! А у меня дембель на носу, понял! Поэтому говори то, что я тебе сказал, и ничего больше.
— А если спросят, кто нохчей уделал?
— Мы сбежали и ничего не видели!
— А винтовку ты бросишь?
— Нет, конечно: оружие не бросают!
— А тебя по пулям вычислят. Есть такая наука — криминалистика; у каждой пули — свой почерк. Вот возьмут у тебя винтовку, сравнят с теми пулями, которыми ты местных посек; и ты попал!
— О черт!
Здесь Сашин план дал трещину, и он серьезно задумался. С одной стороны, Вася, как ни крути, прав — по винтовке его можно взять тепленьким; но с другой стороны — война, трупы, хаос — какие тут на хрен криминалистические экспертизы! И все же Саша нервничал и колебался. Победили инстинкты: пить и жрать хотелось невыносимо.
Они положили оружие на землю, выпрямились, подняли руки вверх, и вышли из-за кустарника на берег. В первые секунды их никто не заметил. Солдаты начали медленно продвигаться к блокпосту. Саша мечтал только об одном — чтобы не попался нервный боец, который сначала стреляет, а потом спрашивает: «Кто там?».
— Стоять! Лицом вниз! Руки за голову!
Саша и Вася упали в траву; снайпер благодарил Небо: теперь уже точно — просто так не пристрелят: сначала посмотрят в лицо. К ним подлетело человек пять.
— Это что такое?
— Да вроде наши: смотри, солдаты обыкновенные.
— А чего они тут делают? Ну-ка, вы кто такие?
Саша забубнил, не поднимая головы:
— Мы с этого блокпоста. Вчера рыбу удили. Потом нохчи налетели — мы убежали, в лесу ночевали. Вот, вернулись.
Снайпер ожидал смеха, но никто не засмеялся. Чьи-то сильные руки обыскали его с головы до ног.
— Поднимайся!
Рядом встал Вася: помятый и испуганный.
— Оружие бросили, воины федеральных войск?
— Нет. Сзади в кустах лежит. Мы оружие не бросаем.
— А товарищей бросаете? «Герои»!.. Ладно, идите за мной!
Саше Куценко оставалось служить еще две недели.
Глава 7
Из Дневника Саши Куценко.
"1 сентября. Вчера, наконец-то, вернулся из Каспийска с грузом. Вот теперь можно окончательно передохнуть, и поверить в то, что я дома. Что я отслужил, и больше армия не имеет ко мне никаких претензий. Надеюсь, навсегда!
Самым трудным оказалось объяснить причину поездки дома — пришлось немало поработать мозгами, чтобы придумать нечто вразумительное: но я придумал! Во-первых, сказал я родителям, за военную службу на территории Чечни мне положены боевые выплаты, и я их при увольнении не получил — в части не было денег. Мне нужно договориться с начфином, чтобы он переслал мне деньги на счет; чтобы мне не ехать к черту на кулички за деньгами, и не из-за того, что далеко, а из-за того, что запросто могут прибить по дороге — и такие случаи уже были. А наш начфин майор Коля способен выкинуть любой номер: поэтому с ним лучше договориться заранее. Во-вторых, в Каспийске осталось много людей, которые помогали мне в разных затруднительных случаях деньгами, и я хочу с ними расплатиться, так как порядочный человек, и мне не все равно, что обо мне будут говорить люди. Первый аргумент убедил маму, а второй сразил отца. После чего они финансировали мою экспедицию; и я поехал в Дагестан, чувствуя за спиной крепкий тыл.
Поехал, естественно, плацкартом, народу было много, в основном даги, но я привык к ним за время службы, и ничему не удивлялся. Несколько неудобно было только из-за бесчисленного числа баулов, которые не позволяли нормально передвигаться по вагону, но в конце концов — это не смертельно. Какой-то парень спросил меня, куда я еду? Я ответил, что живу в Каспийске, оказалось, он буйнакский, поэтому этнографического разговора не получилось. Впрочем, я и не жаждал.
Утром приехали в Кизляр. Дальше поезда не ходят. Раньше пути шли через территорию Чечни. И последние поезда проходили еще в ноябре 1994 года. Говорят, страшные это были поездки — машинисты седыми возвращались. Поэтому дороги закрыли, потом началась война; и поезда стали ходить только до Кизляра. Отсюда на автобусе в любое место республики.
Я вышел налегке, быстро нашел автобус, сел, и через несколько часов прибыл в Каспийск.
Пришел в часть, поручкался со знакомыми, даже застал начфина! Написал заявление, как и обещал матери (я ведь ее не обманывал!), что прошу причитающиеся мне боевые выплаты перевести на следующий счет; вышел из части и не торопясь отправился к Полине Яковлевне. Переночевал у нее, утром забрал кейс. А с оплатой услуг произошло вот что.
Хозяйка запросила за хранение какую-то немыслимую сумму: если бы я заплатил, мне не хватило бы денег, чтобы вернуться домой. Я привел ей этот аргумент в качестве последнего, но она просто убила.
«У тебя же в чемодане деньги, сам говорил, достань и расплатись»!
Я просто рухнул; открыл рот, и не знал, что ей сказать. Сказать правду — еще один лишний свидетель; молча отдать деньги — не доеду до дома. Молчание затягивалось, Полина Яковлевна выжидательно смотрела на меня.
Я почувствовал легкое потемнение в глазах: мне захотелось взять эту старуху за горло и душить, пока из нее не полезет язык. Видение было кратким, но ярким и соблазнительным. Наверное, она прочитала что-то в моих глазах, потому что осевшим голосом спросила, сколько же я планировал ей заплатить. Видение не сразу оставило меня, поэтому я и ответил ей не сразу. Я мысленно вычел из имеющейся в моем распоряжении суммы стоимость поездки домой, вычел резерв на непредвиденные расходы и назвал сумму.
Старуха пожевала губами, и согласилась.
Я оставил её домик с непонятным чувством: конечно, я был очень признателен за сохранность, и за то, что она не полезла в кейс из любопытства, но ее неприкрытая жадность меня просто убивала.
Но теперь мне надо было стать неприметным, бесконфликтным пареньком, потому что любой прокол мог привести меня на скамью подсудимых в лучшем случае, в худшем — я просто до нее не добрался бы. От этого сердце у меня колотилось как сумасшедшее, а ноги слегка вибрировали. Ведь несмотря на наличие в руках чудесной винтовки, фактически я был совершенно безоружен. Мне казалось, что все обращают на меня внимание, я дергался от любого громкого крика на улице; и вскоре понял, что если не успокоюсь, то выдам себя сам. После этого я заставил себя отдышаться, постояв в тени деревьев городской аллеи, и приказав ногам не дрожать, отправился на автовокзал.
Час до отхода автобуса на Кизляр показался мне, пусть звучит по-книжному, вечностью. И это была не влюбленная дребедень, типа «часы без нее показались ему бесконечными». Меня трясло по настоящему, я слышал, что местные менты часто проверяют отъезжающих, если вдруг их взгляд остановится на них, и им что-то не понравится. На моего знакомого наехали из-за консервного ножа, выполненного декоративно в виде маленького кинжала; они пришили ему владение холодным оружием, и отобрали деньги, оставив только на дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— А если спросят, кто нохчей уделал?
— Мы сбежали и ничего не видели!
— А винтовку ты бросишь?
— Нет, конечно: оружие не бросают!
— А тебя по пулям вычислят. Есть такая наука — криминалистика; у каждой пули — свой почерк. Вот возьмут у тебя винтовку, сравнят с теми пулями, которыми ты местных посек; и ты попал!
— О черт!
Здесь Сашин план дал трещину, и он серьезно задумался. С одной стороны, Вася, как ни крути, прав — по винтовке его можно взять тепленьким; но с другой стороны — война, трупы, хаос — какие тут на хрен криминалистические экспертизы! И все же Саша нервничал и колебался. Победили инстинкты: пить и жрать хотелось невыносимо.
Они положили оружие на землю, выпрямились, подняли руки вверх, и вышли из-за кустарника на берег. В первые секунды их никто не заметил. Солдаты начали медленно продвигаться к блокпосту. Саша мечтал только об одном — чтобы не попался нервный боец, который сначала стреляет, а потом спрашивает: «Кто там?».
— Стоять! Лицом вниз! Руки за голову!
Саша и Вася упали в траву; снайпер благодарил Небо: теперь уже точно — просто так не пристрелят: сначала посмотрят в лицо. К ним подлетело человек пять.
— Это что такое?
— Да вроде наши: смотри, солдаты обыкновенные.
— А чего они тут делают? Ну-ка, вы кто такие?
Саша забубнил, не поднимая головы:
— Мы с этого блокпоста. Вчера рыбу удили. Потом нохчи налетели — мы убежали, в лесу ночевали. Вот, вернулись.
Снайпер ожидал смеха, но никто не засмеялся. Чьи-то сильные руки обыскали его с головы до ног.
— Поднимайся!
Рядом встал Вася: помятый и испуганный.
— Оружие бросили, воины федеральных войск?
— Нет. Сзади в кустах лежит. Мы оружие не бросаем.
— А товарищей бросаете? «Герои»!.. Ладно, идите за мной!
Саше Куценко оставалось служить еще две недели.
Глава 7
Из Дневника Саши Куценко.
"1 сентября. Вчера, наконец-то, вернулся из Каспийска с грузом. Вот теперь можно окончательно передохнуть, и поверить в то, что я дома. Что я отслужил, и больше армия не имеет ко мне никаких претензий. Надеюсь, навсегда!
Самым трудным оказалось объяснить причину поездки дома — пришлось немало поработать мозгами, чтобы придумать нечто вразумительное: но я придумал! Во-первых, сказал я родителям, за военную службу на территории Чечни мне положены боевые выплаты, и я их при увольнении не получил — в части не было денег. Мне нужно договориться с начфином, чтобы он переслал мне деньги на счет; чтобы мне не ехать к черту на кулички за деньгами, и не из-за того, что далеко, а из-за того, что запросто могут прибить по дороге — и такие случаи уже были. А наш начфин майор Коля способен выкинуть любой номер: поэтому с ним лучше договориться заранее. Во-вторых, в Каспийске осталось много людей, которые помогали мне в разных затруднительных случаях деньгами, и я хочу с ними расплатиться, так как порядочный человек, и мне не все равно, что обо мне будут говорить люди. Первый аргумент убедил маму, а второй сразил отца. После чего они финансировали мою экспедицию; и я поехал в Дагестан, чувствуя за спиной крепкий тыл.
Поехал, естественно, плацкартом, народу было много, в основном даги, но я привык к ним за время службы, и ничему не удивлялся. Несколько неудобно было только из-за бесчисленного числа баулов, которые не позволяли нормально передвигаться по вагону, но в конце концов — это не смертельно. Какой-то парень спросил меня, куда я еду? Я ответил, что живу в Каспийске, оказалось, он буйнакский, поэтому этнографического разговора не получилось. Впрочем, я и не жаждал.
Утром приехали в Кизляр. Дальше поезда не ходят. Раньше пути шли через территорию Чечни. И последние поезда проходили еще в ноябре 1994 года. Говорят, страшные это были поездки — машинисты седыми возвращались. Поэтому дороги закрыли, потом началась война; и поезда стали ходить только до Кизляра. Отсюда на автобусе в любое место республики.
Я вышел налегке, быстро нашел автобус, сел, и через несколько часов прибыл в Каспийск.
Пришел в часть, поручкался со знакомыми, даже застал начфина! Написал заявление, как и обещал матери (я ведь ее не обманывал!), что прошу причитающиеся мне боевые выплаты перевести на следующий счет; вышел из части и не торопясь отправился к Полине Яковлевне. Переночевал у нее, утром забрал кейс. А с оплатой услуг произошло вот что.
Хозяйка запросила за хранение какую-то немыслимую сумму: если бы я заплатил, мне не хватило бы денег, чтобы вернуться домой. Я привел ей этот аргумент в качестве последнего, но она просто убила.
«У тебя же в чемодане деньги, сам говорил, достань и расплатись»!
Я просто рухнул; открыл рот, и не знал, что ей сказать. Сказать правду — еще один лишний свидетель; молча отдать деньги — не доеду до дома. Молчание затягивалось, Полина Яковлевна выжидательно смотрела на меня.
Я почувствовал легкое потемнение в глазах: мне захотелось взять эту старуху за горло и душить, пока из нее не полезет язык. Видение было кратким, но ярким и соблазнительным. Наверное, она прочитала что-то в моих глазах, потому что осевшим голосом спросила, сколько же я планировал ей заплатить. Видение не сразу оставило меня, поэтому я и ответил ей не сразу. Я мысленно вычел из имеющейся в моем распоряжении суммы стоимость поездки домой, вычел резерв на непредвиденные расходы и назвал сумму.
Старуха пожевала губами, и согласилась.
Я оставил её домик с непонятным чувством: конечно, я был очень признателен за сохранность, и за то, что она не полезла в кейс из любопытства, но ее неприкрытая жадность меня просто убивала.
Но теперь мне надо было стать неприметным, бесконфликтным пареньком, потому что любой прокол мог привести меня на скамью подсудимых в лучшем случае, в худшем — я просто до нее не добрался бы. От этого сердце у меня колотилось как сумасшедшее, а ноги слегка вибрировали. Ведь несмотря на наличие в руках чудесной винтовки, фактически я был совершенно безоружен. Мне казалось, что все обращают на меня внимание, я дергался от любого громкого крика на улице; и вскоре понял, что если не успокоюсь, то выдам себя сам. После этого я заставил себя отдышаться, постояв в тени деревьев городской аллеи, и приказав ногам не дрожать, отправился на автовокзал.
Час до отхода автобуса на Кизляр показался мне, пусть звучит по-книжному, вечностью. И это была не влюбленная дребедень, типа «часы без нее показались ему бесконечными». Меня трясло по настоящему, я слышал, что местные менты часто проверяют отъезжающих, если вдруг их взгляд остановится на них, и им что-то не понравится. На моего знакомого наехали из-за консервного ножа, выполненного декоративно в виде маленького кинжала; они пришили ему владение холодным оружием, и отобрали деньги, оставив только на дорогу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50