Позади я увидел ЗИЛ-130, который выехал на пустынное шоссе с проселочной дороги. Впервые после того, как мы покинули больницу, я позволил себе немного расслабиться. Этому меня тоже учили, и потому я почти рефлекторно могу переходить от активных действий к состоянию расслабленности.
Но что меня больше всего удивляло: за всю поездку Гунар не взял в рот ни одной сигареты и только сейчас с удовольствием закурил. Я физически ощущал, какое наслаждение доставляет ему каждая затяжка. Взяла сигарету и Велта, быть может, только это и выдавало ее волнение.
— А что дальше? — почти безучастно спросила она.
— Максим, сказать ей?
— Скажи, заодно и мне будет интересно узнать, что с нами будет, — я перешел с Гунаром на «ты».
— А ни хрена не будет! Приедем домой, я спущусь в погреб и вытащу бутылочку самогонки. Затем Велта нашинкует салатика да сварит чугунок картошечки. Подкрепимся, а там уж видно будет…
А я спросил о том, что меня в этот момент больше всего волновало:
— Может ли Заварзин отыскать вас в Пыталово? Не Бог весть какой большой город.
— Исключено! Не найдут по той простой причине, что я прописан на судне, а этот дом принадлежит моей бывшей супруге, которая сейчас тоже живет в другом месте и, кстати, с другим Гунаром… Этот пасьянс не так-то просто раскинуть. Могу одно сказать: нигде и ни у кого они узнать о нашем гнезде не могут. Тонка кишка, а танки наши быстры…
— А соседи, почтальон? Да и фамилия редкая для тех мест…
— Пардон, эта фамилия не ее, а Эдика. Мы с Велтой — Подиньши, в паспорте записано по-русски: Подин, и внимания не привлечет. Я как уйду в море на полгода, так и с концами. Возвратился из рейса, попил водочку недельку и — за грибами да ягодами. Я без леса и реки, как печка без поддувала.
— Кем ходишь в море? — спросил я не из любопытства, а чтобы поддержать разговор.
— Мастером рыбообработки.
На границе проблем не было.
В Пыталово въехали с «неожиданной» стороны — южной. И если нас кто-то ждал на Псковском шоссе, то остался с носом.
Миновав поросшую осокой и камышом Утрою, мы сразу же за мостом свернули налево.
И вот наконец перед нами цель нашего броска за границу — мы оказались у дома, где нашли прибежище мои Подиньши.
Глава седьмая
Все, о чем мечтал Гунар, было на столе: две бутылки самогонки, вареная картошка, много салата, жареные подлещики и, конечно, соленый шпик, нарезанный тонкими аппетитными ломтиками. Простая и вкусная еда.
После нервотрепки все, что только стояло на столе, поглощалось с небывалым энтузиазмом, хотя я, чтоб не показаться Велте дикарем, сдерживал себя и старался орудовать вилкой и ножом не спеша.
На углу стола появилась небольшая рамка с фотографией мужа Велты, которого, наверное, уже похоронили, ему теперь не хлопотно и не страшно — пусть земля ему будет пухом.
Через угол рамки легла черная капроновая ленточка. Рядом — тонкая свеча прозрачно-малинового цвета.
Гунар, задумчиво глядя на робкий дрожащий огонек свечи, поднял стопку и негромко произнес:
— Никогда не соглашусь, что не знать боли благо — боли не ведает муравей, не ведает блоха… Честно говоря, не я это придумал — вычитал где-то… Мы не червяки, и потому нам больно и хотелось проводить, как положено, в последний путь близкого и доброго человека. Однако нам не позволили это сделать полюдски, и это еще одна боль… Давайте немного ее притупим… — Гунар опрокинул в рот рюмку и долго, молча, сидел не закусывая.
— Ешьте, Максим, — Велта пододвинула миску с салатом. Она, видимо, уже заметила, что он мне по вкусу.
— Макс, — поднял голову Гунар, — если нужно противопоставить этим обормотам силу, рассчитывай на меня, а я, в свою очередь, буду рассчитывать на своих ребят. Если надо, на берег сойдет весь экипаж. Ты знаешь, какие у рыбобработчиков острые ножи?
Велта, наклонив голову к тарелке, едва заметно улыбнулась.
Она, как и я, понимала: против банды Заварзина «второй фронт» не годится. Здесь нужны сверхосторожные партизанские приемы.
Но мне по душе был напористый оптимизм Гунара, и я лишь поддержал его:
— Я даже не сомневаюсь, что ваша соленая братва, если нужно, хоть целый город займет… Но будем надеяться, что до этого дело не дойдет, попытаюсь воздействовать на Заварзиным через свои каналы.
Велта удивленно подняла глаза.
— Этому истукану все человеческое чуждо. Проблему можно снять, если я сама позвоню ему и скажу, что согласна. Не только дом отдать, а и себя к нему впридачу…
— Велта! — вскочил со своего места Гунар. — Чтоб об этом я и не слышал! И думать об этом не смей! И ты, парень, — он повернул зардевшееся от гнева лицо в мою сторону, — нельзя пресмыкаться перед этой сволотой, иначе жить не стоит.
— Вы меня не так поняли, — как можно спокойнее ответил я, хотя хотелось вскочить и схватить рыбака за грудки. — Я не собираюсь просить у Заварзина пощады, просто хочу внести ясность. Он тоже должен знать о своих перспективах, если полезет на рожон.
— Хорошо, я все понял! — с готовностью воскликнул рыжий. — Я не вмешиваюсь в твои дела, просто не могу позволить, чтобы моя сеструха елозила на коленях перед этим паханом…
Я полюбопытствовал:
— А что бы ты предпринял на ее месте?
— В полицию побежал бы… Написал заявление об убийстве Заварзиным ее мужа, об угрозах, и все это приплюсовалось бы к тому делу, по которому он сидит.
— А где факты? — спросил я.
— Ты, она, я — это тебе не факты?
— Брось, Гунар, все это только эмоции, суду нужно другое, — Велта попыталась урезонить брата.
— Ну что ж, — развел он руками, — остается только самосуд. Выхода нет, и получается, я не зря говорил о своих с ножичками.
Мы выпили за то, чтобы земля Эдику была пухом, потом еще раз и еще… Часа за два обе бутылки да и тарелки опустели.
Велта позвонила подруге, где находился ее пацаненок с болонкой.
Понемногу хмель брал свое. И, как обычно, когото особенно тянуло излить душу, а другой молча слушал.
Язык развязался у Гунара, и он рассказал любопытную историю о себе. О том, как в начале своей рыбацкой жизни работал мукомолом на среднем рефрижераторе. Я понял, что в мире существуют галеры, именуемые СРТ или БМРТ, и рабы, называемые Гунарами.
В пятидесятиградусную жару он молол рыбу на старой, сотни раз ремонтированной мельнице, в которой от перегрузки все время забивало шнек. Пока он ломиком раскупоривал его, мешок переполнялся мукой, и нужно было успеть ухватить его за горло и длинной иглой зашить суровыми нитками. Но и этого мало: наполненный мешок он оттаскивал в другой конец трюма и укладывал в штабель. За смену следовало намолоть около трехсот мешков — значит, триста раз нагнуться, взять груз на плечо, оттаранить его в другой конец трюма.
Ему тогда было двадцать два, и это стало первым экзаменом на трудовую зрелость, как любил говорить помощник капитана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35