Был плохой день — из тех, когда люди, сами не зная почему, чувствуют себя скверно.
В один из вечеров, когда Алексашка припал к окну, она просто напилась. И устроила ему настоящий стриптиз. Если б Алексашка был силен в терминах, то назвал бы это неожиданное шоу жесткой эротикой, а может, даже порнографией. Он ощутил все более нарастающее беспокойство, которое черными волнами поднималось с нижней части его живота и мутными потоками захлестывало все его существо. Но у Алексашки не было сил, чтобы оторваться от окна. А потом произошло самое страшное — она затащила Алексашку к себе. Быть может, она решила пожалеть дурачка, а может, ей доставляло удовольствие издеваться над ним, и в этот плохой черный день она хотела отыграться на дурачке Алексашке за всю эту грязную, закрутившуюся волчком жизнь. А скорее всего она просто была пьяна и не задумывалась о мотивах. Для Алексашки подобного анализа человеческих поступков просто не существовало. Тем более он не мог анализировать действия Ангела.
Тело Алексашки дрожало, и он начал задыхаться, когда она прислонила к своей груди его голову. Потом с расширившимися от ужаса глазами Алексашка обнаружил, что его голова совершает путешествие вдоль ее тела; он видел эпидерму ее кожи с крохотной сеточкой морщинок и углублениями пор, с влажными волосками и густыми каплями пота, потом мимо проплыла впадина пупка, и Алексашка услышал ее смех, показавшийся сейчас очень далеким, а она опускала его голову еще ниже, а потом он уперся во что-то влажное, горячее и напугавшее его и ощутил запах, который взорвался черной и запретной сладостной болью у него внутри, запах, который не мог источать его Ангел. А потом эта запретная боль вышла наружу, разрывая все в области Алексашкиного паха…
Это было страшно.
Алексашка отползал от нее, поскуливая, как побитый пес. В его глазах был ужас, а в ушах звучал ее смех, который сейчас стал для Алексашки хохотом какого-то обезумевшего животного. И запах…
Алексашка бросился бежать. За его спиной оставалось логово какого-то безумного зверя.
Это было страшно. Сладостно и запретно. Но это не был его утренний Ангел.
Позже Алексашка все же выглянул в окно. Она уже спала, даже не погасив света и не подняв опрокинутый им при бегстве стул.
Она просто была пьяна. Она лежала голая на кровати, пытаясь во сне укрыться одеялом, и спала с открытым ртом.
Алексашка вышел на лестничную клетку и захлопнул ее дверь. Он уже больше не дрожал и не боялся. Не было никакого безумного зверя, никогда не было. И Ангела — тоже.
Ее хохот, похожий на хохот испуганной ночной птицы, еще звучал какое-то время в его ушах. Потом он перестал его слышать. Как и ее голос.
Он лишь продолжал очень хорошо помнить ее тело. И ничего при этом не чувствовал — просто запечатленная картинка, одна из многих хранящихся в его феноменальной памяти. А в тот жаркий день Алексашка вместе с понятыми проскользнул сначала в ее квартиру, а потом в ванную комнату, и тетя Зина очень боялась, что Алексашка испугается, но он не испугался… а увидел некоторое несоответствие. И в его мозгу возникли странные ассоциации. Родившийся образ требовал дополнения до какой-то целостности. Картинка не давала Алексашке покоя. Надо было или дополнить ее, или избавиться от нее. И он знал, кто ему сможет помочь. Один человечек. Он с ним дружил уже давно и его голос слышал громче голосов всех остальных.
Это была маленькая прелестная девочка, Алеся Прима.
* * *
Всю эту весну Алексашка обустраивал территорию школы. Он соорудил клумбу из тюльпанов, которая напоминала плывущий корабль и вызывала не одну восхищенную улыбку. В один из дней детишки вместе с учителем высыпали на улицу погреться на ласковом весеннем солнышке, и им не терпелось посмотреть, что же творится там, за зданием школы, где уже давно работал Алексашка. Они вместе с учителем истории Верой Григорьевной (она поддерживала Алексашкины труды больше всех остальных) отправились за здание школы. И восхищенно замерли — в их школьном дворе, открытый всему честному миру, плыл ало-бело-розовый корабль.
Как фестиваль тюльпанов, как карнавал в неведомых странах… Алексашка стоял рядом, в шляпе-лодочке, сделанной из газеты, и смущенно улыбался.
— Дети, — воскликнула Вера Григорьевна, — смотрите, какая красота!
Восхищение детей длилось недолго. Один из мальчиков неожиданно сказал:
— Алексашка — в голове деревяшка.
Кто-то рассмеялся:
— Эй, Алексашка, дай простоквашки!
Снова смех:
— Алексаш, а это корыто не утонет?
— Прекратите, — сказала Вера Григорьевна, — смотрите, какую красоту он для вас сделал. А кто сейчас не прекратит, завтра может приходить с родителями.
Они прекратили, им не хотелось проблем с родителями. Они смеялись молча, с трудом сдерживая улыбки. Хотя корабль им нравился. Потом их повели обратно. Но одна девочка задержалась, в ее глазах был неподдельный восторг.
— Не обращай внимания, — сказала она. — Это они от зависти, что сами так не могут.
Алексашка почувствовал, как в нем зарождается чувство благодарности, но он был растерян и смущен.
— Хочешь один цветок? — сказал он скорее от испуга и смущения.
— Не рви. Ведь они и так живут мало.
Это было верно. Они живут мало. У них есть лишь одна весна.
Девочку звали Алесей. Алексашка улыбнулся ей, и она одарила его самой чудесной улыбкой на свете, по сравнению с которой вся наведенная им цветочная красота немногого стоила.
Алексашка видел, как иногда за ней приходил ее папа — чуть ли не главный милиционер в городе. Алексашка видел всю их семью, гуляющую в сквере, где он подстригал кусты. Алексашка не знал, боится ли он милиции. Но с Алесей Примой они стали друзьями.
С тех пор Алексашка часто видел ее, занимаясь своими зелеными шедеврами. Он улыбался девочке и приветливо махал ей рукой. Она улыбалась в ответ. А настоящим друзьям больше ничего и не надо. Улыбаться друг другу, зная, что все на свете хорошо. И конечно, надо уметь предостеречь друг друга от беды.
Потом занятия закончились, но в школе устроили что-то типа летнего лагеря; дети продолжали приходить сюда, а Алексашка продолжал наводить свою зеленую красоту.
* * *
Алексашка долго возился с этим деревянным свистком — ему очень хотелось обрадовать девочку, но работа оказалась нелегкой. Алексашка делал до этого свистки с клюющей птицей. Здесь же он задумал подлинный шедевр — по внутренней поверхности полукруглого свистка бежал маленький деревянный паровозик. Целая железная дорога была упрятана в забавную детскую безделицу. Он провозился долго, до начала лета, но получилось все как надо. Как только вы начинали дуть, паровоз приходил в движение и пробегал по всей длине свистка.
Алексашка даже вырезал поезду маленькие буфера, и теперь он бежал как по рельсам и ударялся о резиновый тупик (Алексашка использовал для этого обычный ластик), и поэтому ему не грозило разрушение от ударов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81