, и для окружающих. Общество может приобрести первую российскую школу организованного терроризма.
Особенно подло, что Анпилов собирает под свои знамёна воинствующих стариков. Я могу понять их чувства, их органическое неприятие того, что сейчас происходит вокруг. Но подставлять их под милицейские дубинки, да ещё доплачивать за это к пенсии?! Это уже не революционная романтика, а откровенный цинизм.
Ничего подобного не было во время миллионных митингов демократов. Не было пострадавших. Всюду был порядок. Народные депутаты несли полную ответственность за безопасность колонн, и если надо — разводили их с ОМОНом, заранее обо всем договаривались с властями.
У боевиков Анпилова — совершенно другая позиция. Им нужна именно кровь. Ибо она свидетельствует о неумении властей справиться с ситуацией, является знаком беды, знаком анархии. И они стремятся добиться крови любой ценой.
И вот тогда уже проявилось основное отличие этих «народных выступлений», как их называли Верховный Совет и Хасбулатов. Несмотря на большое количество пожилых людей, революционные красные знамёна и прочее — это была чисто фашистская тактика. Тактика звериных наскоков, которую используют неонацисты во всем мире. Тогда, возле «Останкина», работников телевидения обливали матерной, грязной бранью. Избивали видеоинженеров, идущих домой после ночной смены. Били по голове, старались покалечить молодых милиционеров, стоявших в оцеплении.
Было очевидно, что это — опасные люди. Вернее, опасные люди стоят за этими оголтелыми демонстрантами: провокаторы, быть может, пользующиеся тайной поддержкой влиятельных государственных людей. Не имея мошной руки, создать такую ситуацию в Москве просто нельзя.
Десять минут телевизионного просмотра заронили в сердце жуткую тревогу. Я помнил эти лица у «Останкина». Это был не стихийный взрыв возмущения, а хорошо спланированная попытка нажима на власть. У «популиста» Ельцина пытались нащупать его главную болевую точку: зависимость от настроения людей, их социального самочувствия. Кто-то думал, что этот искусственный взрыв — очень точная и правильная тактика.
А я чувствовал, что меня пытаются запугать. Чувствовал наглую липу этих псевдонародных волнений. Чувствовал почерк родимого КГБ.
В ночные часы
Кто мои друзья?
…Очень сложный вопрос, хотя и кажется простым. Я по натуре человек достаточно открытый, очень люблю компанию, круг близких людей, шутку, веселье, песню…
Но все мои настоящие, «классические», так сказать, друзья юности остались в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге. Миша Карасик, Яша Ольков, Андрей Могильников, другие ребята. Те, с кем в юности делил все. Из того круга, из людей моего поколения рядом со мной осталась жена, самый близкий мне человек. Мы с ней одного возраста, начало биографии очень схоже. Наверное, она единственная, кто меня до конца
понимает.
Часто называют фамилии людей, свердловчан, возвышение которых произошло якобы благодаря моей личной симпатии: здесь и мой помощник Илюшин, и Бурбулис (которого я в Свердловске вообще не знал), и Лобов, и Петров… Но это совсем другие, «командные», партнёрские отношения, которые строились на признании деловых качеств, стремлении подобрать сильную группу единомышленников.
И кстати, когда я был в опале, поддерживали меня, приезжали в гости именно свердловские студенческие друзья, я об этом писал в первой книге.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126