Лично мне суд понравился. Он был необычным и весёлым. Несмотря на фальшивый сценарий, созданный тамбовской областной прокуратурой совместно с московским ОБХСС, персонажи были колоритными, хорошо выписанными. Только жаль, что главные отрицательные действующие лица были вне игры. Но благодаря этому процессу зрители их теперь хорошо знают.
Теперь перейдём к единственному оставшемуся эпизоду, в котором я обвиняюсь. В тысяча девятьсот шестьдесят девятом году Тамбовская областная филармония находилась в критическом финансовом положении. Директор филармонии не видел выхода. По существующим нелепым приказам Министерства культуры СССР, если директор филармонии делает один шаг в сторону организации концерта — это два шага в сторону тюрьмы.
Если даже поверить следствию, что я получил больше денег, чем мне было положено, то в этом случае была бы переплата, а не хищение. В переплате же может быть виноватым только должностное лицо, каковым артист не является. Это азбука. А у старшего следователя Терещенко Ивана Игнатьевича высшее юридическое образование. Да, иногда лучше иметь среднее соображение, чем высшее образование.
То, в чём меня обвиняют, относится к разряду юмористики, или «нарочно не придумаешь». Следователь Терещенко на следствии доказывал мне, что наши представления на стадионах были обыкновенными смешанными концертами и не могли считаться театрализованными представлениями. Следовательно, я не имел права получать деньги от филармонии как режиссёр и автор.
Последний раз Терещенко был на представлении девятого января тысяча девятьсот пятого года у попа Гапона, когда тот устроил театрализованное представление как автор и режиссёр. Во время следствия я пытался разъяснить
Терещенко разницу между смешанными концертами и театрализованными, но это было равносильно разговору с грудным ребёнком о расщеплении атома. Когда ему говоришь о первом и втором отделениях концерта, у Терещенко это ассоциируется с первым и вторым отделениями милиции. Разве в обыкновенных смешанных концертах принимают участие смешанный хор с оркестром, фрагменты из кинофильма, спортсмены, воинская часть, пионеры, само деятельность и специально написанные артистам приветствия?
Многие свидетели в ходе судебного разбирательства подтвердили наличие всех этих компонент в наших спектаклях. За давностью лет не всех свидетелей можно было допросить. Но я говорил на допросах следствию, что почти все пионеры, которые принимали участие в наших представлениях, сидят в тамбовской тюрьме. Их-то можно было допросить?!
По мнению следствия, учитывая, что спектакль был не театрализованным представлением, а обыкновенным смешанным концертом, я получил деньги как режиссёр и автор сценария незаконно. В чём заключается юмор? Я, учитывая финансовые затруднения тамбовской филармонии, отказался получить деньги как автор и режиссёр. Если человек ничего не получил, как же он мог похитить?!! Это, конечно, смешно. Но именно за это меня посадили по статье девяносто три «прим» (хищение в особо крупных размерах) — эта статья от восьми лет до расстрела.
Граждане судьи! Когда одного великого скульптора спросили, как он работает над своими творениями, он ответил: «Очень просто. Я беру мраморную глыбу и отсекаю от неё все лишнее».
Следствие повесило на меня огромную глыбу. Я прошу суд отсечь все лишнее и не сомневаюсь, что будет вынесен справедливый приговор».
Тамбовский областной суд послал дело на доследование. Верховная прокуратура РСФСР вела доследование ещё три года и вынесла решение: закрыть дело за отсутствием состава преступления.
Старшему следователю Тамбовской областной прокуратуры Терещенко и заместителю прокурора Тамбовской области Мусатову дали выговор по партийной линии и понизили их в должности.
Главный прокурор Тамбовской области написал повинное письмо об этом сфабрикованном деле и повесился.
Нелепость нашего обвинения была столь очевидной, что даже советский суд — самый послушный суд в мире, не смог вынести нам обвинительный приговор. Правда, чтобы хоть как-то соблюсти честь мундира, дело послали на доследование. Санкция прокуратуры содержать нас в тюрьме кончилась по закону, и тюремная администрация была обязана немедленно освободить нас. Но она не спешила. Мы кричали, настаивали, объявляли голодовку, однако по на стоянию Тамбовской прокуратуры нас продолжали держать в тюрьме.
Мы находились в тюрьме без санкции прокуратуры двадцать дней, что являлось страшным нарушением закона. Но, как известно, в России любой городовой выше закона.
Наконец нам сообщили, что завтра после обеда нас выпустят. Один из работников тюремной администрации, хороший человек, предупредил, что против нас готовится провокация, которая позволит задержать нас в тюрьме, правда, по статье за хулиганство.
Как это делается, я прекрасно знал. Подходят к человеку и замахиваются. Человек совершенно инстинктивно поднимает руку для защиты. И когда его фотографируют, на фотографии полное впечатление, что человек ведёт себя агрессивно. Плюс два ложных свидетеля. И этого достаточно, чтобы тебя держать в тюрьме и даже судить. Такие штучки эти подонки проделывают со старыми больными людьми с профессорскими званиями, обвиняя их в хулиганстве. И ничего не поделаешь.
Я был в панике. Только Смольный, казалось мне, может разрушить замыслы неприятеля. И он, действительно, не терял времени даром. Он передал на волю ряд стратегических установок. В камере разработал контрмеры. От него я получил чёткий план действий на завтрашний день. Задача у меня
была наипростейшая. Около тамбовской тюрьмы будет собрано человек триста. Люди организуют четыре прохода. Я и Смольный могли выбрать любой из этих проходов и бежать к машине. Все четыре машины будут заведены и двери открыты. Как только мы пробегали сквозь коридор, люди за нами смыкались, и никто уже через толпу пробиться не мог.
Назавтра всё прошло как по-писаному. Как только мы сели в две машины, они тронулись, а остальные ехали за нами и мешали вклиниться кому-либо ещё. Наши машины сворачивали без конца в разные переулки, и когда мы убедились, что хвоста нет, поехали ужинать.
Так как Тамбовская прокуратура знала все злачные места Смольного, мы решили нарушить традиции и поехать на ужин к незнакомым людям. В Тамбове нас ждало на ужин после тюрьмы полгорода.
Поезд на Москву из Тамбова уходил где-то около двенадцати. Опасность для нас ещё не миновала. Дальнейший план был такой. Человек покупает нам два билета на Москву в купейный вагон. Мы приезжаем на вокзал за семь минут до отхода поезда. После того как поезд трогается, мы бежим во всю прыть и вскакиваем на ходу в вагон, влезаем в купе и закрываемся, а дальше у Смольного разные цепи, приспособления, чтобы дверь никто не мог открыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70