Ничего особенного в этом поручении нет — каждый гражданин должен по мере своих сил помогать родному городу. Вот почему в дюреровских письмах из Италии исследователи находят темы, не имеющие к его творчеству никакого отношения.
Есть еще один момент в его жизни тех лет, который привлекает внимание: мастер постоянно и мучительно думал о смерти. К этому периоду относится его знаменитый «Герб Смерти». И совсем ошеломляющее впечатление производит рисунок углем, созданный, по всеобщему мнению, незадолго до поездки в Венецию — согбенный скелет в короне, вцепившийся в холку замордованной клячи, коса в костлявой руке. Бредет одр неизвестно куда. Едет Смерть за очередной жертвой. Надпись: «Memento mori» — «Помни о смерти!». С мрачным предчувствием, в состоянии «черной меланхолии», которая усиливалась до крайних пределов семейными неурядицами, бежал мастер Альбрехт в город своей юности, туда, где когда-то ему было хорошо и легко, где он не слышал этого проклятого слова «дармоед», где он был не ремесленником, а свободным и уважаемым художником.
С такими чувствами и мыслями расставался Дюрер на этот раз с Нюрнбергом.
ГЛАВА VI,
в которой рассказывается, как Дюрер совершил вторую поездку в Венецию, как он состязался и враждовал с итальянскими художниками, как был признан его талант и укрепилась его слава.
В Аугсбург караван, с которым шел Дюрер, прибыл без происшествий. Здесь, ожидая, когда к ним присоединятся местные купцы, задержались на несколько дней. Дюрер не мешкая отправился к Конраду Пойтингеру. Вручил Вилибальдово письмо.
Друг Пиркгеймера оказался человеком любезным — не пожалел времени, чтобы показать гостю достопримечательности Аугсбурга. Поднимались на Перлах — башню, с которой открывался весь город. Река Лех видна с нее как на ладони, от нее отведены каналы с перекинутыми через них мостами. Их же, как сказал Конрад, здесь побольше, чем в Венеции, и по своей красоте они венецианским не уступают. Конечно, прошли по виа Клаудиа Августа — старой римской дороге. Здесь под открытым небом императоры проводят рейхстага. Поэтому городской совет постоянно украшает ее фонтанами и заставляет патрициев, поселившихся на ней, поддерживать свои дома в образцовом порядке.
Но большую часть времени Дюрер провел в библиотеке хозяина. В ней можно было найти многое. Оказались там и дюреровские гравюры, привезенные Конраду из Венеции. Рассмотрел их Дюрер внимательно. Не его работа, хотя и похожи. Каковы итальянские жулики! Подделали все до мелочей и даже его монограмму поставили, лже-Дюрера безжалостно истребили — фальшивки мастер заменил подлинниками. Здесь, в библиотеке, рисовал Дюрер древнегреческую статую, недавно приобретенную Пойтингером. Казалось, выдержаны все размеры, а когда с хозяином вместе стали сравнивать их с Витрувиевыми канонами, ни один размер не совпал. И так каждый раз: все вроде правильно, а на поверку все ложно. Да существуют ли вообще в природе эти законы?
Что же касается просьбы Пиркгеймера содействовать Дюреру в получении заказов, то уже перед самым отъездом сообщил Конрад: к аугсбургским властям обратилось с просьбой Немецкое подворье в Венеции. Просили найти художника из немцев, который написал бы алтарь для церкви святого Варфоломея, в которой недавно случился пожар, уничтоживший почти все ее убранство. Этот заказ, можно сказать, верный, так как церковь находится при подворье, а его старшины вольны распоряжаться ею, иначе неминуемо пришлось бы делиться заработком с венецианцами. Тем не менее пусть Альбрехт поспешит, иначе, глядишь, уплывет заказ.
Дюрер этому совету внял, но судьба распорядилась иначе: в деревушке Штайн пришлось прервать путешествие. Свалила его болезнь. Караван ушел дальше, а он остался на попечении хозяина постоялого двора. Однако здесь пролежал Дюрер недолго, местный живописец протянул коллеге руку помощи — забрал к себе. Пользовали его какими-то травяными настоями. Через несколько дней болезнь как рукой сняло.
В лугах за околицей полегла увядшая трава. В высоком небе догоняли ушедшее лето последние стаи перелетных птиц. По ночам морозец натягивал тонкую ледяную пленку на лужи. Зима тем не менее не спешила. В солнечное осеннее утро ввалился в домишко великан в меховой шубе с золотой цепью на шее, с перстнями на всех пальцах. Представился: Ульрих Варнбюлер, имперский советник. Проезжал мимо, услышал, что остановился здесь прославленный мастер, решил узнать, не нужна ли помощь. Снова повезло: дальнейший путь в Венецию проделал Дюрер в уютном возке имперского советника, удобно покоясь на коврах и мягких подушках.
Въехав в Венецию, расстался Дюрер с Варнбюлером. Отправился на Немецкое подворье разыскивать свои вещи. Мало изменилась Венеция за одиннадцать лет. Обошел Пьяццу Сан-Марко — такая же, как и раньше. За это время построили лишь часовую башню под аркой собора. На Пьяццете — перемен больше. Валявшиеся раньше в беспорядке огромные каменные блоки, о которые он не раз расшибал себе ноги, будто сами собой сложились в Лестницу Гигантов, сбегающую к морю. Под мостом лениво плещет вода, будто совсем не хочет двигаться и жаждет покоя и отдыха. Там, дома, в Нюрнберге, почти все перестраивается заново, там бьет жизнь. Венеция, достигнув величия и славы, успокоилась, ее словно клонит ко сну. Впрочем, она все уже перевидела и все узнала.
Пойтингер располагал верной информацией. Когда Дюрер встретился со старшинами Фондако, те подтвердили: действительно, алтарь нужен. И против Дюрера как исполнителя ничего не могут возразить — уже успели навести справки. Однако там, в Аугсбурге, не вникли в смысл приписки к письму: вопрос об алтаре будет окончательно решен лишь после того, как станет ясно, сколько денег потребуется для строительства новых складов. При чем тут склады? Ответ был какой-то неопределенный: скорее всего отговорка, чтобы помаялся художник без дела и согласился на любые условия.
Но выглядело все правдоподобно. Склады и впрямь строились. Дюрер сам мог в этом убедиться: необычно много толпилось на Немецком подворье архитекторов и живописцев, хотя все уже знали, что проектировать склады будет Скарпаньино. Не без умысла старшины удерживали их на подворье — пусть Скарпаньино видит, что он не один на белом свете мастер, желающих много. Пусть пойдет на скидку. Не обеднеет: ведь работы на немецкое купечество освобождают от налогов. Одновременно, чтобы умаслить архитектора, старшины давали в его честь один обед за другим. Звали на них неоднократно и Дюрера. Видимо, тоже не без умысла: хотели показать — и у нас, у немцев, тоже есть художники незаурядные! На одной из таких встреч появилась вдруг вроде бы знакомая личность. Поинтересовался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Есть еще один момент в его жизни тех лет, который привлекает внимание: мастер постоянно и мучительно думал о смерти. К этому периоду относится его знаменитый «Герб Смерти». И совсем ошеломляющее впечатление производит рисунок углем, созданный, по всеобщему мнению, незадолго до поездки в Венецию — согбенный скелет в короне, вцепившийся в холку замордованной клячи, коса в костлявой руке. Бредет одр неизвестно куда. Едет Смерть за очередной жертвой. Надпись: «Memento mori» — «Помни о смерти!». С мрачным предчувствием, в состоянии «черной меланхолии», которая усиливалась до крайних пределов семейными неурядицами, бежал мастер Альбрехт в город своей юности, туда, где когда-то ему было хорошо и легко, где он не слышал этого проклятого слова «дармоед», где он был не ремесленником, а свободным и уважаемым художником.
С такими чувствами и мыслями расставался Дюрер на этот раз с Нюрнбергом.
ГЛАВА VI,
в которой рассказывается, как Дюрер совершил вторую поездку в Венецию, как он состязался и враждовал с итальянскими художниками, как был признан его талант и укрепилась его слава.
В Аугсбург караван, с которым шел Дюрер, прибыл без происшествий. Здесь, ожидая, когда к ним присоединятся местные купцы, задержались на несколько дней. Дюрер не мешкая отправился к Конраду Пойтингеру. Вручил Вилибальдово письмо.
Друг Пиркгеймера оказался человеком любезным — не пожалел времени, чтобы показать гостю достопримечательности Аугсбурга. Поднимались на Перлах — башню, с которой открывался весь город. Река Лех видна с нее как на ладони, от нее отведены каналы с перекинутыми через них мостами. Их же, как сказал Конрад, здесь побольше, чем в Венеции, и по своей красоте они венецианским не уступают. Конечно, прошли по виа Клаудиа Августа — старой римской дороге. Здесь под открытым небом императоры проводят рейхстага. Поэтому городской совет постоянно украшает ее фонтанами и заставляет патрициев, поселившихся на ней, поддерживать свои дома в образцовом порядке.
Но большую часть времени Дюрер провел в библиотеке хозяина. В ней можно было найти многое. Оказались там и дюреровские гравюры, привезенные Конраду из Венеции. Рассмотрел их Дюрер внимательно. Не его работа, хотя и похожи. Каковы итальянские жулики! Подделали все до мелочей и даже его монограмму поставили, лже-Дюрера безжалостно истребили — фальшивки мастер заменил подлинниками. Здесь, в библиотеке, рисовал Дюрер древнегреческую статую, недавно приобретенную Пойтингером. Казалось, выдержаны все размеры, а когда с хозяином вместе стали сравнивать их с Витрувиевыми канонами, ни один размер не совпал. И так каждый раз: все вроде правильно, а на поверку все ложно. Да существуют ли вообще в природе эти законы?
Что же касается просьбы Пиркгеймера содействовать Дюреру в получении заказов, то уже перед самым отъездом сообщил Конрад: к аугсбургским властям обратилось с просьбой Немецкое подворье в Венеции. Просили найти художника из немцев, который написал бы алтарь для церкви святого Варфоломея, в которой недавно случился пожар, уничтоживший почти все ее убранство. Этот заказ, можно сказать, верный, так как церковь находится при подворье, а его старшины вольны распоряжаться ею, иначе неминуемо пришлось бы делиться заработком с венецианцами. Тем не менее пусть Альбрехт поспешит, иначе, глядишь, уплывет заказ.
Дюрер этому совету внял, но судьба распорядилась иначе: в деревушке Штайн пришлось прервать путешествие. Свалила его болезнь. Караван ушел дальше, а он остался на попечении хозяина постоялого двора. Однако здесь пролежал Дюрер недолго, местный живописец протянул коллеге руку помощи — забрал к себе. Пользовали его какими-то травяными настоями. Через несколько дней болезнь как рукой сняло.
В лугах за околицей полегла увядшая трава. В высоком небе догоняли ушедшее лето последние стаи перелетных птиц. По ночам морозец натягивал тонкую ледяную пленку на лужи. Зима тем не менее не спешила. В солнечное осеннее утро ввалился в домишко великан в меховой шубе с золотой цепью на шее, с перстнями на всех пальцах. Представился: Ульрих Варнбюлер, имперский советник. Проезжал мимо, услышал, что остановился здесь прославленный мастер, решил узнать, не нужна ли помощь. Снова повезло: дальнейший путь в Венецию проделал Дюрер в уютном возке имперского советника, удобно покоясь на коврах и мягких подушках.
Въехав в Венецию, расстался Дюрер с Варнбюлером. Отправился на Немецкое подворье разыскивать свои вещи. Мало изменилась Венеция за одиннадцать лет. Обошел Пьяццу Сан-Марко — такая же, как и раньше. За это время построили лишь часовую башню под аркой собора. На Пьяццете — перемен больше. Валявшиеся раньше в беспорядке огромные каменные блоки, о которые он не раз расшибал себе ноги, будто сами собой сложились в Лестницу Гигантов, сбегающую к морю. Под мостом лениво плещет вода, будто совсем не хочет двигаться и жаждет покоя и отдыха. Там, дома, в Нюрнберге, почти все перестраивается заново, там бьет жизнь. Венеция, достигнув величия и славы, успокоилась, ее словно клонит ко сну. Впрочем, она все уже перевидела и все узнала.
Пойтингер располагал верной информацией. Когда Дюрер встретился со старшинами Фондако, те подтвердили: действительно, алтарь нужен. И против Дюрера как исполнителя ничего не могут возразить — уже успели навести справки. Однако там, в Аугсбурге, не вникли в смысл приписки к письму: вопрос об алтаре будет окончательно решен лишь после того, как станет ясно, сколько денег потребуется для строительства новых складов. При чем тут склады? Ответ был какой-то неопределенный: скорее всего отговорка, чтобы помаялся художник без дела и согласился на любые условия.
Но выглядело все правдоподобно. Склады и впрямь строились. Дюрер сам мог в этом убедиться: необычно много толпилось на Немецком подворье архитекторов и живописцев, хотя все уже знали, что проектировать склады будет Скарпаньино. Не без умысла старшины удерживали их на подворье — пусть Скарпаньино видит, что он не один на белом свете мастер, желающих много. Пусть пойдет на скидку. Не обеднеет: ведь работы на немецкое купечество освобождают от налогов. Одновременно, чтобы умаслить архитектора, старшины давали в его честь один обед за другим. Звали на них неоднократно и Дюрера. Видимо, тоже не без умысла: хотели показать — и у нас, у немцев, тоже есть художники незаурядные! На одной из таких встреч появилась вдруг вроде бы знакомая личность. Поинтересовался.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116