Две девушки сидели в углу и о чем-то шептались. Помимо них, в баре было три клиента. Браннон остановился перед столом, наблюдая за игрой. Фен Уалстроп, хозяин салуна, был крупным мужчиной с толстым брюхом. Он взглянул на Курта и подмигнул ему:
— Они должны мне уже тридцать четыре миллиона.
— Фен, ты был одним из членов суда присяжных на процессе Хайнса? — спросил Браннон.
— Точно, — он задержал игральный кубик в пальцах. — Полсон, Диккенс, я, Уилбур, Эд Янук, Кэл Харрисон. Шесть человек. Ну и что?
— Мне интересно, что ты думаешь по поводу возвращения Хайнса в город?
— А что я должен думать? Видишь, как идут дела в баре? Это его работа. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь не прикончит Хайнса.
— Ты думаешь, это ответ, Фен?
Фен пожал плечами. — А что еще? Ты думаешь, что он вернулся сюда для того, чтобы мирно жить?
— Я не знаю. А что, если он придет к тебе в бар?
— До тех пор, пока у него есть деньги, чувство жажды или желание сыграть в кости и не разбить ничего, он желанный посетитель здесь, маршал.
— Ты не боишься его?
— Из-за того, что я являлся присяжным заседателем?
— Разве он не посылал тебе писем с угрозами?
— Дьявол. Все это время! Я привык ждать их с нетерпением. Для смеха. Послушай, маршал, у меня здесь есть пара надежных парней, и поэтому никто не сможет приблизиться ко мне, если я этого не захочу. Нет, маршал, я не боюсь таких желторотиков, как Хайнс. Он умный? А я намного умнее. Он жесток? А я бил ребят намного свирепее, чем Хайнс.
Когда Браннон вошел в свой офис, Ал Уильяме сидел за столом, положив на него ноги в сапогах. Лицо Ала вытянулось, когда он увидел, что Браннон был один.
— Где он, маршал?
— Кто?
Кадык Ала дернулся:
— Ты не арестовал Уэлкера, когда он сошел с поезда? Мой бог, маршал, а я уже сказал отцу, что ты арестовал этого убийцу, и ему больше не о чем беспокоиться.
— А за что я, собственно, должен был его арестовать?
Ал встал, опустив револьвер на стол.
— Я не знаю. Я считал тебя умным человеком. Думал, что ты предпримешь что-нибудь. Маршал, данный случай очень много значит для людей в городе. Я рассчитывал на тебя.
Браннон отчетливо произнес:
— Я не арестовал его. Я скажу тебе правду. До прибытия поезда, до того момента, когда Хайнс вышел из вагона, я думал, что арестую его немедленно. Я бы привел его сюда и перед тем, как выпустить Хайнса, мы бы кое о чем с ним потолковали и заставили бы его убраться из города. Я мог бы арестовать его за незаконное ношение оружия. Я мог бы арестовать его за что-нибудь другое.
— Прекрасно. И почему же ты этого не сделал?
— Он не был вооружен! Он вышел из поезда — ребенок! Ребенок, высокомерный и гордый, как черт. Но у него не было оружия. И в рюкзаке у него не было ничего. Я понял это, когда он бросил его на землю.
Ал с жалостью посмотрел на Браннона:
— Ты что, инспектор, перегрелся на солнце? Ты думаешь, что у него не будет возможности достать оружие, когда он этого захочет? Тебе придется что-то сделать, маршал. Мой отец один из тех людей, которых Хайнс ненавидит. Мой отец! Старику почти семьдесят. Я не думал, что он так много для меня значит до тех пор, пока не узнал, что Уэлкер возвращается и что он ищет отца!
Браннон развел руками:
— Я сделал все, что мог, Ал. Я остановил Хайнса на платформе и предупредил его.
Ал чуть не плакал:
— О, великолепно! Предупредил Уэлкера Хайнса! Почему же ты не пожал ему руку? Я могу представить себе, как Хайнс не спит ночи напролет, рыдая и обдумывая твое предупреждение.
Ал вышел из офиса, не выпуская револьвера из рук. Браннон не мог сидеть на месте и последовал за ним. Остановившись на крыльце, Курт посмотрел на дорогу, безумно желая, чтобы что-нибудь произошло. Он представлял, как Уэлкер Хайнс взбегает по лестнице, сжимает Руби Мак Луис в объятиях, как его рот приникает к ее нежным губам.
Браннон смахнул пот со лба рукавом рубашки. Он был рад, когда увидел, что Мак Луис, один, без своей свиты, направляется к нему. Он был без оружия и нес в руках желтый телеграфный лист. Мак Луис заметно нервничал. Он устремил глаза на Браннона.
— Итак, маршал, я видел, как вы разговаривали с моей дочерью в отеле. Я понимаю, что она рассказала вам об Уэлкере Хайнсе все, и теперь для меня это дело принимает более серьезный оборот, чем даже смерть Кела.
Браннон кивнул. Он ничего не ответил, но возвращение Хайнса стало также и для него ужасным, личным делом. Каждый раз, когда он представлял, как Хайнс своими грязными руками обнимает Руби, ему хотелось убить его. Но Браннон понимал также, что теперь ему придется быть особенно осторожным. Он заставил город подчиниться закону, теперь он должен был сам следовать ему, скрупулезно, буква за буквой. Черт, ведь они платят ему сорок долларов в месяц именно за соблюдение закона, все остальное не имело значения. Если сам представитель власти не уважает закон, то как же все остальные люди должны поступать? Самое ужасное заключалось в том, что он сам попросил эту должность, к тому же давал клятву.
Мак Луис заговорил снова:
— Я думаю, что вам должно быть известно — все в городе, каждый человек знает о ваших чувствах к Руби.
Браннон попытался ответить как можно более спокойно:
— Да. Я полагаю, что об этом знают все за исключением самой Руби. Может быть, она и догадывается, но ей все равно. Я все готов был отдать за то, чтобы узнать, почему. До разговора в отеле я тоже не знал, почему. Но теперь знаю.
— И вы собираетесь позволить этой бешеной собаке рыскать по городу?
— Я пока еще маршал.
Мак Луис уставился на него, словно бы он никогда не видел и не увидит такого человека, как Браннон. Он глубоко вздохнул:
— Именно по этому поводу я и пришел поговорить с вами. Видите ли, я никогда не одобрял идеи, что какой-то маршал в протертых сапогах и с зарплатой в сорок долларов будет ухаживать за моей дочерью. Я никогда не мог представить вас членом клана Мак Луиса. И меня не огорчило бы, что Руби прекратила принимать ваши ухаживания, если бы я только не знал — почему. Я никогда не думал, что Уэлкер Хайнс сможет живым вернуться в наш город. Вы неплохой человек, Браннон, все так считают… и очень честный. Бог знает, мне казалось, что любого честного человека можно переделать. Вы знаете, я всегда считал себя выше всех других людей, пока я зарабатываю деньги.
Браннон пожал плечами. Мак Луис одарил его притворной восхищенной улыбкой:
— Ну, хорошо. Такие люди, как вы, должны существовать на земле. И мне очень жаль, что приходится поступать с вами таким образом.
Он протянул Браннону телеграмму.
— Она адресована мне? — спросил Курт.
Теперь уже Мак Луис пожал плечами.
— Вы ведь получили ее. Честность — ваша лучшая политика, маршал. Мне пришлось сказать Джаку с почты, чтобы он передавал мне всю корреспонденцию, приходящую на ваше имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Они должны мне уже тридцать четыре миллиона.
— Фен, ты был одним из членов суда присяжных на процессе Хайнса? — спросил Браннон.
— Точно, — он задержал игральный кубик в пальцах. — Полсон, Диккенс, я, Уилбур, Эд Янук, Кэл Харрисон. Шесть человек. Ну и что?
— Мне интересно, что ты думаешь по поводу возвращения Хайнса в город?
— А что я должен думать? Видишь, как идут дела в баре? Это его работа. И так будет до тех пор, пока кто-нибудь не прикончит Хайнса.
— Ты думаешь, это ответ, Фен?
Фен пожал плечами. — А что еще? Ты думаешь, что он вернулся сюда для того, чтобы мирно жить?
— Я не знаю. А что, если он придет к тебе в бар?
— До тех пор, пока у него есть деньги, чувство жажды или желание сыграть в кости и не разбить ничего, он желанный посетитель здесь, маршал.
— Ты не боишься его?
— Из-за того, что я являлся присяжным заседателем?
— Разве он не посылал тебе писем с угрозами?
— Дьявол. Все это время! Я привык ждать их с нетерпением. Для смеха. Послушай, маршал, у меня здесь есть пара надежных парней, и поэтому никто не сможет приблизиться ко мне, если я этого не захочу. Нет, маршал, я не боюсь таких желторотиков, как Хайнс. Он умный? А я намного умнее. Он жесток? А я бил ребят намного свирепее, чем Хайнс.
Когда Браннон вошел в свой офис, Ал Уильяме сидел за столом, положив на него ноги в сапогах. Лицо Ала вытянулось, когда он увидел, что Браннон был один.
— Где он, маршал?
— Кто?
Кадык Ала дернулся:
— Ты не арестовал Уэлкера, когда он сошел с поезда? Мой бог, маршал, а я уже сказал отцу, что ты арестовал этого убийцу, и ему больше не о чем беспокоиться.
— А за что я, собственно, должен был его арестовать?
Ал встал, опустив револьвер на стол.
— Я не знаю. Я считал тебя умным человеком. Думал, что ты предпримешь что-нибудь. Маршал, данный случай очень много значит для людей в городе. Я рассчитывал на тебя.
Браннон отчетливо произнес:
— Я не арестовал его. Я скажу тебе правду. До прибытия поезда, до того момента, когда Хайнс вышел из вагона, я думал, что арестую его немедленно. Я бы привел его сюда и перед тем, как выпустить Хайнса, мы бы кое о чем с ним потолковали и заставили бы его убраться из города. Я мог бы арестовать его за незаконное ношение оружия. Я мог бы арестовать его за что-нибудь другое.
— Прекрасно. И почему же ты этого не сделал?
— Он не был вооружен! Он вышел из поезда — ребенок! Ребенок, высокомерный и гордый, как черт. Но у него не было оружия. И в рюкзаке у него не было ничего. Я понял это, когда он бросил его на землю.
Ал с жалостью посмотрел на Браннона:
— Ты что, инспектор, перегрелся на солнце? Ты думаешь, что у него не будет возможности достать оружие, когда он этого захочет? Тебе придется что-то сделать, маршал. Мой отец один из тех людей, которых Хайнс ненавидит. Мой отец! Старику почти семьдесят. Я не думал, что он так много для меня значит до тех пор, пока не узнал, что Уэлкер возвращается и что он ищет отца!
Браннон развел руками:
— Я сделал все, что мог, Ал. Я остановил Хайнса на платформе и предупредил его.
Ал чуть не плакал:
— О, великолепно! Предупредил Уэлкера Хайнса! Почему же ты не пожал ему руку? Я могу представить себе, как Хайнс не спит ночи напролет, рыдая и обдумывая твое предупреждение.
Ал вышел из офиса, не выпуская револьвера из рук. Браннон не мог сидеть на месте и последовал за ним. Остановившись на крыльце, Курт посмотрел на дорогу, безумно желая, чтобы что-нибудь произошло. Он представлял, как Уэлкер Хайнс взбегает по лестнице, сжимает Руби Мак Луис в объятиях, как его рот приникает к ее нежным губам.
Браннон смахнул пот со лба рукавом рубашки. Он был рад, когда увидел, что Мак Луис, один, без своей свиты, направляется к нему. Он был без оружия и нес в руках желтый телеграфный лист. Мак Луис заметно нервничал. Он устремил глаза на Браннона.
— Итак, маршал, я видел, как вы разговаривали с моей дочерью в отеле. Я понимаю, что она рассказала вам об Уэлкере Хайнсе все, и теперь для меня это дело принимает более серьезный оборот, чем даже смерть Кела.
Браннон кивнул. Он ничего не ответил, но возвращение Хайнса стало также и для него ужасным, личным делом. Каждый раз, когда он представлял, как Хайнс своими грязными руками обнимает Руби, ему хотелось убить его. Но Браннон понимал также, что теперь ему придется быть особенно осторожным. Он заставил город подчиниться закону, теперь он должен был сам следовать ему, скрупулезно, буква за буквой. Черт, ведь они платят ему сорок долларов в месяц именно за соблюдение закона, все остальное не имело значения. Если сам представитель власти не уважает закон, то как же все остальные люди должны поступать? Самое ужасное заключалось в том, что он сам попросил эту должность, к тому же давал клятву.
Мак Луис заговорил снова:
— Я думаю, что вам должно быть известно — все в городе, каждый человек знает о ваших чувствах к Руби.
Браннон попытался ответить как можно более спокойно:
— Да. Я полагаю, что об этом знают все за исключением самой Руби. Может быть, она и догадывается, но ей все равно. Я все готов был отдать за то, чтобы узнать, почему. До разговора в отеле я тоже не знал, почему. Но теперь знаю.
— И вы собираетесь позволить этой бешеной собаке рыскать по городу?
— Я пока еще маршал.
Мак Луис уставился на него, словно бы он никогда не видел и не увидит такого человека, как Браннон. Он глубоко вздохнул:
— Именно по этому поводу я и пришел поговорить с вами. Видите ли, я никогда не одобрял идеи, что какой-то маршал в протертых сапогах и с зарплатой в сорок долларов будет ухаживать за моей дочерью. Я никогда не мог представить вас членом клана Мак Луиса. И меня не огорчило бы, что Руби прекратила принимать ваши ухаживания, если бы я только не знал — почему. Я никогда не думал, что Уэлкер Хайнс сможет живым вернуться в наш город. Вы неплохой человек, Браннон, все так считают… и очень честный. Бог знает, мне казалось, что любого честного человека можно переделать. Вы знаете, я всегда считал себя выше всех других людей, пока я зарабатываю деньги.
Браннон пожал плечами. Мак Луис одарил его притворной восхищенной улыбкой:
— Ну, хорошо. Такие люди, как вы, должны существовать на земле. И мне очень жаль, что приходится поступать с вами таким образом.
Он протянул Браннону телеграмму.
— Она адресована мне? — спросил Курт.
Теперь уже Мак Луис пожал плечами.
— Вы ведь получили ее. Честность — ваша лучшая политика, маршал. Мне пришлось сказать Джаку с почты, чтобы он передавал мне всю корреспонденцию, приходящую на ваше имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22