А дома перевернули все вверх дном... Об этом потом ему писала в тюрьму жена... Плакал Антошка, ломала себе руки мать...
Очные ставки, допросы, переполненная камера, вонь, духота... Василий твердо решил держаться, ни в коем случае, не ронять своего достоинства... И впрямь, сил у него оказалось, немало... Он не заложил никого, хотя меры к нему принимались самые разнообразные, всю вину брал только на себя... К ответственности привлеклись только те, кого заложили другие. Про Илюху Корна знал только он один...
Суд состоялся только в конце года... Мать знала, по какой статье обвиняется Василий, знала, какая мера наказания предусмотрена по ней... У неё ещё до суда случился инсульт, она потеряла дар речи...
Однако, времена были уже не столь жесткие, как при Хрущеве, который ввел изуверскую меру наказания по восемьдесят восьмой статье... Когда судья вынес приговор, Марина облегченно вздохнула... "Всего-то" двенадцать лет строгого режима с конфискацией имущества... И все же будет жить, значит, будет и надежда. Василий подмигнул ей из-за решетки, постарался сделать смешную гримасу. Стоявший рядом с Мариной Илья до боли сжал сестре руку повыше локтя.
Конфискованы были дача, машина, драгоценности Марины, дубленки, костюмы, импортный телевизор, ковры, дорогая посуда... Суровые личности с деловым видом выносили все это из квартиры... Мать была в больнице, четырехлетний Антошка испуганно прижимался к матери. Марина с лютой ненавистью глядела на исполнителей, те отвечали ей таким же полным ненависти взглядом... На мягком кресле в дальнем углу комнаты сидел присутствовавший при конфискации не совсем трезвый Илья Корн с всклокоченными рыжими кудрями и нервно сжатыми кулаками.
- Обручальное колечко не желаете до кучи прихватить? - процедила сквозь зубы Марина. - А вот ещё импортная игрушка, Микки-маус...
- Не дам!!! - закричал Антошка, бросаясь к своему мягкому другу и вырывая его из рук матери.
- Отдай, сынок, пусть подавятся... - Она стала выхватывать Микки-мауса из рук сына. Выхватила и швырнула в лицо одному из исполнителей. Антошка зашелся в рыданиях, его взял на руки Илья, но малыш не хотел сидеть с ним - от дяди ощутимо несло свежевыпитым армянским коньяком... Он вырвался, схватил любимую игрушку и убежал с ней в другую комнату, продолжая громко плакать.
- Поаккуратней, мадам..., - сжал кулаки судебный исполнитель. - А то нарветесь на большие неприятности...
- Ах, вот как, вам всего этого мало?! - стала наступать на него Марина. - Неприятностями он грозит, можно подумать, что может быть ещё хуже... Во всем мире торгуют и покупают валюту, а человек за это получил двенадцать лет строгого режима!!! Нате!!! - сняла она с пальца обручальное кольцо и швырнула его на пол под ноги исполнителям. - Забирайте все!!! Мать до инсульта довели, будьте вы прокляты, простые советские!!!
- Ах вот как ты..., - налилось кровью широкое лицо исполнителя.
При этих словах со своего мягкого кресла вскочил находящийся в состоянии подпития и затаенного бешенства Илья, который в последнее время весьма преуспел в занятиях карате и подавал в этом виде спорта большие надежды. Только вмешательство второго исполнителя, более мягкого и деликатного, спасло Илью от неминуемой беды.
- Да ладно тебе, пошли, женщина не в себе, надо понимать, - вмешался тот, другой, вставая между ними троими...
Затем забрали машину, кофейного цвета "шестерку", которая доставила семье столько приятных впечатлений... Марина молчала, мрачно глядела, как в машину сел некто и уехал на ней, предварительно сунув ей какую-то бумагу, которую она, не глядя подписала.
При конфискации дачи она просто отказалась присутствовать, сославшись на болезнь сына. Получила через некоторое время акт и забыла туда дорогу.
А Василию предстоял долгий этап на Колыму... Арестантский вагон, обритая голова, барак, нары, телогрейка... Зазеркалье, другой, параллельный мир, в котором не было решительно ничего общего с тем, в котором он прожил тридцать пять лет...
Василий сам от себя не ожидал, что он сможет все это выдержать. Однако, оказался крепок и телом и душой. Зэки его уважали, статья была серьезная, все помнили расстрельные приговоры по ней...
Так и прошло шесть лет... И вот - постоянные разговоры Сурка о побеге... В душе Жебрака происходил переворот... Он вспомнил о сыне Антошке, которому уже было десять лет... Он, наверное, уже и не узнает его... А дальше? Что будет дальше? Марина страдает, мучается в одиночестве и в безденежье... Сын растет без отца... Больная, потерявшая дар речи мать... А ведь сидеть ещё шесть лет, и амнистии он не подлежит... В стране происходили перемены, но ещё не настолько серьезные, чтобы пересматривать подобные статьи... Начинался девяностый год...
Бежать... ? Но куда? Даже если побег удастся, он же не сможет поехать в Ленинград к семье... Денег нет, никаких сбережений, все конфисковано... А скорее всего, ничего не получится, и будет лишь прибавка к сроку за побег или попытку к побегу... Нет, глупость, бессмыслица, абсурд... Нечего об этом и думать! Надо терпеть, осталась ещё половина... Он выдержит, обязательно выдержит...
Но Данилов все уговаривал и уговаривал... Все разговоры были только об этом... И все же вряд ли Жебрак решился бы на такой шаг, если бы не новые обстоятельства...
... В феврале был назначен новый начальник лагеря, некто Иван Иванович Лысяга, человек свирепый и жестокий, могучего сложения, шевелюрой полностью соответствующий своей фамилии... И вскоре он вызвал к себе Жебрака...
- Заключенный Жебрак, статья восемьдесят восьмая, - представился Василий, входя в кабинет начальника...
- Вот ты какой... - сурово глядел на него Лысяга. - Валютчик... Отвертелся от вышки, падло... Ну ничего, мы тебе здесь свою вышку организуем...
Жебрак глядел прямо, не мигая, стоя, как положено перед начальством, вытянув руки по швам.
- Гордый..., - осклабился золотыми зубами Лысяга. - Интеллигент вшивый... Ну что, договариваться будем, или как?
- О чем?
- О чем, говоришь? Да о том самом... - Лысяга многозначительно потер двумя пальцами правой руки. - Господь учил делиться, слышал?
- Было бы чем, поделился бы..., - спокойно произнес Жебрак.
- Есть у тебя, есть..., - продолжая улыбаться одним огромным ртом, злобно смотрел на него Лысяга. - Знаю... Поделись, Жебрак, и я тебе обеспечу нормальную жизнь. Писарчуком сделаю, или при столовой устрою... Напиши жене, быстро дойдет, я организую... Мне много не надо...
- У меня ничего нет, все конфисковали по решению суда - и дачу, и машину, и драгоценности...
- Свистишь, падло, все свистишь..., - продолжал зловеще лыбиться Лысяга. - Чтобы такой гусь, как ты, и ничего бы себе не оставил? В жизни не поверю таким байкам... Слышал я, какими бабками такие как ты ворочают...
- Верьте, не верьте, а у меня ничего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
Очные ставки, допросы, переполненная камера, вонь, духота... Василий твердо решил держаться, ни в коем случае, не ронять своего достоинства... И впрямь, сил у него оказалось, немало... Он не заложил никого, хотя меры к нему принимались самые разнообразные, всю вину брал только на себя... К ответственности привлеклись только те, кого заложили другие. Про Илюху Корна знал только он один...
Суд состоялся только в конце года... Мать знала, по какой статье обвиняется Василий, знала, какая мера наказания предусмотрена по ней... У неё ещё до суда случился инсульт, она потеряла дар речи...
Однако, времена были уже не столь жесткие, как при Хрущеве, который ввел изуверскую меру наказания по восемьдесят восьмой статье... Когда судья вынес приговор, Марина облегченно вздохнула... "Всего-то" двенадцать лет строгого режима с конфискацией имущества... И все же будет жить, значит, будет и надежда. Василий подмигнул ей из-за решетки, постарался сделать смешную гримасу. Стоявший рядом с Мариной Илья до боли сжал сестре руку повыше локтя.
Конфискованы были дача, машина, драгоценности Марины, дубленки, костюмы, импортный телевизор, ковры, дорогая посуда... Суровые личности с деловым видом выносили все это из квартиры... Мать была в больнице, четырехлетний Антошка испуганно прижимался к матери. Марина с лютой ненавистью глядела на исполнителей, те отвечали ей таким же полным ненависти взглядом... На мягком кресле в дальнем углу комнаты сидел присутствовавший при конфискации не совсем трезвый Илья Корн с всклокоченными рыжими кудрями и нервно сжатыми кулаками.
- Обручальное колечко не желаете до кучи прихватить? - процедила сквозь зубы Марина. - А вот ещё импортная игрушка, Микки-маус...
- Не дам!!! - закричал Антошка, бросаясь к своему мягкому другу и вырывая его из рук матери.
- Отдай, сынок, пусть подавятся... - Она стала выхватывать Микки-мауса из рук сына. Выхватила и швырнула в лицо одному из исполнителей. Антошка зашелся в рыданиях, его взял на руки Илья, но малыш не хотел сидеть с ним - от дяди ощутимо несло свежевыпитым армянским коньяком... Он вырвался, схватил любимую игрушку и убежал с ней в другую комнату, продолжая громко плакать.
- Поаккуратней, мадам..., - сжал кулаки судебный исполнитель. - А то нарветесь на большие неприятности...
- Ах, вот как, вам всего этого мало?! - стала наступать на него Марина. - Неприятностями он грозит, можно подумать, что может быть ещё хуже... Во всем мире торгуют и покупают валюту, а человек за это получил двенадцать лет строгого режима!!! Нате!!! - сняла она с пальца обручальное кольцо и швырнула его на пол под ноги исполнителям. - Забирайте все!!! Мать до инсульта довели, будьте вы прокляты, простые советские!!!
- Ах вот как ты..., - налилось кровью широкое лицо исполнителя.
При этих словах со своего мягкого кресла вскочил находящийся в состоянии подпития и затаенного бешенства Илья, который в последнее время весьма преуспел в занятиях карате и подавал в этом виде спорта большие надежды. Только вмешательство второго исполнителя, более мягкого и деликатного, спасло Илью от неминуемой беды.
- Да ладно тебе, пошли, женщина не в себе, надо понимать, - вмешался тот, другой, вставая между ними троими...
Затем забрали машину, кофейного цвета "шестерку", которая доставила семье столько приятных впечатлений... Марина молчала, мрачно глядела, как в машину сел некто и уехал на ней, предварительно сунув ей какую-то бумагу, которую она, не глядя подписала.
При конфискации дачи она просто отказалась присутствовать, сославшись на болезнь сына. Получила через некоторое время акт и забыла туда дорогу.
А Василию предстоял долгий этап на Колыму... Арестантский вагон, обритая голова, барак, нары, телогрейка... Зазеркалье, другой, параллельный мир, в котором не было решительно ничего общего с тем, в котором он прожил тридцать пять лет...
Василий сам от себя не ожидал, что он сможет все это выдержать. Однако, оказался крепок и телом и душой. Зэки его уважали, статья была серьезная, все помнили расстрельные приговоры по ней...
Так и прошло шесть лет... И вот - постоянные разговоры Сурка о побеге... В душе Жебрака происходил переворот... Он вспомнил о сыне Антошке, которому уже было десять лет... Он, наверное, уже и не узнает его... А дальше? Что будет дальше? Марина страдает, мучается в одиночестве и в безденежье... Сын растет без отца... Больная, потерявшая дар речи мать... А ведь сидеть ещё шесть лет, и амнистии он не подлежит... В стране происходили перемены, но ещё не настолько серьезные, чтобы пересматривать подобные статьи... Начинался девяностый год...
Бежать... ? Но куда? Даже если побег удастся, он же не сможет поехать в Ленинград к семье... Денег нет, никаких сбережений, все конфисковано... А скорее всего, ничего не получится, и будет лишь прибавка к сроку за побег или попытку к побегу... Нет, глупость, бессмыслица, абсурд... Нечего об этом и думать! Надо терпеть, осталась ещё половина... Он выдержит, обязательно выдержит...
Но Данилов все уговаривал и уговаривал... Все разговоры были только об этом... И все же вряд ли Жебрак решился бы на такой шаг, если бы не новые обстоятельства...
... В феврале был назначен новый начальник лагеря, некто Иван Иванович Лысяга, человек свирепый и жестокий, могучего сложения, шевелюрой полностью соответствующий своей фамилии... И вскоре он вызвал к себе Жебрака...
- Заключенный Жебрак, статья восемьдесят восьмая, - представился Василий, входя в кабинет начальника...
- Вот ты какой... - сурово глядел на него Лысяга. - Валютчик... Отвертелся от вышки, падло... Ну ничего, мы тебе здесь свою вышку организуем...
Жебрак глядел прямо, не мигая, стоя, как положено перед начальством, вытянув руки по швам.
- Гордый..., - осклабился золотыми зубами Лысяга. - Интеллигент вшивый... Ну что, договариваться будем, или как?
- О чем?
- О чем, говоришь? Да о том самом... - Лысяга многозначительно потер двумя пальцами правой руки. - Господь учил делиться, слышал?
- Было бы чем, поделился бы..., - спокойно произнес Жебрак.
- Есть у тебя, есть..., - продолжая улыбаться одним огромным ртом, злобно смотрел на него Лысяга. - Знаю... Поделись, Жебрак, и я тебе обеспечу нормальную жизнь. Писарчуком сделаю, или при столовой устрою... Напиши жене, быстро дойдет, я организую... Мне много не надо...
- У меня ничего нет, все конфисковали по решению суда - и дачу, и машину, и драгоценности...
- Свистишь, падло, все свистишь..., - продолжал зловеще лыбиться Лысяга. - Чтобы такой гусь, как ты, и ничего бы себе не оставил? В жизни не поверю таким байкам... Слышал я, какими бабками такие как ты ворочают...
- Верьте, не верьте, а у меня ничего нет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39