Он не почувствовал боли, только рывок.
Он также не видел, как двигались руки сто противника, уловил только мелькнувший перед глазами палец и мог поклясться, что палец этот беспрепятственно погрузился в его мозг до первого сустава — ощущение было такое, что огромная дверь навсегда захлопнулась перед ним. Впрочем, он уже ни в чем не мог поклясться. Просто эта картина механически запечатлелась в его сознании, а к тому времени, как он рухнул на пол, он уже ничего не чувствовал.
Нервные окончания еще посылали сигналы в мозг, но та его часть, которая расшифровывает их, превратилась в кровавое месиво.
Римо вытер палец о рубашку незадачливого агента и осторожно перетащил того к двери болгарского номера. Оттуда застрекотал «Калашников».
Из-за двери его о чем-то спросили сначала по-русски, затем по-французски. Наконец, вопрос прозвучал по-английски:
— Кто ты?
— Я — это я, — отвечал Римо, прикрывая изуродованный лоб англичанина соломенной шляпой.
— Кто "я"? — снова спросили из-за слегка приоткрывшейся двери.
— Ты — это ты, — сказал Римо.
— Я говорю о тебе.
— Обо мне? — спросил Римо.
— Да. Кто ты?
— Я — это я. Ты — это ты, — ответил Римо.
— Что ты здесь делаешь?
— Вытаскивал труп в коридор — кондиционер не работает, и он непременно скоро завоняет.
— А почему к нашей двери?
— А почему нет?
Римо посчитал свой ответ удачным, но за дверью, по-видимому, так не думали, потому что тут же последовала очередь «Калашникова».
Вернувшись в номер, он получил нагоняй от Чиуна, заявившего, что стрельба мешала ему следить за развитием действия.
— Прости, — коротко произнес Римо.
Чиун важно кивнул, но Римо чувствовал, что полностью не прощен. Этот кивок как бы говорил, что Римо всегда найдет способ испортить старому человеку удовольствие. И Римо доказал это, расправившись вскоре со вторым англичанином; на этот раз в комнате прозвучало два выстрела, и одна ручная граната разорвалась в коридоре.
Но испытания Чиуна на этом не кончились. Вскоре Римо объявил, что к гостинице направляется группа захвата. Все ее члены, как один, в блейзерах и соломенных шляпах. У главного во рту трубка.
— Интересно, почему на нас нападают именно тогда, когда Ребекка произносит свои прекрасные монологи? — поморщился Чиун.
— На нас нападают, когда придется, папочка.
— Это точно, — согласился Чиун.
— Они уже близко.
Группа образовывала так называемый «резервный треугольник». Часть команды шла по мостовой, часть — по тротуару, впереди каждого подразделения как бы треугольник: двое впереди, двое немного сзади и по двое с каждой стороны.
Да, неплохая команда. Римо сразу ее оценил. Они двигались согласованно — видно, и раньше работали вместе: люди в новых командах обычно перекликаются, подают друг другу знаки, бегут вразброд. Эти понимали друг друга без слов. Забравшись на крышу, Римо попытался оценить обстановку — оттуда были видны все участники готовящегося нападения. Темнокожий охранник, стоя рядом и держа в каждой руке по пистолету 44-го калибра, нервно оглядывался по сторонам, не зная, от кого прежде защищаться. Он ругался по-русски и потихоньку отступал в угол.
Римо сверху видел, как две соломенные шляпы вплыли в подъезд, другие две закинули на подоконник их номера веревочную лестницу, повисшую на крюке, а еще две направились к пожарной лестнице.
— Не теряй головы, — ободрил Римо охранника. — Оставайся здесь.
Чиун учил: когда надо действовать в нескольких направлениях лучше всего сконцентрироваться на чем-то, что не имеет прямого отношения к происходящему. Например, на дыхании. Римо сосредоточился на дыхании, предоставив своему телу выполнять остальную работу. Перекинув ногу через выступ, он осторожно пополз вниз — от карниза к карнизу, стараясь, чтобы его дыхание полностью совпадало с ритмическими колебаниями легких. Как раз у окна комнаты Чиуна он столкнулся с теми двумя, что карабкались по веревочной лестнице.
— Ох, — только и успел вымолвить один, полетев вниз на грязную улицу.
Другому не пригодился и «вальтер» — пистолет глубоко вдавили ему в грудину рукояткой вперед — сердце затрепетало, найдя рукоятку еще более вредной для себя, чем холестерин.
Через дорогу Генералиссимус Сакристо Корасон наблюдал за этой сценой сквозь жалюзи. Он видел, как худощавый белый спускался с крыши, и сразу же понял, что кузина Хуанита не солгала: этот человек — сильнее его.
Никогда Корасон не видел, чтобы люди таким образом спускались с большой высоты. На его глазах некоторые падали с крыши. Однажды он присутствовал на соревнованиях, когда ныряльщики в Мексике прыгали с высоких скал в море. Как-то видел, как в воздухе взорвался самолет.
Но этот белый... Спуск его был быстрее падения. Быстрее прыжка в воду. Казалось, ему подвластен сам закон тяготения, который изменялся по желанию этого необыкновенного человека.
Двух мужчин он стряхнул с лестницы легко, будто вытряхнул горошины из лопнувшего стручка.
— Кто? Кто этот человек? — требовал ответа Корасон, указывая на Римо через щелку в жалюзи.
— Какой-то белый, — констатировал очевидное майор, у которого, как и у самого Корасона, в кобуре лежал пистолет 44-го калибра.
Его отец скрывался в горах вместе с отцом Корасона. Когда старший Корасон стал президентом, отец майора отказался от генеральского чина и дожил до преклонных лет. Сын, которого звали Мануэль Эстрада, усвоил урок отца. Когда президентом стал молодой Корасон, Мануэль Эстрада в свою очередь отказался от генеральского чина. Он тоже надеялся прожить долгую жизнь, но, в отличие от своего отца, решил со временем получить все.
Семейный девиз сеньора Эстрады звучал так: «Если воруешь понемногу, тебя не пристрелят». Эмануэль Эстрада добавил к нему: «Жди своего часа».
Майор Эстрада был, пожалуй, единственным человеком из окружения президента, который не покрывался испариной при приближении Корасона. Широкие скулы выдавали его индейские корни, а темно-коричневая кожа — африканские. Изысканной формы нос говорил о том, что когда-то к рабыне, работавшей на плантации сахарного тростника, приходил ночью уроженец Кастильи.
Корасон завопил на него:
— Каждый дурак видит, что это белый, но из какой страны?
— Из той, где живут белые, — невозмутимо отвечал Эстрада.
— Из какой? Выясни. И побыстрей, Эстрада.
Корасон следил за тем, как Римо передвигается по фасаду гостиницы «Астарз». Казалось, тог медленно крадется по стене, но если приглядеться, то становитесь ясно, что передвигается он, напротив, очень быстро, а вот движения отдельных членов кажутся замедленными. От этого и фигура его расплывалась — на ней трудно было сфокусировать взгляд. Столкнувшись с ним, оба англичанина полетели вниз как спелые груши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Он также не видел, как двигались руки сто противника, уловил только мелькнувший перед глазами палец и мог поклясться, что палец этот беспрепятственно погрузился в его мозг до первого сустава — ощущение было такое, что огромная дверь навсегда захлопнулась перед ним. Впрочем, он уже ни в чем не мог поклясться. Просто эта картина механически запечатлелась в его сознании, а к тому времени, как он рухнул на пол, он уже ничего не чувствовал.
Нервные окончания еще посылали сигналы в мозг, но та его часть, которая расшифровывает их, превратилась в кровавое месиво.
Римо вытер палец о рубашку незадачливого агента и осторожно перетащил того к двери болгарского номера. Оттуда застрекотал «Калашников».
Из-за двери его о чем-то спросили сначала по-русски, затем по-французски. Наконец, вопрос прозвучал по-английски:
— Кто ты?
— Я — это я, — отвечал Римо, прикрывая изуродованный лоб англичанина соломенной шляпой.
— Кто "я"? — снова спросили из-за слегка приоткрывшейся двери.
— Ты — это ты, — сказал Римо.
— Я говорю о тебе.
— Обо мне? — спросил Римо.
— Да. Кто ты?
— Я — это я. Ты — это ты, — ответил Римо.
— Что ты здесь делаешь?
— Вытаскивал труп в коридор — кондиционер не работает, и он непременно скоро завоняет.
— А почему к нашей двери?
— А почему нет?
Римо посчитал свой ответ удачным, но за дверью, по-видимому, так не думали, потому что тут же последовала очередь «Калашникова».
Вернувшись в номер, он получил нагоняй от Чиуна, заявившего, что стрельба мешала ему следить за развитием действия.
— Прости, — коротко произнес Римо.
Чиун важно кивнул, но Римо чувствовал, что полностью не прощен. Этот кивок как бы говорил, что Римо всегда найдет способ испортить старому человеку удовольствие. И Римо доказал это, расправившись вскоре со вторым англичанином; на этот раз в комнате прозвучало два выстрела, и одна ручная граната разорвалась в коридоре.
Но испытания Чиуна на этом не кончились. Вскоре Римо объявил, что к гостинице направляется группа захвата. Все ее члены, как один, в блейзерах и соломенных шляпах. У главного во рту трубка.
— Интересно, почему на нас нападают именно тогда, когда Ребекка произносит свои прекрасные монологи? — поморщился Чиун.
— На нас нападают, когда придется, папочка.
— Это точно, — согласился Чиун.
— Они уже близко.
Группа образовывала так называемый «резервный треугольник». Часть команды шла по мостовой, часть — по тротуару, впереди каждого подразделения как бы треугольник: двое впереди, двое немного сзади и по двое с каждой стороны.
Да, неплохая команда. Римо сразу ее оценил. Они двигались согласованно — видно, и раньше работали вместе: люди в новых командах обычно перекликаются, подают друг другу знаки, бегут вразброд. Эти понимали друг друга без слов. Забравшись на крышу, Римо попытался оценить обстановку — оттуда были видны все участники готовящегося нападения. Темнокожий охранник, стоя рядом и держа в каждой руке по пистолету 44-го калибра, нервно оглядывался по сторонам, не зная, от кого прежде защищаться. Он ругался по-русски и потихоньку отступал в угол.
Римо сверху видел, как две соломенные шляпы вплыли в подъезд, другие две закинули на подоконник их номера веревочную лестницу, повисшую на крюке, а еще две направились к пожарной лестнице.
— Не теряй головы, — ободрил Римо охранника. — Оставайся здесь.
Чиун учил: когда надо действовать в нескольких направлениях лучше всего сконцентрироваться на чем-то, что не имеет прямого отношения к происходящему. Например, на дыхании. Римо сосредоточился на дыхании, предоставив своему телу выполнять остальную работу. Перекинув ногу через выступ, он осторожно пополз вниз — от карниза к карнизу, стараясь, чтобы его дыхание полностью совпадало с ритмическими колебаниями легких. Как раз у окна комнаты Чиуна он столкнулся с теми двумя, что карабкались по веревочной лестнице.
— Ох, — только и успел вымолвить один, полетев вниз на грязную улицу.
Другому не пригодился и «вальтер» — пистолет глубоко вдавили ему в грудину рукояткой вперед — сердце затрепетало, найдя рукоятку еще более вредной для себя, чем холестерин.
Через дорогу Генералиссимус Сакристо Корасон наблюдал за этой сценой сквозь жалюзи. Он видел, как худощавый белый спускался с крыши, и сразу же понял, что кузина Хуанита не солгала: этот человек — сильнее его.
Никогда Корасон не видел, чтобы люди таким образом спускались с большой высоты. На его глазах некоторые падали с крыши. Однажды он присутствовал на соревнованиях, когда ныряльщики в Мексике прыгали с высоких скал в море. Как-то видел, как в воздухе взорвался самолет.
Но этот белый... Спуск его был быстрее падения. Быстрее прыжка в воду. Казалось, ему подвластен сам закон тяготения, который изменялся по желанию этого необыкновенного человека.
Двух мужчин он стряхнул с лестницы легко, будто вытряхнул горошины из лопнувшего стручка.
— Кто? Кто этот человек? — требовал ответа Корасон, указывая на Римо через щелку в жалюзи.
— Какой-то белый, — констатировал очевидное майор, у которого, как и у самого Корасона, в кобуре лежал пистолет 44-го калибра.
Его отец скрывался в горах вместе с отцом Корасона. Когда старший Корасон стал президентом, отец майора отказался от генеральского чина и дожил до преклонных лет. Сын, которого звали Мануэль Эстрада, усвоил урок отца. Когда президентом стал молодой Корасон, Мануэль Эстрада в свою очередь отказался от генеральского чина. Он тоже надеялся прожить долгую жизнь, но, в отличие от своего отца, решил со временем получить все.
Семейный девиз сеньора Эстрады звучал так: «Если воруешь понемногу, тебя не пристрелят». Эмануэль Эстрада добавил к нему: «Жди своего часа».
Майор Эстрада был, пожалуй, единственным человеком из окружения президента, который не покрывался испариной при приближении Корасона. Широкие скулы выдавали его индейские корни, а темно-коричневая кожа — африканские. Изысканной формы нос говорил о том, что когда-то к рабыне, работавшей на плантации сахарного тростника, приходил ночью уроженец Кастильи.
Корасон завопил на него:
— Каждый дурак видит, что это белый, но из какой страны?
— Из той, где живут белые, — невозмутимо отвечал Эстрада.
— Из какой? Выясни. И побыстрей, Эстрада.
Корасон следил за тем, как Римо передвигается по фасаду гостиницы «Астарз». Казалось, тог медленно крадется по стене, но если приглядеться, то становитесь ясно, что передвигается он, напротив, очень быстро, а вот движения отдельных членов кажутся замедленными. От этого и фигура его расплывалась — на ней трудно было сфокусировать взгляд. Столкнувшись с ним, оба англичанина полетели вниз как спелые груши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40