Цена пятак, отдал бы так, да больно деньги нужны. А вот куколка хороша – не барыня, а душа. Обливная, глазуреная, как жар горит, только не говорит. Кому уточку с утятами? Кому соловья? Не гляди, что глина, а было бы мило. Давайте подходите, товар глядите, за погляд денег не берем.
Один бедный старик все на игрушки завидовал, хотелось ему конька купить – внуку в гостинец. Две копейки давал:
– А больше, – говорит, – у меня, хоть вытряси, нет.
Не уступил Кондрат. А уж под конец ярмарки, когда у него только один конек от всего товару остался, он его старику и отдал:
– На, – говорит, – пользуйся так, коли не осилил за пятак. Тебе – внука повеселить, а нам чтобы с полной распродажей порожнем домой прикатать.
Кончилась ярмарка. Пока того-другого покупали, пока собирались, невидаючи и вечер наступил. Домой приехали ночью.
Марья как порог переступила, так за веник ухватилась, а огонь засветила, глядит – что такое? – пол подметёный, посуда перемытая, на лавке ведра с водой – до краев полнехоньки.
– Ой, батюшки, да и корова-то подоена и молоко процежено. Кто же у нас убирался?
Утром Марья одну соседку спрашивала, та говорит: «Нет, не заходила», другую спросила, и эта ничего не знает. Так и осталось – что тут было, что не было, никому не ведомо.
И вот с того дня так и повелось: все у Марьи ладится, будто дела сами делаются – все шито, все мыто, в избе чистёхонько, на дворе прибрано, у двора подметено. А Марья то за ворота выйдет с соседками посидеть, то днем отдохнуть приляжет. Стали бабы спрашивать:
– Как это ты, Марьюшка, все дела переделать успеваешь?
А Марья шутница была, засмеется, да и скажет:
– Или не видали, у меня помощница-то какая? Уж вдвоем-то с Аннушкой мы все дела управим.
В шутку сказано, в шутку и принято. Все же про домовницу Аннушку многим стало известно.
Раз как-то случилось Кондрату по каким-то делам пойти в дальний конец села за речку. Воротился он оттуда и говорит:
– Ну, брат Игнат, видал я твою Аннушку. У Игната даже и уши покраснели:
– Какую такую Аннушку? Моя Аннушка вон на полочке как стояла, так и стоит. Чего же ее не увидать?
Кондрат ему пальцем погрозил:
– Ты, – говорит, – мне зубы не заговаривай, они у меня не болят. Эту Аннушку я ежедень вижу, а вот сегодня и ту повидал, с которой ты эту вылепливал. Ну хороша девушка! Нечего сказать, хороша! Люди сказывают – очень работящая, заботливая. На все мастерица – что прясть, что ткать, что полоть, что жать. Ну чего же? Сватать, что ли, будем?
Игнат, конечно, этому делу обрадовался. А вот Марье такие слова поперек души пришли. Как начала она приговаривать:
– Да неужто парня с этой поры женить? И ему не вышли года, и невеста молода. Да или я у вас плохая хозяйка? Или у меня какие дела не деланы? Или вы у меня не обшиты, Не обмыты, не накормлены?
Взялась баба говорить – ее не переговоришь. Кондрат сначала только помалкивал, а потом примолвил:
– Пожалуй, верно, что рановато. Ну что же, годка два погодим… Не опоздано…
Так через Марью это дело и расстроилось.
Загоревал Игнат. Хоть и обещалась Аннушка два года ждать, а кто знает, как дело повернется? Родители могут приневолить – за другого отдадут. Всякое бывает… Досада берет Игната. И вот он думает: «Ну погоди, сделаю я этой Марье такое, что сорок раз спокается». И сделал – потайком взял эту домовницу Аннушку, отнес ее в тот конец, за речку, да и подарил той Аннушке, которую Кондрат только однажды видал. С той поры Марьину скорость и спорость как ветром сдуло – опять она ни в чем успевать не стала. Пока печку топила, теленок отвязался, на чужой огород забежал. Пока за теленком гонялась, в печке щи укипели. Хватилась щи долить, а в ведре ни капли…
Шумит Марья:
– Тьфу ты, пропасть! Хоть разорвись, а везде не поспеешь…
Доглядела Марья, что Аннушки-домовницы на полочке нет, спрашивает Игната:
– Куда это наша Аннушка подевалась? Игнат, будто спроста, говорит:
– А я почем знаю? Может, прогуляться пошла или куда в гости.
У Марьи дела пошли все хуже да хуже. Не стало в доме никакого порядка – не может Марья со всеми делами управиться.
Кое-как зиму прозимовали, лето пролетовали, а осенью Марья сама заговорила:
– Ведь я вовсе из сил выбилась. Трудно мне одной. Давайте-ка Игната женить.
Ну женить так женить. Посоветовались и пошли сватать. Усватали. Хоть и не с охотой, а все-таки отдал отец свою Аннушку за безземельного горшечника Игната. Как водится, наварили пива и брага. И сыграли свадьбу.
Пир был, конечно, не на весь мир и даже не на все село, ну а на всю женихову и невестину родню, можно сказать, был пир. Как говорится – и я там была, но мед-пиво не пила, – некогда было пить-кушать, впору было на веселье глядеть да песни слушать.
На этом сказка кончается.
Сказка кончается, а быль начинается. Сказка была про старинные года, а быль будет про не очень давние.
С той поры, как горшечник Игнат на зареченской Аннушке женился, прошло времени примерно с полвека, другими словами – лет пятьдесят. Молодые за это время состарились, а малые повыросли. Многое в жизни переменилось, а самое главное – сама-то жизнь совсем иной стала.
Было это в одном большом городе. А в каком городе – в Казани или в Рязани, в Саратове или в Ардатове, – уточнять не будем, потому что в наше время такое во всяком городе бывает.
И так в одном городе открыли выставку народного творчества. Для того эту выставку устроили, чтобы показать, какие в нашем народе искусники есть и чего они могут достигнуть даже без обучения, а только своей практикой – как говорится, самоучкой.
Ну и было же что посмотреть на выставке. Тут тебе и всякое рукоделье – и тканое, и браное, и плетеное, и вязаное, и вышивки всевозможные – и тамбуром, и крестиком, и гладью белой и разноцветной. Тут и картины очень живописные, масляными красками писанные, глядишь на картину – и будто перед тобой настоящий лес, и вода, и поля широкие. Тут и портреты, а на них люди как живые, ну вот-вот заговорят. Тут тебе и различные фигуры, из дерева вырезанные. Ну чего-чего на этой выставке не было! А под каждым изделием аккуратная такая бумажка приклеена, и на ней на машинке отпечатано – кто эту вещь делал, в каком селе, в каком колхозе.
А в одном месте, на виду, стол стоял, накрытый столешником, – красный, узорами бранный столешник, старинного тканья. Кисти у столешника тоже красные, чуть не до полу спускаются. На этом столе расставлены в ряд четыре глиняных изделия. Первое – горшок, ну обыкновенный печной горшок, в каком кашу варят. Рядом с этим горшком обливной кувшин, украшенный разными узорами. С кувшином рядом – кукла глиняная, тоже обливная. Интересная кукла! Изображает девушку – крестьяночку, на ней сарафан с фартучком, платочком повязана. Лапоточки из-под сарафана виднеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Один бедный старик все на игрушки завидовал, хотелось ему конька купить – внуку в гостинец. Две копейки давал:
– А больше, – говорит, – у меня, хоть вытряси, нет.
Не уступил Кондрат. А уж под конец ярмарки, когда у него только один конек от всего товару остался, он его старику и отдал:
– На, – говорит, – пользуйся так, коли не осилил за пятак. Тебе – внука повеселить, а нам чтобы с полной распродажей порожнем домой прикатать.
Кончилась ярмарка. Пока того-другого покупали, пока собирались, невидаючи и вечер наступил. Домой приехали ночью.
Марья как порог переступила, так за веник ухватилась, а огонь засветила, глядит – что такое? – пол подметёный, посуда перемытая, на лавке ведра с водой – до краев полнехоньки.
– Ой, батюшки, да и корова-то подоена и молоко процежено. Кто же у нас убирался?
Утром Марья одну соседку спрашивала, та говорит: «Нет, не заходила», другую спросила, и эта ничего не знает. Так и осталось – что тут было, что не было, никому не ведомо.
И вот с того дня так и повелось: все у Марьи ладится, будто дела сами делаются – все шито, все мыто, в избе чистёхонько, на дворе прибрано, у двора подметено. А Марья то за ворота выйдет с соседками посидеть, то днем отдохнуть приляжет. Стали бабы спрашивать:
– Как это ты, Марьюшка, все дела переделать успеваешь?
А Марья шутница была, засмеется, да и скажет:
– Или не видали, у меня помощница-то какая? Уж вдвоем-то с Аннушкой мы все дела управим.
В шутку сказано, в шутку и принято. Все же про домовницу Аннушку многим стало известно.
Раз как-то случилось Кондрату по каким-то делам пойти в дальний конец села за речку. Воротился он оттуда и говорит:
– Ну, брат Игнат, видал я твою Аннушку. У Игната даже и уши покраснели:
– Какую такую Аннушку? Моя Аннушка вон на полочке как стояла, так и стоит. Чего же ее не увидать?
Кондрат ему пальцем погрозил:
– Ты, – говорит, – мне зубы не заговаривай, они у меня не болят. Эту Аннушку я ежедень вижу, а вот сегодня и ту повидал, с которой ты эту вылепливал. Ну хороша девушка! Нечего сказать, хороша! Люди сказывают – очень работящая, заботливая. На все мастерица – что прясть, что ткать, что полоть, что жать. Ну чего же? Сватать, что ли, будем?
Игнат, конечно, этому делу обрадовался. А вот Марье такие слова поперек души пришли. Как начала она приговаривать:
– Да неужто парня с этой поры женить? И ему не вышли года, и невеста молода. Да или я у вас плохая хозяйка? Или у меня какие дела не деланы? Или вы у меня не обшиты, Не обмыты, не накормлены?
Взялась баба говорить – ее не переговоришь. Кондрат сначала только помалкивал, а потом примолвил:
– Пожалуй, верно, что рановато. Ну что же, годка два погодим… Не опоздано…
Так через Марью это дело и расстроилось.
Загоревал Игнат. Хоть и обещалась Аннушка два года ждать, а кто знает, как дело повернется? Родители могут приневолить – за другого отдадут. Всякое бывает… Досада берет Игната. И вот он думает: «Ну погоди, сделаю я этой Марье такое, что сорок раз спокается». И сделал – потайком взял эту домовницу Аннушку, отнес ее в тот конец, за речку, да и подарил той Аннушке, которую Кондрат только однажды видал. С той поры Марьину скорость и спорость как ветром сдуло – опять она ни в чем успевать не стала. Пока печку топила, теленок отвязался, на чужой огород забежал. Пока за теленком гонялась, в печке щи укипели. Хватилась щи долить, а в ведре ни капли…
Шумит Марья:
– Тьфу ты, пропасть! Хоть разорвись, а везде не поспеешь…
Доглядела Марья, что Аннушки-домовницы на полочке нет, спрашивает Игната:
– Куда это наша Аннушка подевалась? Игнат, будто спроста, говорит:
– А я почем знаю? Может, прогуляться пошла или куда в гости.
У Марьи дела пошли все хуже да хуже. Не стало в доме никакого порядка – не может Марья со всеми делами управиться.
Кое-как зиму прозимовали, лето пролетовали, а осенью Марья сама заговорила:
– Ведь я вовсе из сил выбилась. Трудно мне одной. Давайте-ка Игната женить.
Ну женить так женить. Посоветовались и пошли сватать. Усватали. Хоть и не с охотой, а все-таки отдал отец свою Аннушку за безземельного горшечника Игната. Как водится, наварили пива и брага. И сыграли свадьбу.
Пир был, конечно, не на весь мир и даже не на все село, ну а на всю женихову и невестину родню, можно сказать, был пир. Как говорится – и я там была, но мед-пиво не пила, – некогда было пить-кушать, впору было на веселье глядеть да песни слушать.
На этом сказка кончается.
Сказка кончается, а быль начинается. Сказка была про старинные года, а быль будет про не очень давние.
С той поры, как горшечник Игнат на зареченской Аннушке женился, прошло времени примерно с полвека, другими словами – лет пятьдесят. Молодые за это время состарились, а малые повыросли. Многое в жизни переменилось, а самое главное – сама-то жизнь совсем иной стала.
Было это в одном большом городе. А в каком городе – в Казани или в Рязани, в Саратове или в Ардатове, – уточнять не будем, потому что в наше время такое во всяком городе бывает.
И так в одном городе открыли выставку народного творчества. Для того эту выставку устроили, чтобы показать, какие в нашем народе искусники есть и чего они могут достигнуть даже без обучения, а только своей практикой – как говорится, самоучкой.
Ну и было же что посмотреть на выставке. Тут тебе и всякое рукоделье – и тканое, и браное, и плетеное, и вязаное, и вышивки всевозможные – и тамбуром, и крестиком, и гладью белой и разноцветной. Тут и картины очень живописные, масляными красками писанные, глядишь на картину – и будто перед тобой настоящий лес, и вода, и поля широкие. Тут и портреты, а на них люди как живые, ну вот-вот заговорят. Тут тебе и различные фигуры, из дерева вырезанные. Ну чего-чего на этой выставке не было! А под каждым изделием аккуратная такая бумажка приклеена, и на ней на машинке отпечатано – кто эту вещь делал, в каком селе, в каком колхозе.
А в одном месте, на виду, стол стоял, накрытый столешником, – красный, узорами бранный столешник, старинного тканья. Кисти у столешника тоже красные, чуть не до полу спускаются. На этом столе расставлены в ряд четыре глиняных изделия. Первое – горшок, ну обыкновенный печной горшок, в каком кашу варят. Рядом с этим горшком обливной кувшин, украшенный разными узорами. С кувшином рядом – кукла глиняная, тоже обливная. Интересная кукла! Изображает девушку – крестьяночку, на ней сарафан с фартучком, платочком повязана. Лапоточки из-под сарафана виднеются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33