Но сейчас он действительно выглядел измочаленным.
Таррин подошел к старшему из своей команды и сказал ему:
— Проследи, чтобы Джокко сразу же лег спать. Не надоедайте ему и не высовывайтесь из своих паршивых номеров.
— Будь спокоен, босс, — пробурчал в ответ тот. — В любом случае мы собираемся найти себе девок поприличнее. А ты что будешь делать?
— Осмотрюсь вокруг. Далеко не расходитесь.
— Тебе нужна куколка?
Таррин сделал вид, что обдумывает эту идею, и ответил:
— Пожалуй, нет. Знаешь, на меня действует разница во времени. Дома-то сейчас всего лишь час.
Старший рассмеялся.
— Стареешь, Лео.
Таррин допускал такую фамильярность, хотя многие боссы терпеть не могли подобного обращения. Но у Лео была преданная команда. Они знали, что им позволено, а что нет. Поэтому не имело смысла накручивать им хвосты по всякому пустяку.
Он усмехнулся, дал лифтеру на чай, затем проследил, как его люди с багажом зашли в лифт, и повернулся, раздумывая, как бы убить оставшиеся пятнадцать минут.
В конце концов Таррин вышел на улицу подышать свежим воздухом. Ему казалось, что этот проклятый город на сносях и вот-вот должен что-то чудовищное родить. Сама атмосфера его была заряжена тревогой и напряженностью.
Он вернулся в отель, посмотрел, где расположены бар, кафетерий, парикмахерские, ресторан, и точно в десять часов девять минут подошел к платным телефонам.
Вызвал оператора радиорелейной станции, обслуживающей автомобильные телефоны, дал нужный номер и в ожидании присел, глядя на торопливо бегущую секундную стрелку своих часов.
Дзинь! Его соединили точно в десять минут одиннадцатого.
— Слушаю, кто вам нужен?
— Один тип по имени Страйкер, известный также под кличкой Тони. — Сие означало, что никто не Держит пистолет у головы Лео Таррина.
— Ты легок на помине, — ответил спокойный голос Болана. — Я послал запрос всего лишь тридцать минут назад и приготовился к долгому ожиданию.
— Я получил его двадцать минут назад по приезде в город. Что случилось?
— Будь я проклят, если понимаю, что здесь происходит, — серьезно ответил Болан. — Я надеялся, что ты сможешь дать мне кое-какие пояснения.
— Я знаю только то, что около двухсот собак пущены по твоему следу и страстно желают заполучить твою голову. У тебя есть лишняя?
Болан усмехнулся, но в трубке раздался скрежещущий звук, словно кто-то провел железом по железу.
— В последнее время нет. Две сотни, да? Самых крутых?
— Поверь мне на слово, что это так. Лучших на Западе. Что, черт побери, ты затеваешь?
— Я думаю, нам лучше встретиться. Это не телефонный разговор.
— Понимаю, что ты имеешь в виду. Хорошо. Когда и где?
— Насколько ты располагаешь собой?
— Относительно свободен. Я с командой. Но ты назови место и время встречи, я там буду. Уж как-нибудь исхитрюсь.
— Хорошо, давай через пару часов. Лучше через три. Я подберу тебя у здания научной выставки, возле фонтанов. Скажем, в час.
— Договорились. Э-э... Большой Толкач, может, тоже захочет к нам присоединиться. Ты не против?
Голос Болана прозвучал несколько хрипловато, когда он спросил:
— Что, он тоже здесь?
— Обещал прилететь. Мы с ним еще не связались, но до часу, вероятно, сумеем созвониться.
— Сколько он с собой привезет?
— Пятьдесят. А вскоре, возможно, еще пятьдесят.
— Приезжает играть или наблюдать?
— Думаю, играть. И он в большой тревоге.
— Хорошо. Приводи его, если он так хочет.
— Понял. Ну, давай, старик. Держись.
— Ты тоже.
Таррин похлопал по трубке и повесил ее, затем пересек вестибюль и подошел к справочной, чтобы еще раз проверить, не спрашивал ли его кто-нибудь за последние полчаса.
На этот раз его ждало закодированное сообщение от Броньолы.
Лео вернулся к телефону и небрежно бросил в щель аппарата монету, размышляя о том, какую безумную жизнь он ведет, все время балансируя на острие ножа между двумя мирами, ни к одному из которых он не принадлежит. Так какого же черта он это делает?! А почему поют певцы и танцуют танцоры? Лео Таррин не был философом. Он просто делал то, что у него лучше получалось.
* * *
Болан положил телефонную трубку и метнул прищуренный острый взгляд серо-голубых глаз на свою невольную гостью Маргарет Найберг.
— Чувствуете себя лучше? — спросил он, хотя этот вопрос можно было и не задавать — и так было видно, что женщина постепенно приходит в себя.
Она сидела, поджав под себя ноги, как курица на насесте, на планшетном столе в боевой рубке его фургона еще влажная от освежающего, хотя и непродолжительного душа. В рабочей куртке Болана — ее единственной одежде в данный момент, она походила на маленького ребенка: такая милая, легко ранимая, неодолимо влекущая. Болан почувствовал, что еще сильнее, чем прежде, сожалеет о своей связи с ее дочерью. Есть вещи, которые просто нельзя делать. К ним относилась и ситуация «мать и дочь».
Рядом с ее гладким бедром стояла, остывая, чашка обжигающего кофе. Болан убрал чашку и удовлетворенно заметил:
— Да, вижу, что вам уже лучше. Или я ошибаюсь?
Она по-детски шмыгнула носом.
— Надеюсь, я не подхватила простуду. Вы сильный молодой человек, Мак. Спасибо. Как все глупо вышло... Как я могу отблагодарить вас?
Для Болана не осталось незамеченным ударение, сделанное на словах «молодой человек», и он понял: его вежливо просят не переступать границ приличия, что он и намеревался делать.
— Благодаря вашему содействию мы живы, а это уже немало, — с легкой иронией ответил Болан.
— Для вас — да. Для меня же... это кажется наименьшим утешением.
Мак проворчал:
— Ну, ну!
— Я ничего не могу с собой поделать. Все, что произошло — так скверно, так невозможно...
Он повторил наверное уже в десятый раз:
— Маргарет, Диана не знала, что она творит. Поверьте мне.
— Полагаю, вы верите тому, что говорите, — промолвила она со вздохом. — А я должна верить вам, ведь Ди — это все, что у меня осталось.
Болан отвел глаза.
— Очень печально, если это так.
— Неужели? Почему? Ведь у многих нет и этого.
— Вам сколько? Тридцать восемь? Сорок?
Миссис Найберг смешно сморщила нос и ответила:
— Как раз между первым и вторым. Сознайтесь, Мак, дипломатия не самая сильная ваша сторона.
— В общем-то, нет. Тут вы правы. Но вернемся к вам, Маргарет. Неужели в тридцать девять лет единственная ценность в вашей жизни — это дочь?
Она заерзала под его изучающим взглядом.
— Ну... Хорошо. Это звучит, наверное, слишком мелодраматично. Нет, видит Бог, нет! Чем еще могу я похвастать? Почему не быть честной с самой собой? Что у меня еще осталось, Мак?
Он поднял руку и начал загибать пальцы.
— Безысходность, жалость к себе, отсутствие цели, чувство одиночества, желание умереть. Вот пять отрицательных качеств. — Он поднял вторую ладонь. — А теперь вы мне назовете пять положительных качеств в противовес этим, и я скажу вам, что у вас есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Таррин подошел к старшему из своей команды и сказал ему:
— Проследи, чтобы Джокко сразу же лег спать. Не надоедайте ему и не высовывайтесь из своих паршивых номеров.
— Будь спокоен, босс, — пробурчал в ответ тот. — В любом случае мы собираемся найти себе девок поприличнее. А ты что будешь делать?
— Осмотрюсь вокруг. Далеко не расходитесь.
— Тебе нужна куколка?
Таррин сделал вид, что обдумывает эту идею, и ответил:
— Пожалуй, нет. Знаешь, на меня действует разница во времени. Дома-то сейчас всего лишь час.
Старший рассмеялся.
— Стареешь, Лео.
Таррин допускал такую фамильярность, хотя многие боссы терпеть не могли подобного обращения. Но у Лео была преданная команда. Они знали, что им позволено, а что нет. Поэтому не имело смысла накручивать им хвосты по всякому пустяку.
Он усмехнулся, дал лифтеру на чай, затем проследил, как его люди с багажом зашли в лифт, и повернулся, раздумывая, как бы убить оставшиеся пятнадцать минут.
В конце концов Таррин вышел на улицу подышать свежим воздухом. Ему казалось, что этот проклятый город на сносях и вот-вот должен что-то чудовищное родить. Сама атмосфера его была заряжена тревогой и напряженностью.
Он вернулся в отель, посмотрел, где расположены бар, кафетерий, парикмахерские, ресторан, и точно в десять часов девять минут подошел к платным телефонам.
Вызвал оператора радиорелейной станции, обслуживающей автомобильные телефоны, дал нужный номер и в ожидании присел, глядя на торопливо бегущую секундную стрелку своих часов.
Дзинь! Его соединили точно в десять минут одиннадцатого.
— Слушаю, кто вам нужен?
— Один тип по имени Страйкер, известный также под кличкой Тони. — Сие означало, что никто не Держит пистолет у головы Лео Таррина.
— Ты легок на помине, — ответил спокойный голос Болана. — Я послал запрос всего лишь тридцать минут назад и приготовился к долгому ожиданию.
— Я получил его двадцать минут назад по приезде в город. Что случилось?
— Будь я проклят, если понимаю, что здесь происходит, — серьезно ответил Болан. — Я надеялся, что ты сможешь дать мне кое-какие пояснения.
— Я знаю только то, что около двухсот собак пущены по твоему следу и страстно желают заполучить твою голову. У тебя есть лишняя?
Болан усмехнулся, но в трубке раздался скрежещущий звук, словно кто-то провел железом по железу.
— В последнее время нет. Две сотни, да? Самых крутых?
— Поверь мне на слово, что это так. Лучших на Западе. Что, черт побери, ты затеваешь?
— Я думаю, нам лучше встретиться. Это не телефонный разговор.
— Понимаю, что ты имеешь в виду. Хорошо. Когда и где?
— Насколько ты располагаешь собой?
— Относительно свободен. Я с командой. Но ты назови место и время встречи, я там буду. Уж как-нибудь исхитрюсь.
— Хорошо, давай через пару часов. Лучше через три. Я подберу тебя у здания научной выставки, возле фонтанов. Скажем, в час.
— Договорились. Э-э... Большой Толкач, может, тоже захочет к нам присоединиться. Ты не против?
Голос Болана прозвучал несколько хрипловато, когда он спросил:
— Что, он тоже здесь?
— Обещал прилететь. Мы с ним еще не связались, но до часу, вероятно, сумеем созвониться.
— Сколько он с собой привезет?
— Пятьдесят. А вскоре, возможно, еще пятьдесят.
— Приезжает играть или наблюдать?
— Думаю, играть. И он в большой тревоге.
— Хорошо. Приводи его, если он так хочет.
— Понял. Ну, давай, старик. Держись.
— Ты тоже.
Таррин похлопал по трубке и повесил ее, затем пересек вестибюль и подошел к справочной, чтобы еще раз проверить, не спрашивал ли его кто-нибудь за последние полчаса.
На этот раз его ждало закодированное сообщение от Броньолы.
Лео вернулся к телефону и небрежно бросил в щель аппарата монету, размышляя о том, какую безумную жизнь он ведет, все время балансируя на острие ножа между двумя мирами, ни к одному из которых он не принадлежит. Так какого же черта он это делает?! А почему поют певцы и танцуют танцоры? Лео Таррин не был философом. Он просто делал то, что у него лучше получалось.
* * *
Болан положил телефонную трубку и метнул прищуренный острый взгляд серо-голубых глаз на свою невольную гостью Маргарет Найберг.
— Чувствуете себя лучше? — спросил он, хотя этот вопрос можно было и не задавать — и так было видно, что женщина постепенно приходит в себя.
Она сидела, поджав под себя ноги, как курица на насесте, на планшетном столе в боевой рубке его фургона еще влажная от освежающего, хотя и непродолжительного душа. В рабочей куртке Болана — ее единственной одежде в данный момент, она походила на маленького ребенка: такая милая, легко ранимая, неодолимо влекущая. Болан почувствовал, что еще сильнее, чем прежде, сожалеет о своей связи с ее дочерью. Есть вещи, которые просто нельзя делать. К ним относилась и ситуация «мать и дочь».
Рядом с ее гладким бедром стояла, остывая, чашка обжигающего кофе. Болан убрал чашку и удовлетворенно заметил:
— Да, вижу, что вам уже лучше. Или я ошибаюсь?
Она по-детски шмыгнула носом.
— Надеюсь, я не подхватила простуду. Вы сильный молодой человек, Мак. Спасибо. Как все глупо вышло... Как я могу отблагодарить вас?
Для Болана не осталось незамеченным ударение, сделанное на словах «молодой человек», и он понял: его вежливо просят не переступать границ приличия, что он и намеревался делать.
— Благодаря вашему содействию мы живы, а это уже немало, — с легкой иронией ответил Болан.
— Для вас — да. Для меня же... это кажется наименьшим утешением.
Мак проворчал:
— Ну, ну!
— Я ничего не могу с собой поделать. Все, что произошло — так скверно, так невозможно...
Он повторил наверное уже в десятый раз:
— Маргарет, Диана не знала, что она творит. Поверьте мне.
— Полагаю, вы верите тому, что говорите, — промолвила она со вздохом. — А я должна верить вам, ведь Ди — это все, что у меня осталось.
Болан отвел глаза.
— Очень печально, если это так.
— Неужели? Почему? Ведь у многих нет и этого.
— Вам сколько? Тридцать восемь? Сорок?
Миссис Найберг смешно сморщила нос и ответила:
— Как раз между первым и вторым. Сознайтесь, Мак, дипломатия не самая сильная ваша сторона.
— В общем-то, нет. Тут вы правы. Но вернемся к вам, Маргарет. Неужели в тридцать девять лет единственная ценность в вашей жизни — это дочь?
Она заерзала под его изучающим взглядом.
— Ну... Хорошо. Это звучит, наверное, слишком мелодраматично. Нет, видит Бог, нет! Чем еще могу я похвастать? Почему не быть честной с самой собой? Что у меня еще осталось, Мак?
Он поднял руку и начал загибать пальцы.
— Безысходность, жалость к себе, отсутствие цели, чувство одиночества, желание умереть. Вот пять отрицательных качеств. — Он поднял вторую ладонь. — А теперь вы мне назовете пять положительных качеств в противовес этим, и я скажу вам, что у вас есть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41