— И тебе привет от Роберта Воджика, друг, — ответил Воджик, оглядываясь на свою бесполезную охрану.
Их руки застыли в воздухе, они напоминали окаменевший букет анютиных глазок.
— Мне нужна твоя помощь, — сказал Римо.
— Тебе не нужна ничья помощь, друг, — сказал Воджик. И крикнул своим крутым парням, которых он насобирал по всему миру: — Эй, там! Опустите руки. А то кажется, будто вы приготовились к обыску. Ты их будешь обыскивать?
— Нет, — ответил Римо.
— Опустите руки. Все. Вся крепость. Слушай меня, друг. Роберт Воджик, Пеньковый король, крупнейший в мире импортер и экспортер пеньковой веревки говорит тебе сегодня: крепостям пришел конец!
— Мне нужны твои показания по трем пунктам.
— А, этот процесс, — сказал Воджик и покачал головой. — Я имею право молчать и не давать показаний против себя.
— Знаю, но с этим проблема, — сказал Римо.
— Какая?
— Тебе придется.
— Если ты меня заставишь, мои показания не будут приняты судом, — радостно ответил Воджик, гордый своей осведомленностью в юридических вопросах.
Он сидел в огромном кресле, инкрустированном золотом. На нем была пурпурная мантия, отделанная белым горностаем и ковбойские сапоги ручной работы. На одной пеньковой веревке на такую роскошь не заработаешь.
— Я и не собираюсь тебя заставлять, — сказал Римо, одетый в простую белую футболку и бежевые хлопковые брюки. — Я не буду применять никакого давления. Я только выпущу тебе барабанные перепонки носом, так просто, для знакомства.
Римо стукнул ладонями по ушам Роберта Воджика. Удар был несильный, но обе ладони коснулись ушей в одно мгновение, и Пеньковому Королю показалось, что действительно, его барабанные перепонки провалились и вылезут из ноздрей, стоит ему только чихнуть. У Роберта Воджика заслезились глаза. Роберту Воджику показалось, что по его зубам прошелся шлифовальный станок. Роберт Воджик не чувствовал собственных ушей. Он не был уверен, что произойдет, если он сморкнется — не окажутся ли они у него на коленях. И естественно, он не мог слышать, как его люди над ним смеются.
В этот самый момент Роберт Воджик внезапно понял, как помочь своему гостю. Он выдаст Римо ту информацию, которая поможет прокурору. Воджик объяснил, что эти три пункта — имена трех перекупщиков кокаина. Операции по импорту конопли, которыми занимался Воджик, служили им прикрытием, а его международные связи давали им возможность перемещать по миру наркотики и деньги. Поэтому-то Роберт Воджик мог позволить себе жить в роскоши, импортируя продукт, который со времен изобретения синтетических волокон большим спросом не пользовался.
— Правильно, — сказал Римо. — Это-то мне и было нужно.
И Роберт Воджик заверил Римо, что он с радостью даст показания, потому что не хочет, чтобы Римо был вынужден обращаться к нему за помощью еще раз. Возможно, разъяренные перекупщики кокаина его убьют, но Воджика это не волновало. Он видел смерть всего несколько мгновений назад, и человек, лежавший на парапете с вышибленными мозгами выглядел не в пример более умиротворенным, чем сам Воджик, который крайне осторожно решился наконец дотронуться до собственного носа. Оттуда ничего не вывалилось. Тогда он коснулся ушей.
— Прощай, друг. Увижу ли я тебя в суде?
— Не-а, — ответил Римо. — Мне не приходится туда ходить.
Роберт Воджик предложил, чтобы один из его людей отвез Римо в город. Все десятеро уверили, что с радостью подвезли бы незнакомца, который умеет лазить по стенам, но у них срочные дела совсем в другой стороне.
— В какой стороне? — осведомился Римо.
— А вам куда? — хором спросили они.
— Туда, — сказал Римо и махнул рукой на восток, в сторону муниципального аэропорта Дэвилз Лейк.
— Извините, это направление на Нью-Йорк, а мне надо в Самоа, — сообщил один из стрелков. — Про остальных не знаю.
Выяснилось, что они тоже направляются в Самоа. Причем все. И немедленно. Так что Римо пришлось идти в аэропорт одному, по тому же пути, где в траве таились мины, предназначенные для того, чтобы уменьшить продвигающийся по полю отряд до одной дрожащей особи.
В телефоне-автомате в Миннеуокане Римо должен был набрать шифр, означавший, что задание выполнено. Шифр был записан на внутренней стороне его ремня рядом с другим шифром, сообщавшим, что возникли трудности и требуются дальнейшие инструкции. Это была новая система. Он был почти уверен, что шифр “Задание выполнено” написан справа. Он набрал цифры, а потом засомневался: справа от него или на правой стороне ремня. Дойдя до мойки машин, он догадался, что записал шифры в неправильном порядке. Он выкинул ремень и сел на самолет в Нью-Йорк.
Уже в самолете он понял, что зря выкинул ремень. Любой, его подобравший, мог набрать правильный шифр и погубить всю организацию, на которую работал Римо. Но он уже ни в чем не был уверен. Тогда он заснул рядом с блондинкой лет тридцати, которая, почувствовав его магнетизм, всю дорогу водила языком по губам, как будто тренировалась для съемок в ролике, рекламирующем губную помаду.
В Нью-Йорке Римо поймал такси, которое отвезло его в очень дорогой отель на Парк Авеню, в окнах которого уже отражались первые лучи солнца. В вестибюле толпилось тридцать полицейских. Кто-то с тридцатого этажа выкинул в шахту лифта троих делегатов какого-то съезда, выкинул с силой авиакатапульты. Римо поднялся на работающем лифте на тридцатый этаж и вошел в номер-люкс.
— Я этого не делал, — раздался высокий скрипучий голос.
— Что? — переспросил Римо.
— Ничего, — ответил голос. — Они это сами с собой сделали.
В гостиной, развернувшись к восходящему солнцу, сидел одетый в золотое, отделанное черным, кимоно Чиун, Мастер Синанджу. Ни в чем не виноватый.
— И как же это они сами с собой сделали? — спросил Римо.
На столе он заметил недоеденную чашку с коричневым рисом.
— Грубость всегда себя сама наказывает.
— Папочка, — сказал Римо, — трое были вышвырнуты в открытую шахту лифта с тридцатого этажа. И как же они могли сами такое с собой сделать?
— Грубость может делать такие вещи, — продолжал настаивать Чиун. — Но тебе этого не понять.
Чего Римо не понимал, так это того, что для абсолютного покоя любое вмешательство является актом грубым и жестоким. Как скорпион на листе лилии. Как кинжал в материнской груди. Как лава, заливающая беззащитную деревушку.
Материнской грудью, беззащитной деревушкой и листом лилии был, конечно, Чиун, Мастер Синанджу за завтраком. Скорпионом, кинжалом и лавой были три возбужденных члена Международного Братства Енотов, которые шли по коридору, распевая “Двенадцать дюжин пива об стену”.
Как Чиун и предполагал, Римо опять встал на сторону белых, объясняя их отвратительную грубость тем, что “парни просто немного выпили и орали песни”, то есть делали то, что по его извращенным понятиям не требовало немедленного призыва к порядку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66