Ты чего это к девушке пристаешь, а?! — с угрозой спросил меня Харитонов.
— Послушайте. Вы знаете Седого?
— Какого Седого? Мы никого не знаем и знать не хотим… Ты обидел девушку!
Я не успел ему ничего ответить, как он неожиданно размахнулся и ударил меня по лицу. Второй, Скалкин, тут же молниеносно нанес мне удар по голове. Я не стал ждать, пока они собьют меня на землю и забьют ногами. Отступил на шаг, быстро вытащил нож и закричал:
— У меня нож!
Но они, не обратив на это внимания, снова кинулись на меня. Тогда мне пришлось применить холодное оружие. Харитонов был ранен, но продолжал наседать на меня и схватил урну, чтобы нанести мне удар. Тогда я нанес ему ножом второй удар в живот, отчего он свалился на землю.
— А почему вы не убежали сразу же, а «загуляли» как заправский резака? — разгоряченно спросила судья.
— Так получилось. Как-то машинально, — растерянно проговорил Осинин.
Затем были опрошены потерпевшие Они в один голос заявляли, что Осинина. Они не били, а просто легко «толкнули», а он начал их убивать.
— Какие вопросы к подсудимому? — спросила судья.
— Скажите, подсудимый, а вы знали ту девушку, которая сбежала с поля брани? — плоско сострил прокурор.
— Нет, — понуро ответил Осинин.
— А зачем вы носили с собой нож, да еще так называемую «лису»?
— Этот нож я купил в обычном хозмагазине. Я командированный, а в дороге он просто необходим — мало ли что — порезать колбасу, хлеб…
— И людей? — съехидничал прокурор. Осинин был уверен в своей правоте, поэтому не обратил внимания на реплику прокурора. Он надеялся на одного-единственного свидетеля — милиционера, который согласно протоколу опроса на следствии заявил, что видел, как двое потерпевших нападали на Осинина.
— Прошу пригласить свидетеля Л., — попросила судья.
— Товарищ сержант, — обратилась судья к милиционеру, — расскажите подробно, что вы видели вечером 21 августа? Вам известна уголовная ответственность за дачу ложных показаний?
— Да, конечно, еще бы, — ухмыльнулся молодой человек. — Вот этот молодой человек, — и он с каким-то полупрезрением-полупревосходством воспитателя к нашалившему ребенку указал пальцем на Осинина, — порезал этих двух молодых ребят.
— Как? — не вытерпев, закричал Виктор. — Но ведь они же первыми напали на меня.
— Подсудимый! — ударила по столу кулачком судья. — Вы как ведете себя?!
— Простите, но ведь в деле есть его показания, совсем противоположные.
— Суд разберется, подсудимый, — уже более спокойным тоном властно произнесла судья. — Продолжайте, расскажите более подробно, как было дело, — вежливо обратилась она к блюстителю порядка.
— А чего рассказывать? Я направлялся в отделение милиции. Вдруг вижу, как этот молодой человек вытащил нож и начал наносить удары этим ребятам. У меня все.
— Какие вопросы будут к свидетелю? — спросила судья.
— Разрешите? — поднялся с места Светленький. — Свидетель, а почему вы раньше, на предварительном следствии показывали, что видели, как эти двое молодых людей напали на подсудимого и начали избивать его?
— Я не помню этого.
— Как не помните? — адвокат зачитал показания свидетеля Л.
— Видимо, мне так показалось, — нагло ответил милиционер.
— Все ясно, — поджал губы Светленький и сел на место.
Председательствующая «испанка» о чем-то пошушукалась с заседателями, потом объявила:
— Объявляется перерыв.
Все трое дружно поднялись и ушли в свои кулуары.
В зале почти никого не осталось, кроме Тони, ее матери и конвойных.
— Возьми, — вдруг услышал Виктор конфузливый голос конвойного, молодого рязанского парнишки, на смазливом лице которого не было ни волосинки, кроме пушка. — Женка передала.
В свертке была добрая половина крупной вареной курицы, огурцы и несколько головок молодого кавказского чеснока, который называли почему-то молочным, видимо, потому, что в нем не было убийственной остроты, которая присуща старому овощу. Он был очень вкусным и есть его было одно удовольствие.
Глава сорок восьмая
После «раскладки», которую Узбек дал Понтиякову, его, конечно, в карцер не посадили, но перевели в другой корпус.
В новой «хате» было шумно и весело — внизу, прямо под ним, располагалась камера, где находились под следствием девчата и женщины. Почти целыми вечерами, до самого отбоя, а иногда, на свой страх и риск попасть в карцер или получить по бокам, до 12 часов ночи ребята метались по камере, переговаривались с женщинами и писали им записки, отправляя их с помощью коня в женскую хату. Иногда девочкам посылали еду и сигареты.
Узбеку это вначале показалось забавным. Он смотрел на все это, как на детские шалости, но, когда девчата заинтересовались его особой, Бориса обуял охотничий азарт самца-обольстителя.
Он заинтересовал одну девушку со странным именем Венера. Она послала ему записку и просила, в свою очередь, чтобы Борис написал поподробнее о себе.
«Меня зовут Венера, — писала она ему. — Моя голубая мечта — стать актрисой или эстрадной певицей. Меня обвинили за соучастие в разбое, но я совершенно невиновна, случайно оказалась в компании, которая занималась грабежами. Боря, у меня хорошая грудь, стройные ноги. Лицо, правда, не очень красивое. Почти похожа на Марлен Дитрих, если бы не курносый носик, но это исправимо, я сделаю пластическую операцию. По ночам вижу розовые сны, словно плыву по воздуху. Так хочется мужской ласки. Девочки мне сказали, что ты очень красивый, хотя и разбойник. Это правда? Разве так может быть? Напиши мне, я тебя очень прошу, Венера».
Письмо это несколько озадачило Погорелова. Ребята в камере прочитали его и «заловили ха-ха».
— Стибанутая какая-то, ха-ха-ха, — смеялся один парень родом из Тамбова. — В тюрьме — розовые сны видит!
Узбек промолчал и не обратил внимания на реплики сокамерника, полагая, что это так положено. «Почему не побалдеть, не расслабиться, ведь девчата-зечки — дело временное. Разве можно построить жизнь с такой подругой?»
Он написал ответное письмо Венере. Потом, когда снизу девчата постучали в пол, вылез на решку, так как вызывали именно его. Это была Венера, у нее был детский голосок, приятный, нежно ласкающий слух. Постепенно он привязался к ней. Целыми днями Узбек писал ей письма, а она ему. Кто знает, может, игра в любовь была выгодна обоим, чтобы забыться, отвлечься от черных мыслей наперекор всему и скоротать время? Так уж создан человек, всегда старается изобрести себе эрзац, когда чего-либо не хватает. «И жизнь теперь у меня эрзац», — мрачно подумал Погорелов.
Однажды, когда он получил снизу ксиву, он увидел в ней фотографию Венеры. На него глядела смазливая, забавная мордашка со вздернутым носиком.
— Хм, типичная вафлерша, — вывел его из лирического полузабытья главшпан хаты с чапаевскими усами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Послушайте. Вы знаете Седого?
— Какого Седого? Мы никого не знаем и знать не хотим… Ты обидел девушку!
Я не успел ему ничего ответить, как он неожиданно размахнулся и ударил меня по лицу. Второй, Скалкин, тут же молниеносно нанес мне удар по голове. Я не стал ждать, пока они собьют меня на землю и забьют ногами. Отступил на шаг, быстро вытащил нож и закричал:
— У меня нож!
Но они, не обратив на это внимания, снова кинулись на меня. Тогда мне пришлось применить холодное оружие. Харитонов был ранен, но продолжал наседать на меня и схватил урну, чтобы нанести мне удар. Тогда я нанес ему ножом второй удар в живот, отчего он свалился на землю.
— А почему вы не убежали сразу же, а «загуляли» как заправский резака? — разгоряченно спросила судья.
— Так получилось. Как-то машинально, — растерянно проговорил Осинин.
Затем были опрошены потерпевшие Они в один голос заявляли, что Осинина. Они не били, а просто легко «толкнули», а он начал их убивать.
— Какие вопросы к подсудимому? — спросила судья.
— Скажите, подсудимый, а вы знали ту девушку, которая сбежала с поля брани? — плоско сострил прокурор.
— Нет, — понуро ответил Осинин.
— А зачем вы носили с собой нож, да еще так называемую «лису»?
— Этот нож я купил в обычном хозмагазине. Я командированный, а в дороге он просто необходим — мало ли что — порезать колбасу, хлеб…
— И людей? — съехидничал прокурор. Осинин был уверен в своей правоте, поэтому не обратил внимания на реплику прокурора. Он надеялся на одного-единственного свидетеля — милиционера, который согласно протоколу опроса на следствии заявил, что видел, как двое потерпевших нападали на Осинина.
— Прошу пригласить свидетеля Л., — попросила судья.
— Товарищ сержант, — обратилась судья к милиционеру, — расскажите подробно, что вы видели вечером 21 августа? Вам известна уголовная ответственность за дачу ложных показаний?
— Да, конечно, еще бы, — ухмыльнулся молодой человек. — Вот этот молодой человек, — и он с каким-то полупрезрением-полупревосходством воспитателя к нашалившему ребенку указал пальцем на Осинина, — порезал этих двух молодых ребят.
— Как? — не вытерпев, закричал Виктор. — Но ведь они же первыми напали на меня.
— Подсудимый! — ударила по столу кулачком судья. — Вы как ведете себя?!
— Простите, но ведь в деле есть его показания, совсем противоположные.
— Суд разберется, подсудимый, — уже более спокойным тоном властно произнесла судья. — Продолжайте, расскажите более подробно, как было дело, — вежливо обратилась она к блюстителю порядка.
— А чего рассказывать? Я направлялся в отделение милиции. Вдруг вижу, как этот молодой человек вытащил нож и начал наносить удары этим ребятам. У меня все.
— Какие вопросы будут к свидетелю? — спросила судья.
— Разрешите? — поднялся с места Светленький. — Свидетель, а почему вы раньше, на предварительном следствии показывали, что видели, как эти двое молодых людей напали на подсудимого и начали избивать его?
— Я не помню этого.
— Как не помните? — адвокат зачитал показания свидетеля Л.
— Видимо, мне так показалось, — нагло ответил милиционер.
— Все ясно, — поджал губы Светленький и сел на место.
Председательствующая «испанка» о чем-то пошушукалась с заседателями, потом объявила:
— Объявляется перерыв.
Все трое дружно поднялись и ушли в свои кулуары.
В зале почти никого не осталось, кроме Тони, ее матери и конвойных.
— Возьми, — вдруг услышал Виктор конфузливый голос конвойного, молодого рязанского парнишки, на смазливом лице которого не было ни волосинки, кроме пушка. — Женка передала.
В свертке была добрая половина крупной вареной курицы, огурцы и несколько головок молодого кавказского чеснока, который называли почему-то молочным, видимо, потому, что в нем не было убийственной остроты, которая присуща старому овощу. Он был очень вкусным и есть его было одно удовольствие.
Глава сорок восьмая
После «раскладки», которую Узбек дал Понтиякову, его, конечно, в карцер не посадили, но перевели в другой корпус.
В новой «хате» было шумно и весело — внизу, прямо под ним, располагалась камера, где находились под следствием девчата и женщины. Почти целыми вечерами, до самого отбоя, а иногда, на свой страх и риск попасть в карцер или получить по бокам, до 12 часов ночи ребята метались по камере, переговаривались с женщинами и писали им записки, отправляя их с помощью коня в женскую хату. Иногда девочкам посылали еду и сигареты.
Узбеку это вначале показалось забавным. Он смотрел на все это, как на детские шалости, но, когда девчата заинтересовались его особой, Бориса обуял охотничий азарт самца-обольстителя.
Он заинтересовал одну девушку со странным именем Венера. Она послала ему записку и просила, в свою очередь, чтобы Борис написал поподробнее о себе.
«Меня зовут Венера, — писала она ему. — Моя голубая мечта — стать актрисой или эстрадной певицей. Меня обвинили за соучастие в разбое, но я совершенно невиновна, случайно оказалась в компании, которая занималась грабежами. Боря, у меня хорошая грудь, стройные ноги. Лицо, правда, не очень красивое. Почти похожа на Марлен Дитрих, если бы не курносый носик, но это исправимо, я сделаю пластическую операцию. По ночам вижу розовые сны, словно плыву по воздуху. Так хочется мужской ласки. Девочки мне сказали, что ты очень красивый, хотя и разбойник. Это правда? Разве так может быть? Напиши мне, я тебя очень прошу, Венера».
Письмо это несколько озадачило Погорелова. Ребята в камере прочитали его и «заловили ха-ха».
— Стибанутая какая-то, ха-ха-ха, — смеялся один парень родом из Тамбова. — В тюрьме — розовые сны видит!
Узбек промолчал и не обратил внимания на реплики сокамерника, полагая, что это так положено. «Почему не побалдеть, не расслабиться, ведь девчата-зечки — дело временное. Разве можно построить жизнь с такой подругой?»
Он написал ответное письмо Венере. Потом, когда снизу девчата постучали в пол, вылез на решку, так как вызывали именно его. Это была Венера, у нее был детский голосок, приятный, нежно ласкающий слух. Постепенно он привязался к ней. Целыми днями Узбек писал ей письма, а она ему. Кто знает, может, игра в любовь была выгодна обоим, чтобы забыться, отвлечься от черных мыслей наперекор всему и скоротать время? Так уж создан человек, всегда старается изобрести себе эрзац, когда чего-либо не хватает. «И жизнь теперь у меня эрзац», — мрачно подумал Погорелов.
Однажды, когда он получил снизу ксиву, он увидел в ней фотографию Венеры. На него глядела смазливая, забавная мордашка со вздернутым носиком.
— Хм, типичная вафлерша, — вывел его из лирического полузабытья главшпан хаты с чапаевскими усами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73