— Как ты насчет того, чтобы передохнуть? — справилась Марго.
— Разве что горло промочить, — прохрипел Адриан голосом дергача.
Я сказал, что это прекрасная идея; Марго остановилась и села на раскаленный камень на самом солнцепеке, где можно было бы запросто изжарить парочку быков. Скрытно порывшись в рюкзаке, она извлекла три бутылочки весьма сладкого шипучего лимонада местного производства.
— Вот, — сказала она, вручая нам по бутылочке. — Подкрепляйтесь.
Шипучий и не в меру сладкий напиток оказался к тому же горячим, так что он скорее усугубил, чем утолил нашу жажду. Около полудня мы наконец увидели берег моря, и в потускневших глазах Адриана затеплилась искра надежды. Дойдем до воды, объявила Марго, можно будет отдохнуть и искупаться.
Добравшись до береговых круч, мы спустились через нагромождение красных и коричневых глыб, которые придавали берегу сходство с распаханным кладбищем великанов. Адриан бросился на землю в тени огромного камня, увенчанного миртом и карликовой зонтичной пинией, и скинул рубашку и обувь. Мы увидели, что его ступни приобрели такой же тревожный багровый цвет, как лицо, да к тому же покрылись волдырями. По совету Марго, он для закалки окунул ноги в лужицу среди камней; тем временем мы с сестрой искупались и, освеженные морской водой, сели в тени под скалой. Я сказал, что теперь не мешало бы что-нибудь съесть и выпить.
— А ничего нет, — сообщила Марго.
Несколько секунд царила мертвая тишина.
— Как это, ничего нет? — спросил наконец Адриан. — А что же там в рюкзаке?
— А, это мои купальные принадлежности, — ответила Марго. — Я решила не брать еду, чтобы не перегружаться в такую жару, к тому же мы успеем вернуться к ужину, если скоро тронемся в путь.
— Как насчет чего-нибудь попить? — хрипло осведомился Адриан. — Есть хоть еще лимонад?
— Конечно, нет, — раздраженно сказала Марго. — Я взяла три бутылочки, по одной на каждого, правильно? Уж очень они тяжелые. И вообще я не понимаю, с чего это ты расшумелся. Ты слишком много ешь, небольшой пост тебе только на пользу. Тебе не мешает спустить жир.
Никогда еще я не видел Адриана таким: казалось, он вот-вот вспылит.
— Я не желаю спускать жир, как ты выражаешься, — холодно произнес он. — А если бы и захотел, то не стал бы для этого шагать через весь остров.
— В том-то и беда, что ты размазня, — фыркнула Марго. — Стоит немного пройтись с тобой, как ты уже кричишь-дайте есть, дайте пить! Привык все время жить в роскоши.
— В такой день освежить горло-не роскошь, а необходимость, — возразил Адриан.
Не видя особого смысла в их споре, я взял пустые бутылки из-под лимонада и отправился к роднику, до которого было идти около километра вдоль берега. Дойдя туда, я увидел человека, расположившегося у источника, чтобы перекусить. Его изборожденное морщинами, смуглое обветренное лицо украшали пышные черные усы. Ноги одеты в толстые носки из овечьей шерсти, как было заведено у местных крестьян, когда они работали в поле; на земле рядом с ним лежала широкая тяпка.
— Калимера, — приветствовал он меня без тени удивления и вежливо указал рукой на источник, словно предлагая воспользоваться его собственностью.
Я поздоровался, лег ничком на сотворенный влагой коврик зеленого мха и припал губами к светлой пульсирующей струе под перышками венерина волоса. Я пил долго и жадно; никогда еще вода не казалась мне такой вкусной. Смочив голову и шею, я сел с довольным вздохом.
— Хорошая вода, — сказал крестьянин. — Сладкая, верно? Точно фрукты.
Я подтвердил, что вода вкуснейшая, затем принялся споласкивать и наполнять бутылки.
— Есть еще родник вон там, — он указал на крутой каменистый склон, — но та вода совсем другая, горькая, словно вдовий язык. А эта сладкая, добрая. Ты иностранец?
Набрав воды, я отвечал на вопросы, но мысли были заняты другим. Вблизи лежали остатки трапезы крестьянина-полкаравая желтого, как первоцвет, кукурузного хлеба, большие белые, лоснящиеся зубки чеснока и горсть крупных, черных, как жуки, морщинистых маслин. От этого зрелища у меня потекли слюнки, и я остро ощутил, что с раннего утра у меня ничего не было во рту.
Наконец мой собеседник заметил, как я смотрю на его припасы, и с типично крестьянской щедростью взялся за складной нож, чтобы поделиться.
— Хлеба? — спросил он. — Ты хочешь хлеба? Я ответил, что с удовольствием взял бы немного хлеба, но дело в том, что нас, так сказать, трое. Моя сестра и ее муж, приврал я, тоже умирают от голода там, среди скал. Крестьянин защелкнул нож, собрал остатки своего завтрака и подал мне.
— Отнеси им, — сказал он, улыбаясь. — Я уже поел, а доброе имя Корфу не допускает, чтобы иностранцы умирали с голоду.
От души поблагодарив его, я завернул чеснок и маслины в носовой платок, сунул под мышку хлеб и бутылки и зашагал обратно.
— Доброго пути! — крикнул он мне вслед. — Держись подальше от деревьев-гроза надвигается.
Поглядев на ослепительно голубое небо, я решил, что он ошибается, но вслух ничего не сказал. Возвратившись к своим, я увидел, что Адриан угрюмо купает ноги в луже, а Марго загорает на камне, мурлыкая себе под нос. Вид доставленных мной припасов привел их в восторг, и они набросились на золотистый хлеб, маслины и чеснок, словно изголодавшиеся волки.
— Ну, так, — бодро произнесла Марго, когда мы кончили есть, произнесла с таким видом, точно это она раздобыла провиант. — Это было прекрасно. А теперь, пожалуй, пора трогаться в обратный путь.
Тотчас возникло одно затруднение: ноги Адриана, блаженствовавшие в прохладной воде, так отекли, что потребовались наши с Марго объединенные усилия, чтобы обуть его. Но и после того, как мы втиснули ступни Адриана в ботинки, он еле-еле передвигался, ковыляя, точно престарелая черепаха.
— Нельзя ли прибавить шагу! — раздраженно крикнула Марго безнадежно отставшему Адриану, когда мы прошли километра полтора.
— Я не могу идти быстрее, ноги отваливаются, — жалобно отозвался он.
Сколько мы ни твердили, что он сгорит, Адриан снял рубашку и подставил свою молочно-белую кожу солнцу и ветру. Чуть больше трех километров отделяло нас от дома, когда сбылось предсказание крестьянина насчет грозы. Летние грозы зарождались в гнезде кучевых облаков в горах Албании, откуда жгучий, словно дыхание топки, острый ветер стремительно нес их через море на Корфу. Этот самый ветер и обрушился теперь на нас, кусая кожу и слепя глаза пылью и клочьями листьев. Оливы стали из зеленых серебристыми, точно вдруг повернулся боком рыбий косяк, и ветер рвался через миллионы листьев с гулом, напоминающим исполинский прибой. Голубой небосвод с невероятной быстротой исчез за пеленой свинцовых туч, кромсаемых коленчатыми копьями бледно-лиловых молний.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53